Заметки на подкладке пальто

Губанов Леонид
Памяти Ильи Габая

 
Прибита Троицкая лавра,
прибито лобное местечко,
в места не столь, откуда лапа?
Откуда грозная уздечка?!
В места не столь –
                столы накрыты,
в места не столь –
                волков награда,
в места не столь –
                опять копыта
и гвозди для тебя по блату.
И лишь природа не колышется,
ее не жмут за тунеядство,
салют, березки, как вам дышится?
Лишь для того, чтоб не стреляться?!
В крестах не стой, песок да це;мент,
звезда – звездой, мы камни ценим!
А там, за затылком беспечного камня,
звезда принимает цианистый калий!
 
Строится Кремль,
                Динь-Бом,
строится кем?
                Деньгой!
Строится храм,
                Бом-Динь,
строится храм,
                бандит.
Ах, это брак,
                пьяными-то руками.
Что же – всех благ,
                всех благ, вам, камень!..
 
Но пока горны
                поют честь и хвалу трупам,
я не перережу горло
                и не порву струны.
И пока гордый
                в облаках вестник,
буду жить голый,
                как иероглиф мести.
 
И пока нет палача моей масти,
и пока скулят в моем мясе кости,
я буду жить и жить, как тот нищий мастер,
к которому стихи приходят в гости!
И последней сволочи я брошу на карту
каких-нибудь десять–двенадцать строчек
про долгую жизнь какого-то заката,
у которого очень кровавый почерк.
Потом повернусь на своих лопатках,
напишу эпиграмму другим, могильным,
и останусь на всю жизнь непослушно лохматым
и ругающимся матом при вашем имени!
Меня не интересует мое прошлое,
меня не интересует мое будущее,
я живу в России, как все хорошее,
и счастлив тем, что обламываю удочки.
И если месяц не положат в гроб,
и если звезды не загонят в тюрьмы,
подарю России свой белый лоб –
пусть чеканит бури...
За болью ли, за драками
меня, Россия, женят.
Спасибо вам, как раковине, –
за желчь, за жемчуг!