Мир переворачивается, а его дети смеются. Потому что когда мир переворачивается, они ближе всего к звездам. Но звезды всегда останутся звездами, звезды всегда останутся далеко вверху, а человеческое племя упадет в бездну. Не помогут ни крепко переплетенные руки, ни зажмуренные глаза, дети навсегда потеряют отблеск света. Дети навсегда потеряют себя.
Мир переворачивается, но уже в противоположном направлении. А на устах черноволосого силуэта застыла вполне осознанная улыбка. Он знает, что будет, когда небо поменяется с землей. Он не упадет, потому что ему не за что держаться. Не за что цепляться дрожащими пальцами, не на кого кидать взгляды, полные отчаянья, дрожать всем телом и сжиматься в комок. Он вдыхает полной грудью. Зелень в его глазах вспыхивает запредельным огнем.
Не принадлежать этому миру и никому в нем. Не принадлежать самому себе и быть вполне довольным этим. Зачем растрачивать лишние звуки на слова, которые никто не заметит и не поймет?
Цепкие пальцы раз за разом душат его бледное горло. Цепкие пальцы принадлежат его руке. Он продолжает дышать полной грудью, лениво окидывать взглядом пространство, тот хаос, причиной которого является.
Ему хочется ухватить один из кружащих в воздухе обрывков незаконченной фразы и, сощурив глаза, смотреть сквозь пыльную, заполненную обломками жизней темноту. Ему хочется разорвать саму ткань мироздания, раскрошить, бросить искру в самый центр опутывающих небо нитей и смотреть, как в синеватой пелене сгорают голоса падающих на несуществующую землю детей.
И в тот момент, когда время закончится и пространство не будет иметь смысла, он снова откроет глаза. И закроет. Лишь еще один выдох. Но в стиснутом горле недобога, но и не человека зародится хриплый крик, который никто не услышит и не поймет: не так уж плохо было бы упасть, держась при этом хоть за кого-то.