Алексей Кожевников
Anarh. Bakunin.
Драма в двух частях, пяти актах, десяти сценах.
(180 страниц)
Свердловск—Новояворовск Львовской области—Екатеринбург
1985 г.
«Бесчестие славян огорчило бы меня более, чем временное их поражение,--после поражений поднимаются, а после бесчестия—никогда.»
(Из писем М.Бакунина 1849 года).
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Бакунин Михаил Александрович
Вагнер Рихард—композитор.
Катерина—гувернантка в доме графа N.
Николай Бакунин—брат М.Бакунина.
Артур Шопенгауэр—философ.
Жан
Пьер
Рашель --парижане.
Оратор
Лавочник
1-й офицер
2-й офицер
Ганс
Курт --дрезденцы.
Девушка
Придворная дама, фрейлина
Королевский камергер --австрийцы.
Королевский прокурор
Энгельс, Фридрих
Муравьёв-Амурский—генерал-губернатор Восточной Сиби-
ри, дядя М.Бакунина (чей
монумент на 5000-й купюре--прим. 2014 года).
Буташевич-Петрашевский—ссыльнопоселенец.
Кукель—полковник, начальник Генерального штаба
Восточной Сибири.
Денщик, крестьяне, мещанки, чиновники, жандармы.
ЧАСТЬ 1.
Акт 1.
СЦЕНА 1.
Париж. Начало 1848 года. Комната Бакунина. Бакунин один. Он высокого роста, мощный, но усталый на вид. Ему 35 лет. Сидит, понурившись.
Бакунин
«Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу»*
Ущелья горного и сход лавины
Всё то, что попадётся в полосу,
Грозит смести, расплющить! И—пустое:
Сопротивляться этому.
(пауза)
Но кто я?--
Изгнанник…Всё, что я унёс в горсти,
Владею тем лишь. И… усталость клонит.
Но стоит только дух перевести,
Как снова что-то дальше, дальше гонит.
И нет угла, который мной обжит…
Хоть много в мире мест, где бы остаться
Желал изгнанник! Но... как Вечный жид,
Я принуждён всю жизнь мою скитаться.
(*Две начальные строки «Божественной комедии» Данте Алигьери).
Как мне достойно участь перенесть?!
Есть Нечто, что мне ставит всюду «вилы»!
Я точно знаю. Знаю я, что есть
Те, противостоящие мне, силы!
Я на себя всю мощь тех сил навлёк!
И некому пенять! И укоризне
Нет места! И… чуть тлеет уголёк
Сгоревшей уж наполовину жизни!
Но есть ли в мире тот, кто сокрушит
Меня?! Когда не сам себя, конечно.—
Такого нет! Изгнанник, Вечный жид…
Хоть и не жид, отнюдь… Да и не вечный.
(Стук в дверь. Входит князь Орлов).
А, это вы…
Орлов
Меня отнюдь не зло
Прийти к вам побудило.
Бакунин
Но, светлейший
Князь, что сюда, ко мне, вас занесло—
Узнать мне нет охоты ни малейшей.
Орлов
В вас тот же дух бунтарский…И упрямство.
И всё-таки узнать бы вы должны,
Что прав на состоянье и дворянства
Указом государя лишены.
Бакунин
Прекрасно.
Орлов
Сударь, как у вас всё просто.
Когда б из нижних были вы слоёв,
Но родственник—министр Муравьёв!..
Бакунин
Мне родственник и Муравьёв-Апостол.
Родня—и те, кто вешал бунтарей,
И те, кто сами были бунтарями.
Орлов
Вам были ближе те из них, скорей,
Познался кто с петлёй и фонарями.
Бакунин
Дворянство, состоянье—пара гирь,
Привязанных к ногам моим.
Орлов
И, иже,
Осуждены заочно вы в Сибирь.
Бакунин
Но мы здесь—не в Сибири, а в Париже.
Орлов
России нарушая статус кво,
Становитесь персоною нон грато.
Вы—вне закона.
Бакунин
Только и всего?
Не так уж и страшна сия расплата.
Вот так-то, князь.
(раздражённо)
И лишь одним ожгли,
Слушок пустивши, будто я шпионом
Стал вашим. Что, не знаете об оном?!
А что теперь пронюхать вы пришли?
Орлов
Никто меня сюда не подсылал.
Не бунтаря в вас вижу, а задиру.
Я только вам всегда добра желал.
Бакунин
А я добра всему желаю миру.
Орлов
Чем мир вам плох?
Бакунин
Так не должно быть.
Орлов
Но
Повсюду жизнь такая—не иная.
Бакунин
Я знаю хорошо, как быть должно,
И почему так мерзко—тоже знаю.
Орлов
Кант говорил—о, это был учёный:
«Действительное—истинно».
Бакунин
Оно,
Всё, что сейчас есть, всё—обречено,
Весь мир ваш на погибель обречённый.
Орлов
Но отчего же мненье таково?
Бакунин
Я потому ваш мир сочту негодным,
Что право человека, быть свободным,
Отнято вашим миром у него.
А этот ваш учёный изначально
Неправ. В его сужденьях, вместе с тем,
Что правильно, то неоригинально,
А что оригинально, то совсем
Неправильно.
Орлов
Мир в мёртвой точке встал.
И вот тому детерминантный фактор:
Консервативен консерватор,
Консервативен либерал.
Бакунин
Да, вы правы.—Глухие времена,
Будь то в политике или культуре.
Орлов
Вот видите.
Бакунин
Но эта тишина,
Она—затишье перед близкой бурей.
Сумеет разрешить противоречье
Реальности…
(Стучит пальцем в лоб).
…и мыслящего лба
Лишь бунт, мятеж, кровавая борьба!
Орлов
Да как бы лбу не нанести увечье.
Ведь я французское «революсьон»
Перевожу, как «катастрофа». Вы невежде
Простите уж.
Бакунин
Да, перевод с времён
Недавних—не такой, как прежде.
Орлов
А всё же…есть у вас какие цели?
Бакунин
Как? Разве догадаться не могли
До сей поры и не уразумели?—
(пауза)
Стиранье тираний с лица земли.
Будь это диктатура или хунта,
Татарщина, империя кнута,
Им будет противостоять всегда
Великое святое чувство бунта.
Орлов
Но верх не вам, конечно, одержать.
Бакунин
Нас не страшит реакция реакции.
И это не сумеет помешать
Повысить цены нам на наши акции—
На наши. Нет святее амплуа,
Чем бунтовщик.
Орлов
Для данного момента,
Коль будет бунт—то мелких буржуа.
Отчаявшегося интеллигента
Вам роль. Шаги правительства предпримут—
И вряд ли будут вам они в угоду.
Они-то уж создать сумеют климат,
Они, кто в мире делает погоду.
(презрительно)
Живёшь довольно скромно.—Диоген
Из бочки. В перспективе—революшн.
Бакунин
Весь этот одряхлевший Карфаген,
Он непременно должен быть разрушен.
Орлов
Мир представляют в свете сумасбродств
В своём воображеньи—лишь безумцы.
И много всяческих уродств
Рождается от их презумпций.—
Безумец.
Бакунин
Но скажите, что несут—
Нет, вы скажите мне после раздумья—
Нужда народу, непосильный труд?
Не ум, отнюдь, а только слабоумье.
Чем лучше производит он продукт,
Физически, тем больше, изурочен.
И чем его могущественней труд,
Тем немощнее плотью сам рабочий.
Эксплуатацией его затрут,
Возможности противиться лишён ей.
И чем замысловатей этот труд,
Тем мозг рабочего опустошённей.
Чем больше ценностей он создаёт,
Тем больше сам лишается достоинств.
Вот тот, кого я защищал, и вот
Против кого вы держите тьму воинств.
Когда б он знал, в какой программе, где
Ему надежда к лучшему мерцает.
Ведь сам себя он в собственном труде
Не утверждает, нет, а—отрицает.
Не человека надобно лечить,
А жизнь его. И то понять пора ведь:
Насилье может лишь ожесточить,
Но не исправить.
Вот так. И честный частный капитал
По этой же причине—невозможен.
Орлов
Узнай же, раз ты этот путь избрал,
Что он чреват опасностью. И ложен.
Затеял ты опасную игру,
На власть, от бога данную, позарясь.
Бакунин
На вашем валтасаровом пиру
Слова возникли: манэ текел фарес.
Немного воли, чуть побольше риска—
И мы из равновесья выбьем вас.
Орлов
(зло)
Но, давши бой империи Российской,
Узнай же, бьёшься ты в последний раз.
Теперь мне ясно стало, что в вертепе
Готов начаться каннибальский пир.
Как говорил один: теряя цепи,
Вы обрести сумеете весь мир?—
Кровопусканьем вылечишь скорей
Взбесившихся донельзя дикарей.
Ну-ну, Мишель Бакунин, берегись.
Бакунин
Я жребий сам избрал и всё приемлю.
Орлов
Но помни, если камень брошен ввысь,
Он непременно упадёт на землю.
До государевого кабака
Не стану государевую службу
Ронять, постыдно набиваясь в дружбу
Тому, кто выбрал путь бунтовщика.
Вот мой проект, как всех вас изловить:
Громоподобно бросить клич: «Свобо-о-да!»
И в этом месте сеть установить.—
Мух надобно ловить посредством мёда,
Чем силы тратить, чтобы их давить.
Прощай.
(Князь Орлов уходит. Бакунин один).
Бакунин
Ходатаи мои пред богом—
Князь тьмы и Вечный жид…
Тот, первый, шаг мой сторожит,
С другим кочую по дорогам.
И та невыносимая опека,
С которой я всё это время жил,
Была посильна для сверхчеловека,
Но выше человечьих сил.
И есть ли выход? Я ни зги не вижу,
Башкой своей хоть в стену драбалызнь.
И потому порой я ненавижу
Тебя…тебя, мной избранная жизнь.
Но зрю, наперекор всем страшным бедам,
На леденящей вышине
Орлов, слетающих ко мне,
И змей, за мной ползущих следом.
Никто меня не сокрушит…
Когда не сам себя, конечно.
Скиталец, бунтовщик и Вечный жид,
Хоть и не жид совсем, да и не вечный.
Иной, придя, здесь проводил хоть ночь,
Иной, уйдя, навеки не прощался…
И лишь меня всё что-то гнало прочь:
Не оставался. И не возвращался.
(Бакунин собирает немного вещей и уходит отсюда. Навсегда.
Конец первой сцены.
Акт 1.
СЦЕНА 2.
29 февраля 1848 года. Парижская площадь де ля Конкорд.
Идут восставшие бунтовщики, несут трёхцветные и чёрные
флаги, поют «Марсельезу». Бакунин, Рихард Вагнер и
Катерина чуть в стороне от бастующих.
Голоса
Республика!
Катерина
Весна—капелью с крыш.
Вагнер
Весна—во всём.
Катерина
И воздух, как эфирный.
Бакунин
И, мятежом охваченный Париж,
Прологом революции всемирной,
Я верю, станет.
Катерина
Нету нынче праздных,
Что в котелках и с тросточками.
Вагнер
Горе им!
(Махая бастующим, в знак приветствия).
Привет мой, революция, ты—праздник,
И не чего-нибудь, самой истории!
Ты—Будда, ты—Христос и ты—Аллах,
И просто каменное изваянье
Языческого бога, чьё названье
Истёрлось в стольких минувших веках.
Катерина
(улыбаясь, Бакунину)
Буддист, магометанин, иудей.—
Как верить после этого саксонцу?
(Вагнер улыбается Катерине).
Вагнер
Лишь трём богам зову служить людей:
Искусству, революции и солнцу!
(На площади стихийно возникает митинг).
Оратор
(это—де Ламартин)
Мы те, кто обвиняет короля…
Пьер
И в чём же?
Оратор
В государственной измене!
Он—враг народа!
Рашель
Точно!
Жан
Вне сомнений!
Оратор
И он низложен вихрем февраля!
И всё его правительство, и те,
Кто был эксплуататором народа,
Низложены!
Жан
Наш клич: Эгалите,
Фратерните э либерте!
Рашель
Свобода!
Вагнер
Что слышу я? Не снится ль это мне?
И, если не в Аркадии, то где я?
Катерина
Да, это всё прекрасная вполне,
Но, думаю, что…гиблая затея.
Вагнер
Я верю в то, что вижу.
Катерина
К ветру слов
Не будь доверчивым, будь осторожным.
Вагнер
Во всё, что раньше счёл бы невозможным,
Теперь легко поверить я готов.
(С митинга доносятся крики).
Голоса
--На роялистов—магазинов порох!
--Из Сены—всем—достанется вода!
--Нас научил учитель наш—нужда!
--И голод накормил нас—лучший повар!
Бакунин
Да, основательно решился попытать
Париж свои претензии на счастье.
Когда народ един, то удержать
Его не в силах никакие власти.
Вагнер
И все—единодушны.
Катерина
Ты неправ.
В толпе я господина Рене Гата
Заметила. Он делал вид, лукав,
Что и ему всё это тоже свято.
Бакунин
И много всяких в их ряды вольются,
Губительною будет эта связь.
Вагнер
Таких эффектных в мире революций
Ещё не знали люди отродясь!
(Из толпы в сторону оратора де Ламартина выкрикивают
требования к новому Провизорному правительству).
Пьер
Носивший в прошлом звание жандарма,
Я требую с правительства страны,
Чтоб пенсион платили мне задарма,
Поскольку тюрьмы все упразднены!
Жан
Коль эта революция воздать
Не сможет по заслугам нам, такую
Пошлём к чертям и станем не роптать,
А революцию свершим другую!
Рашель
Я требую с правительства страны,
Как депутатка от гулящих женщин,
Чтоб на мужчин налоги введены
Впредь были, раз у шлюх доход уменьшен!
(В толпе раздаются смех, свист и крики).
Бакунин
С великим и комическое рядом,
Как, в сущности, во всём. И в нас самих.
Катерина
Есть человеческое в этих людях.
Бакунин
Надо,
Чтоб и божественное было в них.
(Из окна пивной напротив выглядывает поглупевший от
страха хозяин пивной).
Жан
Эй, лавочник, чем ряшкою трясти,
От страха поглупевшей и синюшной,
Ты лучше пивом всех нас угости,
Коль ты владеешь той пивной конюшней!
Пьер
Эй, ты, кричи республике «виват»!
Лавочник
(с перепугу)
Виват!
Пьер
И царствующему народу!
Лавочник
Ах, господа, да чем я виноват?
Всё, что угодно, крикну вам в угоду.
(кричит)
Виват народу!
Пьер
Открывай-ка стойло
И наливай всем нам пивного пойла.
(Толпой вваливаются в пивную).
Катерина
Но, право же, одно недоуменье
Всё это вызывает…
Вагнер
Ты о ком?
Катерина
О тех, кто от победы в опьяненьи,
(Показывает на двери кабака).
Закончил здесь обычным кабаком.
Бакунин
Да, если будут пиво потреблять,
То, как бы не случилось так, однако,
Что головы им станут отрезвлять
Солдаты генерала Кавиньяка.
Вагнер
Жаль, что в Париже мы за иноземцев.
Взбрело в башку учёному вралю
Французоненавистничество немцев.
(Показывает в сторону удалившихся бунтовщиков).
А я вот этих искренне люблю!
Ведь тот, кто узенько национален,
До общечеловеческих высот
Искусство не поднимет. Он—банален.
Бакунин
Но станешь ли отмахиваться от
Того, что есть антагонизм:
Ариец—враг великоросса?
Вагнер
Прости, но этот шовинизм
Есть следствие «славянского вопроса».
И сей «вопрос»--твоя идея фикс,
Которую на свалке хлама выгреб.
И это для тебя, Мишель, есть икс
Тобою непостигнутый и игрек.
Бакунин
Но, Рихард, а германские славяне
Под игом немцев? Или те, царю
Прислуживающие немцы?
Вагнер
Я не
Об этих вовсе, друг мой, говорю.
Бакунин
А я о них. И ни о ком другом…
Катерина
(перебивает)
Похожи в споре вы на двух младенцев.
(Наставительно, Бакунину)
Пойми, пугают нас усатым немцем,
Их—русским бородатым мужиком.
(Вагнер и Бакунин с улыбкой смотрят на Катерину).
И тоже революция, отчасти,
Не вспыхнула чуть-чуть меж вас.
Вагнер
(Бакунину)
А всё ж,
Коль ты найдёшь когда-то в жизни счастье,
Так только с этой женщиной найдёшь.
Уж ты поверь.
Бакунин
(улыбаясь)
Я верю, музыкант,
Великого создавший «Лоэнгрина».
Но кто ты: гений или же талант?
Талант иль гений?
Вагнер
(улыбаясь)
А не всё едино?
«Не спрашивай, кто я»,--так Лоэнгрин
Сказал своей возлюбленной, но, маясь
Неведеньем, спросила та…--Один
Остался тот…
(пауза)
Итак: я удаляюсь.
(Вагнер уходит. На площади появляются запыхавшиеся Жан, Пьер и Рашель, на ходу возбуждённо обсуждающие события).
Жан
Король бежал, гвардейские войска
Отдали Тюильри без боя.
Пьер
Пойдём скорее на делёж, пока
Не обогнали нас с тобою.
(Быстро проходят мимо Бакунина и Катерины).
Катерина
Смотри, Бакунин, пристально смотри
И да послужит это в назиданье…
Бакунин
Но разрушенье—то же созиданье,
Поскольку разрушает зданье
Монархии гнилой, чёрт побери.
Катерина
Нет, что-то есть ущербное в восстаньи…
(Издали слышны крики).
-- Скорей бежим! Скорее в Тюильри!--
Бакунин
Париж сумел урок нам преподать:
Когда народ явил единодушье,
Правительству пришлось сложить оружье
И власть отдать.
И то ещё учесть придётся нам,
Как этою распорядились властью:
Народ её вручил говорунам.
И думаю, что скоро быть несчастью.
(На площадь поспешно выходит чем-то сильно взволно-
ванный Фридрих Энгельс, он кого-то разыскивает и тут
замечает Бакунина).
Фридрих
Бонжур, мадмуазель. Месье, бонжур.
И, как там говорят французы:
Всего превыше в этом мире узы
Того, что звать у них—ля мур.
(Бакунин хмурится).
Ну а по-русски…как там: «хоть бы хны»?
Бакунин
Чем я обязан?
Фридрих
(жёстко)
Гервег друг вам?
Бакунин
Да, я
С ним дружен…
Фридрих
Так узнать и то должны,
Что, сударь, вы—товарищ негодяя!
(Энгельс всегда слегка заикается при сильном волнении).
Бакунин
Кто право дал вам, чтоб подобным тоном
Мне говорить?
Фридрих
А как мне говорить,
Когда всех наших скоро за кордоном
По воле друга вашего ловить
Начнут?
Бакунин
Так что же, Гервег—идиот?
И жизнью их рискует он задарма?
Фридрих
Да, идиот, поскольку он ведёт
Их прямо в лапы прусского жандарма.
Бакунин
Ну а причём здесь я?
Фридрих
(устало)
Конечно…Но,
Как русский ваш поэт сказал искусно:
«Всё это было бы смешно,
Когда бы не было так…гнусно».
Ведь это преступленье—выступать
Без всякой подготовки и программы.
Он поистратил со стишками, знать,
Мозгов своих оставшиеся граммы.
Я слышал, у него—поэта дар?
Так и стишки кропал бы. А в восстанье
Не лез бы он.
(пауза)
Я это—в назиданье.
Месье. Мадмуазель. Аревуар.
(Фридрих уходит).
Катерина
Вам с ним могучий рост природой дан.
И вы—два вагнеровских нибелунга.
Бакунин
(нахмурившись)
Но если Фридрих был, как…капитан,
То выглядел я перед ним, как юнга.
Катерина
(меняя тему, тихим голосом)
Покинуть собирается Париж
Мой граф. А я…всего лишь гувернантка.
(Положив ему руки на плечи, с просьбой в голосе).
Возьми меня с собой.
Бакунин
Ты эмигранткой
Со мною станешь…
(досадливо)
Что ты говоришь?
Кто я? Я—заговорщик и бунтарь,
Я стал везде персоною нон грато.
Меня лишил российский государь
Гражданства.
Катерина
(тихо)
Да, Мишель, я виновата,
Прося тебя…Но…милый мой!
Бакунин
Катрин,
Со мною ты хлебнёшь изрядно лиха.
Катерина
Ты тот же…тот же самый Лоэнгрин,
Что вывел в музыкальной драме Рихард.
Бакунин
Немало в том сюжете изменя,
Он много моего привнёс. Но это
Лишь часть того, что взял он из меня
Для разработки будущих либретто.
Катерина
Твои глаза настолько горячи,
Что слёзы, не успев пролиться,
Наверно высыхают.—Так в ночи
Сверкает яростно зарница.
А губы обжигают, как в пургу
Холодный ветер. Как вода с криницы.
И, припадая к ним, я не могу…
Никак я не могу напиться.
Бакунин
Любимая, а вдруг меня убьют?—
Я говорю тебе не из боязни.—
Или тюрьма? А там—военный суд
И встречу козни в виде смертной казни?
(Горько усмехается).
Катерина
Я узнаю тебя: орлиный взор
И губ твоих презрительных усмешку.
(Бакунин подбрасывает монету, монета падает на землю).
Бакунин
Орла мне рок сулил до этих пор.
(Поднимает монету).
На этот раз мой жребий пал на решку.
(Решку—в смысле «решётку». При слове «решка»
Бакунин скрещивает пальцы, изображая тюремную решётку).
Катерина
И где теперь, далече или близ,
Тебя я встречу?
Бакунин
Должен устремиться
Туда, где все поляки собрались,
Чтобы восстать.—На польскую границу.
Царя законы, это—беззаконье,
Кнуто-германский грубый произвол.
И против этого пойду в огонь я,
В поту трудиться буду, словно вол.
Катерина
«Славянским» одержимый всё «вопросом»,
Всё тот же пресловутый панславизм.
Но я-то русская, И я отбросом,
Как Вагнер, не сочту подобный «изм».
(Гладит его по щеке).
Храни тебя господь в земле чужой…
Мы сами создаём судьбу.
Бакунин
(целуя её)
Мы сами.
Катерина
Куда как лучше то, к чему душой
Стремимся мы. Чем зримое глазами.
(Бакунин уходит. Катерина смотрит ему вслед).
Любовь моя, ты—боль. Любовь, пусти.
Ты давишь душу мне тяжёлой лапой
И хочешь этой болью извести—
Нет сил моих терпеть с душою слабой.
Так, под корою извести,
Задавлено «грудною жабой»,
Стенает сердце…Милый мой, впиши
Меня ты в поминальнике души.
Занавес.
СЦЕНА 3.
Королевский дворец Тюильри. Происходящий здесь погром
напоминает балаган и, в то же время, маскарад. Жан надел
ленту премьер-министра, Рашель корону королевы, Пьер
корону короля. Все они перегребают вещи в зале дворца и
беззлобно подшучивают друг над другом. Пьер находит в
столе королевскую печать.
Пьер
Ба! Королевская печать! С чего начать
Мне нашим королевством править?
Сперва поставлю на жену печать.
(С силой прикладывает печать ниже спины Рашели, отчего
та вскрикивает и выпрямляется).
Рашель
Ой!
Жан
(с любопытством)
Разве штемпель есть куда поставить?
(Рашель толкает Жана).
Какого, королева, вам рожна?
Премьер-министра задавила мясом.
Пьер
(Жану)
Не изменяет ли с тобою часом
Мне наша королевская жена?
Жан
Я коронованного дурака
Непрочь порою провести утайкой.
Пьер
И с королевой, с этой негодяйкой…
(Шлёпает Рашель, та вскрикивает).
…Мне, королю, наставил ты рога?
Жан
Я как петух: хочу—и закричу,
Хочу—и кур топчу.
Пьер
А как повинный
Да попадёшься в лапы палачу,
Что под ножом ты крикнешь гильотины?
(Жан торжественно выпрямляется, как на параде).
Жан
(кричит)
Виват!
(Похлопывая Пьера по плечу).
Но прежде ты установи
Сам факт преступной, нашей с ней, любви.
Рашель
Ах, государь мой, это лишь слушок,
Что принесён был на хвосте сороки.
Жан
Так что тебя, король, повергло в шок?—
Всё хорошо в назначенные сроки:
Общедоступные пороки
И мелкий бытовой грешок.
Пьер
Измена мне есть Франции измена!
(Жан делает вид, что ему страшно).
Жан
Боюсь.
Рашель
Не стыдно женщины? Эх, ты.
Все-- трусы вы. Как что—так и в кусты.
Жан
В кусты? Ах, дорогая, непременно.
Нам будет сладко, как вору—украсть.
Рашель
Но если это так уж неизбежно,
Расслаблюсь, и, постанывая нежно,
Взаимную я испытаю страсть.
(Пьер смотрит в зеркало, как на нём сидит корона, морщится
и плюёт в рожу, отражённую в зеркале).
Пьер
(плюётся)
Тьфу.
(Оборачиваясь к Жану).
Что ж, секс…плуатируй наших жён
И то добавочным рабочим часом
Им оплати…
(Рашель оттирает задом Жана от комода в стиле
Людовика ХIV, роясь внутри комода).
Жан
Эй, глянь-ка, на рожон
Она опять полезла мясом.
Пьер
(разглядывая свою корону)
Без королевы делал что б я?
Без королевы делал чтоб?
И всё глядел бы на неё б я,
И всё глядел бы на неё б.
Рашель
Да тьфу на вас!
Жан
Ну вот, пришлось бежать,
А здесь всё обобрали очень быстро.
Эх, хоть в постели царской полежать.
(Ложится в постель. Рашели).
Приди в объятия премьер-министра.
Дай, королева, мне тебя обнять.
Иди скорей. Иди в мои объятья!
Рашель
Мной не заказано на этот случай платье.
Жан
Я и без платья вас могу принять.
Рашель
Ах, в этом стыдно лечь мне даже в гроб.
Жан
Да уж…конечно, что за королева?—
Прореха справа и заплата слева.
Рашель
А здесь у нас как будто гардероб?
(Роется в шкафу, согнувшись).
Жан
Ой, королева…
Рашель
Что?
Жан
Ты ж так не стой,
Я хоть премьер-министр, но холостой.
(Рашель достаёт из шкафа декольтированное платье и
надевает поверх своего платья).
Рашель
Да тьфу на вас!
(Рассматривает платье в зеркале).
Ой, юбка на турнюре,
Гофре по низу, рукава—плиссе…
И не мечтала о такой красе!
Кружавчики цветочков на гипюре…
Жан
Негоже, чтоб твоя рогожа
Была самой дороже…рожи.
Пьер
Шкатулка!
(Жан встаёт с постели).
Жан
Ну-ка, что у нас в шкатулке?
Пьер
Альбом какой-то. Больше ничего.
(Пьер передаёт альбом Жану).
Жан
Дагерротипы: здесь—мы на прогулке,
Тут—с выродками выводка его.
Как физиогномист, провёл анализ
И вывод вот какой, в конце концов:
Все те, кому мы прежде преклонялись,
Какое это скопище скопцов!
Пьер
Каюк им всем.
Рашель
Я тоже так считаю.
Жан
Не верьте, услыхавши где-то, вдруг,
Что осенью, собравшись в стаю,
Вороны все отправились на юг.
Рашель
Ой, что нашла я! Золотой браслет!
И тянет где-то на пятнадцать унций!
Нет, что ни говори, из революций
Эффектней этой не было и нет.
Пьер
Вступивши на дворцовые ступеньки,
Я сразу понял ясно лишь одно:
Увеселяет жизнь вино,
Всё позволяют в жизни—деньги.
(За окном видно зарево пожара. Все прекращают лазить по
шкафам и устало садятся, кто где).
Жан
Ну вот, уже пограбили, сожгли,
Сломали всё…
Рашель
А что же будет дальше?
Пьер
Де Ламартина слушать речь пошли.
Жан
С его набором пафоса и фальши?
(Постепенно темнеет, пожар за окном догорает, опускаются
сумерки).
Занавес.
СЦЕНА 4.
Спустя год в конце апреля 1849 года. Фридрих Энгельс в
разбитой обуви, шагает бодро, что-то насвистывает.
Навстречу Бакунин, несколько мрачный, в поношенной
одежде.
Фридрих
Ты? Здесь? Мишель!
(Обнимает Бакунина).
Нечёсан и небрит.
И похудел.
Бакунин
Неделю, как голодный.
(Фридрих снимает заплечный мешок).
Фридрих
Здесь хлеб и брынза.
(Садятся на траву у дороги, Фридрих достаёт еду из мешка).
Бакунин
Ну а ты как, Фрид,
Чьё имя переводится «свободный»?
Фридрих
А я сегодня вышел из тюрьмы,
Где продержали в качестве бродяги…
Бакунин
Та драма, что в Париже зрели мы,
Вновь повторилась, в виде фарса—в Праге.
Фридрих
Немыслим революции транзит.
И в Праге, как в Париже—не иначе.
Пословица букмекеров гласит:
«Родить способна кляча—только клячу».
Бакунин
Пародия и только: болтуны
Власть захватили, но пришлось нагреться,
Как только в Прагу были введены
Солдаты генерала Виндишгреца.
Фридрих
Да, в прессе описание боёв
Каким-то было недоразуменьем—
Чириканью подобно воробьёв,
Взволнованному солнечным затменьем.
(Пауза, во время которой Бакунин жадно ест).
Бакунин
(не прожевав кусок)
Газету вашу съели, говорят?
Фридрих
Она руководила всей борьбою.
Дралась газета наша, как солдат,
И пала, как солдат, на поле боя.
Нас с Карлом было вздумали забрать
В тюрьму. Но кто же совладать сумеет?
Ведь как твердят французы: можно взять
Лишь то с мадмуазели, что имеет.
Бакунин
Ты прав был, отговаривая от
Похода Гервега.
Фридрих
Эх, твой приятель—
Восторженный безмозглый идиот,
А это много хуже, чем предатель.
Бакунин
Он ниже оказался укоризн.
Фридрих
Твердил всегда и повторяю снова,
Что революционный фанатизм
Ничуть не лучше всякого иного.
Бакунин
Давно уже наметившийся крах
Не за горами. Наши все потери
Не столь в убитых, раненых в боях,
Сколь в дезертирах, ренегатах в вере.
Фридрих
А ты…во что ты веруешь, Мишель?
Бакунин
Что вера, слившись с волей—сила.
Фридрих
Как? Ничего не понял ты досель?
И то же, что когда-то было, мило?
Но, слушай, рассуждая так,
Не нов ты и, пойми,--однообразен.
Так рассуждал ещё ваш Стенька Разин,
А если дальше заглянуть—Спартак.
Лишь путаники могут уповать
На то, что называют «воля», «вера».
Чтоб революция могла существовать,
Должны быть и среда, и атмосфера.
Условья социальные внутри
Должны созреть.
Бакунин
Но так всегда ведётся,
Что бунты совершают—бунтари,
А те условья—чёрт их задери!
Фридрих
Ты в пугачёвщине—за полководца.
Бакунин
Будь то самодержавье или хунта,
Татарщина, империя кнута,
Им будет противостоять всегда
Великое святое чувство бунта!
Бунтарь и заговорщик—амплуа,
Достойное для данного момента.
Фридрих
Бунт этот—мелких буржуа,
Отчаявшегося интеллигента.
Бакунин
Мне то же говорил и князь Орлов.
Тебя бы заподозрил, кто не знает,
В связи…
Фридрих
Он—не из путаных голов,
Да и статьи мои, видать, читает.
И кто же он?
Бакунин
Орлов-то? Он—шпион
С язвительно-любезною улыбкой,
Натянутою, словно штрипка
От панталон.
Фридрих
Нет истины, Мишель, в твоём бреду.
Бакунин
Ценю твою способность мыслить. Я ведь
Всё знаю, что ты противопоставить
Хотел бы мне…Поверю—и пойду.
Ведь я прекрасно понимаю вас,
Но применительно к моей России
Не малочисленный рабочий класс,
Совсем не он способен роль мессии
Взять на себя, как представитель масс.
Кто знает главное, тот знает много,
Тот знает всё! Ему—геройский нимб.
Я ж барабанщиком пойду за ним,
Когда пойму: Вот верная дорога.
Ну а теперь, когда повсюду—крах
И дышит революция на ладан,
В последних драться я иду боях,
Возможно, доберусь в восставший Баден.
Простимся на скрещении дорог.
Фридрих
Да, разные нам выпали дороги.
Бакунин
Мы зрели революции пролог,
Теперь участвовать мне в эпилоге.
Попытка, знаю, что обречена…
Фридрих
Но вызывает чувство уваженья.
Я думаю, что цель у нас—одна,
Лишь способы различны достиженья.
Дай руку на прощание пожать.
Да не затмят различья наше сходство.
(Прощаются. Бакунин уходит).
Ошибок никому не избежать.
Всю жизнь он в роли был первопроходца.
Занавес.
СЦЕНА 5.
Дрезден. 7 мая 1849 года. Замковая улица в районе арсенала.
Восставшие дрезденцы идут на штурм арсенала. Ряды вос-
ставших и защищающих арсенал жандармов немного-
численны.
Поэтому исход схватки решается довольно быстро.
Девушка
К оружью,граждане!
Вагнер
На арсенал!
Курт
Вперёд!
Вагнер
Пусть революция,как солнце,
Сияет в каждом истинном саксонце!
Девушка
И пусть её узнает, кто не знал!
(Восставшие у ворот арсенала. Завязывается бой. Жандармы
поспешно отступают. Восставшие ломают двери арсенала и
врываются в него).
Вагнер
Бери на выбор: ружья, штуцера.
Курт
Остановлюсь-ка я на карабине.
Ганс
Хорошенькая началась игра,
Да только чем всё обернётся ныне.
(Ганс берёт себе рыцарские доспехи и одевает их на себя. На
площади появляется Бакунин с неизменной сигарой во рту.
С любопытством наблюдает за происходящим).
Девушка
Эй, Ганс, восставших граждан не смеши.
Ганс
Ну вот, уже положен счёт обидам.
Девушка
Коль не имеешь рыцаря души,
Её ты не восполнишь грозным видом.
(Ганс обиженно отходит в сторону. Из арсенала выходит
Вагнер и замечает Бакунина).
Вагнер
Мишель, да ты ли это, старый друг?
(Обнимает его).
Усмешка та же и сознанье силы.
Ты погляди, ты погляди вокруг:
Ведь это революция, мой милый.
Бакунин
Я много видел их за этот год…
Вагнер
Всё изменить, ведь это—искушенье.
Бакунин
Стремительный у всех в начале взлёт,
А после… после—полное крушенье.
И тенью Николай и Миттерних
Витают. Ты скажи, в теченье года
Кто из вождей восстаний, кто из них
Знал, как распорядиться той свободой?—
Никто. И все в растерянности лбы
Чесали: «Мы её не заслужили».
И без сопротивленья, без борьбы
Оружие к ногам врагов сложили.
И ваша революция, она,
Начавшаяся, в общем-то, удачно,
Я вижу ясно, что обречена.
Вагнер
Друг, ты пророчествуешь слишком мрачно.
Пусть даже так…Но людям что за прок
В былом существовании убогом?
Бакунин
Да, Рихард. Но…в Париже был пролог,
А здесь восстанье будет эпилогом.
Вагнер
Но, может, революцию в ином
Нам следует направить русле?
Бакунин
Кой прок в перебродившем сусле,
Что стало уксусом, не став вином?
А взрыв, подавленный стеной глухою,
Рванёт назад, урон неся своим.
И потому-то я зову плохим
Посредственное даже—не плохое.
Вагнер
Пускай же те, кто так умудрены,
Ни ложного и никакого шага
Не делают. И не про них отвага
Бороться за судьбу родной страны.
Избранник тот, кого возлюбит бог,
Но век, ему отпущенный, недолгим,
Я знаю, будет.
Бакунин
Рихард, я бы мог
Вам послужить. И то считаю долгом.
Вагнер
Я узнаю тебя: и ясный взор
И губ твоих презрительных усмешку.
(Бакунин подбрасывает монету).
Бакунин
Орла мне рок сулил до этих пор.
(Поднимает монету).
На этот раз судьба сулит мне решку.
Вагнер
(улыбаясь)
Никак не можешь тихо скромно жить.
Бакунин
Ну что ж, коль не пришлось, мой милый друже,
Славянской революции служить,
Германской революции послужим!
(Вагнер подаёт Бакунину шпагу).
Вагнер
Служи нам шпагой, друг…
Бакунин
Какой эфес!
(Гладит эфес шпаги).
Вагнер
…Как дирижёрской палочкой—маэстро.
И в этой драматичнейшей из пьес
Будь дирижёром нашего оркестра!
Ещё, мой друг, мы молоды с тобой…
Бакунин
Что ж, отдадим всю истовость, всю ярость
Борьбе! Кто знает, сможем ли на бой
Пойти, когда к нам подкрадётся старость?
(Бакунин обращается к восставшим).
Товарищи, не дремлет враг!
На случай долговременной осады
Нам следует воздвигнуть баррикады
На всех возможных линиях атак!
Курт
Ну, русский, молодец.
Ганс
Ну нет, меня-то
Не проведёт своею речью зря.
Я слышал, убежал он от царя,
В России сделав крупную растрату.
Курт
Да ну?
Ганс
Да точно. Под большим секретом
Один поляк рассказывал мне: он—
Растратчик. И при всём при этом
К нам из России засланный шпион.
Курт
Да что ты знаешь? Ты из-за бочонка
Пузца не можешь видеть даже ног!
Эх,верно говорят, что собачонка
Лишь тявкает. До старости—щенок.
Из мостовой вытаскивай булыжник,
Чем языком мести, как помелом.
Снимай доспехи и берись за лом!
Бакунин
(восставшим)
Не книжник нужен нынче, а сподвижник.
Вали деревья, тумбы и столбы!
Тащи булыжник и круши ограду!
Чтобы жандармы раскроили лбы,
Коль сунутся сюда на баррикаду!
(Восставшие строят баррикаду. Ганс стучит ломом, но толку
от его работы мало. Затем Курт поднимает бревно за толстый
конец, Ганс берёт за тонкий и несут бревно на баррикаду).
Ганс
Ну ты, полегче там, на вираже!
Курт
С таким орлом и кашу вряд ли сваришь,
Куда уж до участья в мятеже.
Ор-рёл.
Ганс
Орлу ворона—не товарищ.
Курт
Зачем ты с нами, Ганс?
Ганс
Я подсчитал,
Никак не ниже должности министра
Я получу в республике…
Курт
(кричит)
Что встал?1
Ишь, захотел…Тащи бревно! Ну, быстро!
Девушка
Полегче, Курт. Повеселее, Ганс.—
Колумбы вы неведомых Америк.
В пути вас ожидает ураган
И неизведанный вас ожидает берег.
(На площади появляется Катерина. Она замечает на баррика-
де Бакунина).
Катерина
Мишель…
Бакунин
Ты? Здесь?
Вагнер
Кого я вижу!
А мы здесь трудимся не хуже пчёл.
Бакунин
Но как ты здесь?
Катерина
Граф Вену предпочёл
Ещё тогда восставшему Парижу.
Но там восстанье вспыхнуло, опять
Граф оказался в Вене неуместен
И снова он был вынужден бежать,
И, надо же, попал в восставший Дрезден.
Здесь то же, что в Париже, в Вене: те ж
Восставшие и та же баррикада.
Как чувствовала я, что, где мятеж,
Там и тебя разыскивать мне надо.
Вас не устраивали власти эти
И вы им не могли простить вины,
Свергая их… Но…приходили третьи
Из сопредельной, третьей стороны.
Бакунин
Славянской революции служить
И здесь я продолжаю. Может статься,
Не в том вся трудность, чтобы КЕМ-ТО быть,
А в том, чтобы ИМ дальше оставаться.
Всего не выскажешь в одной строфе.
Есть НЕЧТО, то, что движет всеми нами…
Катерина
В Париже генерала Галифе
Запомнили расстрелом и…штанами.
Бакунин
Примеров есть немало, между тем,
Причинно-следственной картины:
Создатель гильотины—Гильотен—
И сам попал под ножик гильотины.
Вагнер
Пари! Я ставлю мой последний фунт…
Катерина
Я—франк.
Бакунин
Я—пфенигов остатки.
Вагнер
…Что это—революция.
Бакунин
Нет, бунт.
Катерина
Нет, массовые только беспорядки.
Мишель, инстинкт людей мудрей рассудка…
Предчувствую, когда здесь вспыхнет бой,
Чем это обернётся…и с тобой
Что может приключиться.—Вот что жутко.
Но даже здесь я быть с тобой хочу.
Доколе быть нам врозь ещё? Доколе?
Бакунин
Катрин, трагизм тебе не по плечу.
Катерина
Я предпочту трагизм злосчастной доле.
Чем так, как в прежней жизни прозябать,
Уж лучше здесь, в восстании, загнуться!
Бакунин
Что я решил, нельзя поколебать:
Дороги наши снова разминутся.
Игрушечная эта баррикада—
Она падёт. И, если я иду
На смерть, то лишь затем, что правоту
Мне доказать, хотя бы смертью, надо!
Но не печалься зря о бунтаре,
Минует пуля праведных и смелых.
Катерина
Вся жизнь, как шашки. И мы в той игре:
На чёрных —ты, а большинство—на белых.
(После молчания).
Пусть будет так…
Бакунин
Ну а теперь иди.
И пусть твоя любовь не проклинает
Меня. Кто знает, что мне впереди
Преподнесёт судьба?—Никто не знает.
Усматривал всегда я в счастье всех
Моё несбыточное счастье.
В успехе всех я видел свой успех
И целого—лишь маленькая часть я.
Возможно, я был центром мировым
Восстаний, мятежей…Я буду краток:
На триста лет вперёд миропорядок,
Каким замыслил—будет таковым!
(Катерина уходит—молча и в слезах. Вильдштруфская
баррикада на улице Дрездена. Вдали появляются жандармы.
Вперёд выходит 1-й офицер).
1-й офицер
Эй, вы, я обращаюсь к вам, веля
Сложить оружие и тотчас сдаться.
И вам простится это…святотатство.
Курт
Кто за республику, тот против короля.
1-й офицер
Эй, русский…
Бакунин
Да, чёрт побери.
1-й офицер
И как там на Руси у вас ведётся,
Когда в бою сошлись два полководца?
Бакунин
Тому из войск победа достаётся,
Кто верх взял.
1-й офицер
Так давай, как главари,
Сразимся.
(Выходит вперёд со шпагой).
Влип в рисковую игру,
На власть, от бога данную, позарясь.
Бакунин
На вашем валтасаровом пиру
Слова возникли: манэ текел фарес.
(Бакунин выходит навстречу со шпагой).
Герр офицер, усищи не топорщь
И низкий лобик в ярости не морщи.
Мы покусились не на вашу мощь—
На ваши мощи.
Для покушения на вашу власть
Испрашивать мне, что ли, разрешенье?
Узнай же наконец: страсть разрушенья
Есть созидающая страсть!
(Поединок начинается).
Как прежде Нибелунг, тот древний витязь,
Иду я напролом и до конца.
И на пути моём не становитесь—
Живой перешагну чрез мертвеца.
(Поединок продолжается).
Всегда-то я любил дразнить гусей.
Так. Выпад. Пас. Фехтуем дальше…
(1-й офицер падает на землю).
1-й офицер
Ранен
Смертельно я…
Вагнер
Скончался…фарисей.
Ты побеждаешь их, Галлилеянин!
(Бакунин и Вагнер подходят к убитому 1-му офицеру).
Теперь иного мира постояльцем
Он стал. А прежде…в этом мире, здесь,
Как брызгала напыщенность и спесь,
Когда не шпагой тронешь—только пальцем.
И всё ненужным стало вдруг в момент…
А сколько было прежде глупых тщаний!
Вот о таких сказали б англичане:
«Ю воз импотент, бат де импотент».*
(*Ю воз импотент, бат де импотент—игра слов (англ.)—
ты был важным, но бессильным).
(Бакунин и Вагнер возвращаются на баррикаду, два
карабинера оттаскивают мёртвого 1-го офицера).
Восставшие
Ура Бакунину!
Бакунин
Готовьте штуцера,
Все карабины, пистолеты к бою.
Восставшие
Да здравствует республика! Ура!
Вагнер
Ничто нам не грозит, пока с тобою.
А этот офицер, бугай здоровый,
Кого ты шпагой в сердце залучил,
Железный крест, а также крест дубовый
Посмертно от Вильгельма получил.
Бакунин
Мы видели, что было до сих пор.
Увидим, что ждёт в будущем…
Вагнер
Маэстро,
Ты—чёрт возьми—великий дирижёр
Всего революцьонного оркестра!
Ещё в Завете Ветхом Бог-отец
Провозвестил для избранного слуха
Пришествие Христа. И, наконец,
Пришествие божественного духа
Бог-сын в Завете Новом возвестил.
(восклицает)
Мишель, его в себе ты воплотил!
(Карабинеры открывают стрельбу, восставшие втягиваются в
перестрелку. Вагнер и Бакунин стоят рядом: Вагнер стреляет
из штуцера, Бакунин стоит, опершись на шпагу, пристально
следит за происходящим, стреляет из пистолета. Вагнер
кричит:)
Мишель, я слышу в грохоте пальбы,
Под стать стихам божественного Данте,
Возвышенную музыку борьбы—
Величественное анданте!
Ага! Так ты запрятался за куст!
(Вагнер стреляет).
Вам—порция свинцового презренья,
Считавшим назначение искусств—
Быть ускорителем пищеваренья!
За всё я с вас…о, я за всё спрошу!
И разом отплачу за всё, едино:
И за провал премьеры «Лоэнгрина»,
И в будущем за всё, что напишу!
А! целишься в меня, башку задрав!
Так получай!
(Вагнер стреляет, жандарм падает на землю).
Туда тебе дорога.
Я чувствую, что я в искусстве—прав!
И потому я говорю устами бога!
Под дулом все дрожат от страха!
Вас всех одолевает страх!
Так пусть немецкого монарха
Повесят на его кишках!
О, голод в пресыщеньи! Ясно вижу,
И в будущем его не утолю.
Я ненавижу! Но…я ненавижу
Лишь только потому, что и люблю!
Терзаньями уж лучше смерть приближу,
Чем гнилостным покоем жизнь продлю!
Вся жизнь…вся жизнь—один короткий миг.
А что потом?—Навечно кануть в бездну?
И всё?! Со вспышкой молнии возник…--
(Сверкает молния выстрела).
Так что?—С ударом грома я исчезну?!
(Раздаётся гром выстрела).
Бакунин
(кричит)
Эй, Рихард Вагнер, истому саксонцу
Благословенье шлю, совсем как пастор!
Вагнер
Служу я трём богам, как Зороастр:
Искусству, революции и солнцу!
Как я не видел раньше из-за шор
Тебя в твоём величии, маэстро!
Ты, чёрт возьми,--великий режиссёр
Всего революцьонного оркестра!
(Стрельба постепенно стихает до мёртвой тишины. Действие
переносится на сторону жандармов. Из подворотни выгля-
дывает Артур Шопенгауэр и шопотом обращается к 2-му
офицеру).
Шопенгауэр
Герр офицер, наш долг свои дома
Предоставлять для нужд карабинеров.
Я слышал, что в Париже сам Дюма
Расстреливал революционеров.
Из окон—там—прекраснейший обзор.
Мятежникам не одолеть ограду,
И можно вам расстреливать в упор
Открытую оттуда баррикаду.
2-й офицер
Где дом ваш, сударь?
Шопенгауэр
(показывает)
Этот, за стеной.
2-й офицер
Сейчас совсем не время для расспросов,
Но…вы какого звания?
Шопенгауэр
Философ.
2-й офицер
И неплохой, наверное.
(Карабинерам)
За мной.
(Шопенгауэр, польщённый данной ему характеристикой,
задерживается сзади).
Шопенгауэр
Я, помнится, писал: «Когда рабу
Польстить, то он к вам повернётся задом…»
(2-й офицер оглядывается).
2-й офицер
Да я видал того раба в гробу!
Эй, ты, философ, следуй с нами рядом.
(Шопенгауэр, поперхнувшись, поспешно догоняет
карабинеров. Действие переносится на другую сторону
баррикады. Бакунин пристально всматривается, Вагнер
пристально вслушивается).
Вагнер
Мишель, ты слышишь?
Бакунин
Вроде всё молчит.
Вагнер
А я так слышу: вспыхнул, словно искра,
Один аккорд басового регистра
И музыкою гибели звучит.
Бакунин
(улыбнувшись)
Ну вот, я думал, тихо так, что муху
И ту услышу. Это и люблю
В тебе, ведь сам-то я не уловлю
Доступное лишь избранному слуху.
Вагнер
Не столько ноты в музыке значенье
Имеют, сколько паузы…Рискну
Предположить, что высшее звучанье,
Где паузы сливаются в одну,
Дрожащую рождая тишину!
(Вагнер прислушивается к тишине).
Бакунин
Ты знаешь ли, что в корне отличало
Тебя со мной от гнусного фискала?—
Фискал, он не глядел—он лишь подглядывал,
И никогда не слушал—но подслушивал.
Как будто из засады зверя скрадывал
После охоты—сытого, уснувшего.
И исподволь всех нас арканит вревище,
Фискалом на погибель нам сплетённое:
Я ж пристально рассматриваю зрелище,
Ты ж пристально прослушиваешь оное.
Вагнер
Когда я напишу об этом музыку,
То встанут даже павшие в бою
И двинутся колоннами! И узнику
Проход в стене тюремной я пробью
Той музыкой!
Бакунин
(улыбнувшись)
Нет, ты—не Божий Агнец.
Все жертвы были, я бы так сказал,
Затем, чтоб композитор Рихард Вагнер
«Полёт валькирий» только написал!
Вагнер
(ответно улыбнувшись)
Когда пишу—никто пусть не тревожит:
Все—вон!—кричу, совсем забыв про такт.
Мне творчество напоминает акт—
Акт половой, где лишних быть не может.
Бакунин
Друг Рихард, я, в предчувствии конца,
Вот что подумал: всё не так уж скверно.
(Бакунин указывает на Вагнера).
И революция родит Творца!
(Вагнер указывает на Бакунина).
Вагнер
Обратное, Бакунин, тоже верно!
(Из окон соседнего дома, неожиданно для восставших,
карабинеры открывают пальбу).
Курт
Эх, если помирать—то на морском,
Чем на каком-нибудь больничном судне!
Ганс
(испуганно)
Что может быть глупей и безрассудней
Сопротивленья в случае таком?
(В панике)
Они стреляют в нас, почти не целя,
Покуда всех нас здесь не истребя!
(Ганс вытаскивает из-за пазухи рыцарских доспехов рулон
холста, разворачивает его—это Дрезденская «Мадонна» Ра-
фаэля).
Дай выставлю «Мадонну» Рафаэля!
Курт
(гневно)
Повесь её на шее у себя!
(Ганс, прикрываясь картиной, пятится с баррикады в сторону
карабинеров).
Ганс
Эй, не стреляйте, это ж—Рафаэль!
Вагнер
(Курту)
Пальни-ка по ногам ему.
(Курт стреляет, промахивается и с досады плюётся).
Курт
Тьфу, мимо!
Он гением прикрыт.
Вагнер
Как?! Неужель
Ничтожество совсем неуязвимо?
Ганс
Эй, не стреляйте из своих засад!
Я их мировоззренье не приемлю.
Курт
Чем глубже страус зарывает в землю
Башку, тем беззащитней будет зад.
(Ганс бросается бежать опрометью в сторону жандармов).
Ганс
Я—не бунтарь, вот эти—бунтари!
Я здесь случайно…Я—всего лишь сошка.
Курт
И вот ведь, этот—мелкая рыбёшка,
А так воняет, дьявол побери!
(Вагнеру)
Зачем таким оружье дали вы?
Уж лучше в меньшинстве в бою остаться.
Вагнер
Да, две таких бараньих головы
В один котёл уже не поместятся.
Девушка
Когда б поднялся с нами весь народ,
То силы наши были бы бессмертны.
Да, все умрут: враги и мы. Но вот
Идея наша и дела—бессмертны!
(Девушка берёт знамя, встаёт на баррикаде и поёт «Марсель-
езу», но пуля обрывает песню. Бакунин не даёт Девушке
упасть).
Бакунин
Как звать тебя?
Девушка
(приподнимая голову)
Любимой величал
Жених, когда в моих тонул усладах.
Бакунин
Сдаётся мне, что я тебя встречал
На пражских и парижских баррикадах.—
Не мог я спутать этого лица!
Девушка
Все мятежи, в ошибках и огрехах,
Похожи так же, как два близнеца.
(Указывая рукой в сторону сбежавшего Ганса).
И всюду были чучела в доспехах.
Бакунин
Как звать тебя, любимая? Скажи.
В веках пусть имя не исчезнет втуне.
(Подкладывает руку ей под голову).
Ты голову на руку положи.
Девушка
Мне имя—Революция, Бакунин.
(Умирает).
Бакунин
Небывшим уподобится забытый…
Так пусть узнает каждый человек,
Как звать тебя! Чтоб даже и убитой
Ты сохранилась в памяти навек!
За то, что не сберёг тебя, прости…
(Вагнер и Курт яростно отстреливаются).
Вагнер
Моё искусство—вам!—не для трактира!
Оно умело воспроизвести
Духовное богатство мира!
Мишель, ты слышишь?!
Бакунин
Да!
Вагнер
Уже кричит
Ещё недавно вспыхнувший, как искра,
Аккорд всё тот же низкого регистра
И музыкою гибели звучит!
(Звучит музыка, это—«Полёт валькирий». Бакунин хватается
за плечо).
Бакунин
Чёрт!
Вагнер
Что с тобой?
Бакунин
Царапнуло плечо.
И лишь о том печалюсь сокрушённо,
Что всё, незавершённое ещё—
Несовершенно и несовершённо.
(Курт перевязывает Бакунину рану).
Ну вот, уже недалеко развязка
И дело революции мертво.
И только гальваническая встряска
Ещё заставит дёргаться его.
Вагнер
(кричит)
Мишель, отходим к ратуше!
Бакунин
Друзья,
Внемлите хладнокровно и спокойно:
Когда достойно жить уже нельзя,
Что остаётся?—Умереть достойно.
Я выполню своё предназначенье,
Я должен, и…я так хочу.
Утрачивает всякое значенье,
Како й ценой я это оплачу.
Есть динамит. Давайте подорвём
Себя и ратушу, ведь мы не слизни!
Вагнер
Нет, друг мой, нет. В отечестве своём
Нужны не смерти наши—наши жизни!
Бакунин
И вот итог, перечеркнувший чаянья:
Отчаянность переросла в отчаянье.
Друг, выслушай: когда достигнет разум
Вершин, интеллегибельная страсть
Свести толкает счёты с жизнью разом
И нету лучшей участи, чем пасть
В бою!
Вагнер
Да, много лучших в схватке гибнет,
Но тот, кто выжил, тот силён, как чёрт!
И с корабля, чьё имя «Жизнь», не спрыгнет
В минуту малодушия за борт:
Спасёт корабль и берега достигнет,
И приведёт его в надёжный порт!
Всем испытаньям жизненным подвержен,
Не дай сломить в душе духовный стержень.
Бакунин
Ты, Рихард, знаешь всё…
(Кричит).
Иль ты не знал?—
Приам погиб, когда погибла Троя!
(Тихо).
Финал трагедии есть смерть героя…
И автора трагедии финал…
И горько мне признаться в этом: да,
Все помыслы мои остались втуне.
Химера—все восстанья.
Вагнер
Никогда
Не говори «Всё кончено», Бакунин!
(Вагнер, несущий на руках Девушку, раненый в плечо
Бакунин и Курт добираются до заброшенного здания, где
скрываются от жандармов и, изнемождённые, садятся,
прислонившись к стене).
Курт
Я дом построил—дом мой был разрушен.
Родил я сына—сын мой был убит.
И потому лишь слово «революшен»
Меня ещё хоть в чём-то укрепит.
Но мы разбиты нынче…
Вагнер
Без истерик.
Да, не победой путь наш осиян.
Но всё же побеждает океан,
Хоть волны разбиваются о берег.
(Бакунин склонился над Девушкой и вглядывается в её лицо.
Затем отрывает полотнище флага от древка и накрывает им
Девушку).
Мишель, нам надо быстро уходить,
Не всё же нам водить жандармов за нос.
(Вагнер кладёт руку на здоровое плечо Бакунина).
Её уже вовек не возвратить.
Идём скорей. Идём же.
Бакунин
Я останусь.
(Наваливается спиной на стену и закрывает глаза. Постепен-
но, то нарастая, то становясь тише, в воздухе витает
«Траурный марш» из оперы Рихарда Вагнера «Гибель богов»).
Я умереть хочу…Теперь.
Лишь сделайте уступку:
Откройте окна все и дверь,
Набейте трубку.
(Курт подаёт Бакунину трубку).
Так, из капкана вырвав, зверь
Волочит тяжко лап обрубки.
(Курту).
Дай прикурить. Огня нет в трубке.
(Курт подносит огонь).
Я умереть хочу. Теперь.
Курт
(Вагнеру)
Он бредит, Рихард.
(Бакунину)
Надо что-нибудь?
Вагнер
(склонившись к Бакунину)
Какая смерть?! Что ты несёшь, приятель?
Бакунин
Всё, что имел, я всё теперь утратил…
Ступайте прочь! А я хочу уснуть…
Друг, расходитесь. И по одному
В лес пробирайтесь. Я посплю немного
И груз усталости с себя сниму.
За эту слабость не судите строго.
Всё. Уходите. Я посплю немного.
(Курт и Вагнер уходят. Бакунин один).
Успел я мало…Больше—не дано…
Но что успел—блистательно-жемчужно!
Немного нужно мне…мне нужно лишь одно!..
Но нет, мне ничего уже не нужно…
Безвременье, настал и твой черёд,
У времени повадка лисья:
Недаром осенью, под високосный год,
Не пожелтев, опали листья.
Любил я мать, любил свою страну,
И детям было очень сердце радо.
Немногих надо мне…мне надо лишь одну!..
Но нет, мне никого уже не надо…
(Бакунин роняет голову на грудь и впадает в забытьё.
Слышен шум, в дом врываются жандармы).
2-й офицер
А! вот куда забился русский…
(Жандармам).
Взять!
Сочтёмся наконец. Ты арестован.
(Бакунин с трудом поднимается).
Бакунин
Один финал всем людям уготован
И участи глупца не избежать
И мудрецу…Хоть миром овладей,
Хоть в жизни обходись ничтожно малым.
Жизнь всех, без исключения, людей—
Комедия…с трагическим финалом.
(Жандармы уводят Бакунина).
СЦЕНА6.
Австро-Венгрия. Тюрьма в Ольмюце. Бакунин сидит на полу,
прикованный цепью к стене. Вид измождённый. Входит
Королевский прокурор. Бакунин поднимается с пола.
Прокурор
Национальность?
Бакунин
Русский.
Прокурор
Арестант,
Вероисповедания какого?
Бакунин
Я так же, как все немцы,--протестант.
Но…в более широком смысле слова.
(Королевский прокурор записывает его ответы и читает
бумагу).
Прокурор
Все злодеянья ваши рассмотрел
Суд королевский, заседая ныне,
И присудил вас к смерти.
Бакунин
Гильотине
Я предпочёл бы, право же, расстрел.
Сойдёт и это, впрочем…Что с вас взять?
Прокурор
Для вас заслуженная—эта кара.
Бакунин
Послушайте, найдётся ли сигара?
Вы смертнику не в праве отказать.
(Королевский прокурор даёт сигару, Бакунин с жадностью
закуривает).
Что ж, и за это вас благодарю.
Куда как лучше ваше отсеченье
Пожизненного заключенья
Иль выдача российскому царю.
Прокурор
А также вам придётся оплатить
Все понесённые судебные издержки.
Бакунин
(засмеявшись)
Ну, этот долг придётся вам скостить.
(Бакунин распахивает полы тюремного халата).
Меня богаче нищий из ночлежки.
Прокурор
Мне непонятны шутки человека,
Который осуждён на смерть…
Бакунин
Все, у кого душа суха, как жердь,
И совесть у кого—калека,
Да знаете ль вы, что есть ЧЕЛОВЕК
И в скотстве, и в своём богоподобьи?—
Не знаете…И из-под мрачных век
Глядите на него антропофобьи.
Нож гильотины вечному ярму
Предпочитаю с радостью, поверьте.
Но в Дрездене мне этот способ смерти
Зачем-то заменили на тюрьму—
И вам отдали, на цепной режим…
Хоть в Дрездене хватило б мне отваги
На смерть.
Прокурор
Ты страшен тем, что одержим.
И мы тебя за бунт здесь судим в Праге.
Где силы ваши?—Нету ничего.
На что ты обнажить решился меч-то?
Бакунин
Из «ничего» возникнуть может «нечто»
И «анти-нечто». Только и всего.
Не потому, что были вы сильней,
Вы победили…Если б наше племя
Явило мощь, то вам не сладить с ней.
Но, видно, не настало наше время.
(Королевский прокурор молча выходит. Бакунин опускается
тяжело на пол. Снова бежит томительное время. Бакунин
сидит в забытьи, склонив голову на грудь. В камеру тихо
входят Придворная дама и Королевский камергер).
Камергер
(Даме)
Всегда я жаждал удовлетворить
Желанья ваши все и любопытство.
Дама
Тс-с. Тихо, Франц. Не надо говорить.
Оставьте ненадолго волокитство.
(Глядит на Бакунина).
Как лев, лохматый. Грозный, как медведь.
Камергер
Сударыня, а я о чём толкую?
И посадили на цепочку в клеть,
Как достопримечательность какую.
Дама
Великолепный, право же, анфас.
Камергер
Он, кажется, очнулся и заметил.
Дама
Скажите мне, он понимает нас?
Бакунин
(глухо)
А, чёрт, пся крев, год дэм ит, доннер веттер.
(Камергер, видя, что Бакунин очнулся, принимает высоко-
мерную осанку, говорит в полный голос, обращаясь к Даме).
Камергер
Несостоявшийся—прикован!—триумвир.—
И королевство может спать в блаженстве.
И в чём он обвинял наш славный мир?—
Лишь в собственном своём несовершенстве.
Один из безастенчивых вралей
Из банды нравственных уродов.
Да что за цель у них?...
Бакунин
(хрипло)
Союз народов,
Свергающий союзы королей.
Дама
Я нахожу чудовищным и странным,
Что может жизнь сводиться к одному—
К ниспроверженью всех…Но почему?
Бакунин
Титаны противостоят тиранам.
Я каждому—направо и налево—
Лишь должное воздать хочу:
Всем кесарям—сеченье кесарево,
Их богу—геморроидальную свечу.
Камергер
Всей этой банды, оторви да брось,
Никем неостановленная сила
Дай волю—так она б наколесила,
Накуролесила б—и вкривь и вкось.
Ещё он огрызается, но вид
Совсем не тот, что был во время оно.
Бакунин
Подраненого сокола долбит
И драная ворона.
Вы, мелкость вашу осознав навряд,
Вы все…да чем же хуже вас амёба?
Приматы, вы имеете ПРИМАТ,*
Но ваше небо, это—ваше нёбо.
(* Примат—в первом случае в смысле «человекообразное»,
во втором—в смысле «первенство», «главенство».—
Игра слов).
Всех вас, кто почитает деньги
Материализованным умом,
Поставить бы лицом к шершавой стенке
И потрохи вам выпустить с дерьмом!
Камергер
Аристократу! Ты! Живьём сгною!
(Подбегает к Бакунину).
Вот—не пощёчина, а оплеуха!
(Замахивается, Бакунин стремительно встаёт, гремя кандала-
ми, рванулся в сторону Камергера, но цепь не позволила
достать его. Камергер поспешно в страхе отпрыгнул к двери).
Бакунин
Я тех аристократов признаю,
Которые-- аристократы духа.
Камергер
Взбесившийся дикарь!
Бакунин
Длина цепи
Не позволяет мне в кадык вцепиться.
Камергер
Ну ничего, в своей тюрьме поспи,
С годами перестанешь ты беситься.
Дама
Идёмте, Франц. Пока он сгоряча
Цепь не порвал. Скорей идёмте, Румкопф.
Бакунин
(вдогонку)
Сумеете родить вы от хлыща
Лишь недочеловеков-недоумков!
Куда же ты? Остановись, сокол.
Что, невтерпёж, когда хулою кроют?
Всех вас ещё когда-нибудь зароют,
Осиновый в могилу вбивши кол.
Не по душе подобный оборот?—
Пустые и никчёмнейшие души,
Когда зажать не могут правде рот,
То затыкают собственные уши.
Эй, ты, осёл, куда ты повернул?
Ты в табуне кобыл завёл знакомство?
От лошади с ослом родится мул,
Не могущий в дальнейшем дать потомство!
(Бакунин один. Некоторое время стоит, потом опускается на
пол, гремя кандалами. Опять тюремная тишина обволакивает
камеру. Спустя некоторое время гремит засов и снова входит
Королевский прокурор с бумагой в руках).
Прокурор
Суд королевский, ныне рассмотрев
Все злодеянья, вечным заточеньем
Казнь заменил, сменив на милость гнев.
Бакунин
(выкрикивает)
К чертям ваш приговор с таким смягченьем!
Прокурор
(продолжает читать)
…И надлежит, к тому же, бунтарю
В ближайшем будущем предстать пред очи…
Бакунин
Что? И кому же?
Прокурор
…Русскому царю.
Бакунин
И как же вы до пыток все охочи.
Затемнение.
Конец первой части.
ЧАСТЬ 2.
СЦЕНА 7.
Петропавловская крепость, Алексеевский равелин. О Одиночная камера: дверь с
«глазком», окошко, забранное решёткой, железная кровать,
стол. Михаил Бакунин ходит по камере, шаркая ногами,
говорит сам с собой, как человек, давно ни с кем не
общавшийся.
Бакунин
Я три тюрьмы сменил с тех давних пор:
В Германии и Австрии…--Вальпурги-
евая ночь…И смертный приговор…
Год в Петропавловке, шесть в Шлиссельбурге…
(Трёт виски ладонями).
Безвременье пришло на смену смуте,
Хожу бесцельно от стены к стене.
И столько времени в одной минуте,
Сколь раньше умещалось в целом дне.
Застыло время…Чем в безмолвном аде
Мучительную жизнь свою влачить,
Уж лучше б пулю мне на баррикаде
Тогда, в сорок девятом, получить.
Пленённым хуже быть, чем быть убитым…
Но…как там говорил один мудрец:
Венку, который был из лавра свитым,
Я мученика предпочту венец
Терновый…Высоки в темнице своды
И ржавая решётка на окне.
Неужто не видать теперь свободы
Мне в жизни? И не радоваться мне?
(Глядит в тюремное окошко).
На волю я смотрю и вижу чётко
Решётку…Наважденье или нет?
Как? Значит, за проклятою решёткой
Не я совсем? Не я, а…белый свет?
(Трясёт головой, отгоняя наваждение, его львиная шевелюра
от этого закрывает лицо. Он медленно рукой откидывает
волосы).
Да, это так…всё так…Порой в оконце
Ко мне заглянет по ночам звезда
И на закате помаячит солнце…
Но неужели…будет так…всегда?
Брось, зря себя страданием не мучай,
Остаток воли собери в горсти
И, коль представится удобный случай,
Побег устроить, чур, не упусти.
Мишель-Мишель, терпенью у природы
Ты научись в дни тягостной беды:
Как тяжело у ней проходят роды,
Как зреют медленно её плоды.
Как медленно и долго точат воды
Подножие у каменной гряды.
Да, жизнь твоя теперь—не сладкий пряник,
Без той, былой, рисковой остроты.
(Трясёт головой, стряхивая оцепенение).
Раздваиваюсь я, как шизофреник,
И сам с собой беседую на «ты».
(Гремит засов отворяемой двери. Входит Жандарм).
Жандарм
На выход.
(Бакунин поднимается с топчана).
Бакунин
Мне дозволь тебе задать
Вопрос…Я, рассуждая о солдате,
Вот что подумал нынче…
Жандарм
Мне болтать
Не велено с бунтовщиком. Айдате.
Бакунин
Айдате? Чёрт возьми, хоть в землю ляг,
Но что смогу сказать я так же сочно?
Ты, случаем, охранник, не земляк?
Не из тверской губернии?
Жандарм
Так точно.
Бакунин
Я пробыл на чужбине восемь лет,
Как я скучал по прелести и шарму
Слов русских…И теперь в душе согрет
Благодаря российскому жандарму.
(Жандарм ведёт Бакунина в комнату для свиданий. Между
заключённым и посетителями два ряда решёток. В этом
коридоре ходит Жандарм. У решётки—брат Николай и
Катерина).
Жандарм
Свиданье—полчаса.
Бакунин
Что вижу? Брат.
(Бакунин замечает Катерину).
И ты…Катрин?
Катерина
Ты плачешь?
(Бакунин трёт глаза).
Бакунин
Так…невольно.
Я рад вас видеть…я безмерно рад,
Ведь мне порой невыносимо больно.
(Катерине).
Дай я коснусь тебя, твоей щеки.
(Бакунин протягивает руку через решётку, гладит Катерину
по щеке, она плачет).
Мечтал об этом, как о высшем даре.
Живые здесь сидят бунтовщики
И мёртвые лежат здесь государи.*
(* В Петропавловской крепости).
Когда в душе страданья, словно гири,
Терпенье перевешивают, то
О том стараюсь думать я, что в мире
Всё бренно и пред вечностью—ничто.
Живу, себя страданием измучив,
Куда ни кину взгляд—везде тюрьма.
И, выжидая подходящий случай,
Гублю я годы жизни задарма.
(Повышает голос).
А сил достанет—для путей нелёгких
И хватит их, чтоб выступить на бой.
И бросить клич—найдётся воздух в лёгких.
И сердце бьётся…но…с самим собой…
(Тихо).
Я в жизни, кроме области идей,
Всегда довольствовался самым малым.
Николай
Жизнь всех, без исключения, людей—
Комедия…с трагическим финалом.
Бакунин
Вся жизнь моя, и в этом не совру,
Есть следствие «славянского вопроса».
Вся жизнь моя…вся жизнь—как папироса
На ураганном продувном ветру.
Катерина
Мишель-Мишель…Лихая голова.
Знать, были, словно сладкая отрава,
Тебе равновеликие слова,
Такие, как «славяне», «слава».
Николай
Когда ты объявился возле Польши,
Тебе навстречу выслал государь
Войска.—Так ты страшил его.
Бакунин
Но больше
Того не будет—жаль—что было встарь.
Николай
В Германии, что ты агент России
Считали. А в России, что агент
Германии. И чуть ли не Мессией,
Антихристом из множества легенд
Ты представал…И светопреставленье
Предсказывали—так царя страшил.
Бакунин
Мессии, значит, видели явленье?
Страдал я, бунтовал—И, значит, жил.
Неволи пуще мне была охота
Страшить царей…Но всюду был один…
Николай
Тебе сверхчеловеческое что-то
Приписывали…
Бакунин
Видно, до седин
В тюрьме гнить…
Катерина
(восклицает)
Ну а выход где?
Бакунин
Бог весть…
Николай
Чтоб избежать мученья заточенья,
Я думаю, один лишь способ есть
И этот выход—только в отреченьи.
Бакунин
Нет, никогда. Хоть в крепостных стенах
Жизнь катится не яблоком на блюдце.
Катерина
Неисправимый, тот же всё монах
Воинствующей церкви революций.
Бакунин
Мы только в первом шаге лишь вольны.
И сделал я его под чёрным флагом.
Все прочие—предопределены
Тем самым первым, самым главным шагом.
Революционист—да честь уронит?
За шансы все хвататься станет, и,
Как человек, который в море тонет,
Готов схватиться и за хвост змеи?
Николай
В кругу, тебе начертанном, хотел
Я отыскать спасительные бреши.
Бакунин
Благодарю, но есть всему предел,
Всему предел…Его же—не прейдеши.
«Земную жизнь пройдя наполовину,
Я очутился…»* в каменном гробу.
Но—или в этих мрачных стенах сгину,
Иль вырвусь, чтобы продолжать борьбу.
(* Начальные слова «Божественной комедии» Данте
Алигьери).
Николай
И двадцать лет ты проживёшь навряд,
А пафосу, как если бы лет двести
Прожить намерен.
Бакунин
Не пеняй мне, брат.
Ведь пафос свойствен мне, как чувство мести.
Николай
Сказала мать: покайся.
Бакунин
Брат, не май
Ты душу мне. Смогу ль в душе изъять я
Всё лучшее?
Николай
Ну что ж, тогда узнай:
Тебе привёз я матери проклятье.
(Бакунин вздрогнул и помрачнел).
Бакунин
Что? Даже мать…и даже мать…сама…
Рожденье прокляла моё…Но вы хоть
Смолчали б, чем такой предложить выход,
Но и на то не достаёт тебе ума.
Да разве вы могли меня понять?
И знали ль, что в душе моей творится?—
Коль пожелают жизнь мою отнять,
Я и тогда не захочу смириться.
(тихо)
И разве я о чём-то вас просил?
Лишь одного хотел от вас: утешьте
Меня в моём страдании.
(восклицает)
Но где ж те
Слова от вас, что мне прибавят сил?
Николай
Тебе—дерзанья, матери—терзанья…
Бакунин
И даже те, которые—родня,
И эти не смогли понять меня.
Уйди. Мне это горше наказанья.
Я думал, что пришёл ты укрепить
Меня в страданьи, проявить участье,
Чтоб легче перенёс своё несчастье…
А ты мне шагу не даёшь ступить.
Николай
Я ухожу.
Бакунин
Что ж, не держу я.
Николай
Ну-с,
Как дальше жить тебе—ты сам подумай.
Бакунин
Отпущенными днями—этой суммой
Иль вычитаньем—сам распоряжусь.
Когда вы мне испить даёте чашу
Страданий, я, не поминая зла,
Не на неё—гляжу на руку вашу,
Которая её мне поднесла.
При этом не нахмурю даже бровь я,
Высматривать не стану в чаше дно,
А гордо выпью за своё здоровье
Мне данное страдания вино!
(Николай Бакунин выходит из комнаты свиданий).
Катерина
Сказал ты брату горькие слова.
Бакунин
Да, я рычал взбесившейся собакой.
Но вера в правоту мою, однако,
Сильней, чем узы кровного родства.
Он первый был, лихая голова,
На Авеля поднявший руку Каин.
Но и когда в пустыне, неприкаян,
Влачил он жизнь свою едва-едва,
И даже там, в безрадостной пустыне,
Где не произрастает и трава,
Он не отринул то, что чтил святыней,
Порвавший узы кровного родства.
Как одинок я…И не год, не два
Меня где только ноги не носили.
Но чувство Родины, любовь к России—
Сильней, чем узы кровного родства.
Когда Россия будет чуть жива,
Предвижу, брат войной пойдёт на брата.
Лишь чувство Родины для русских будет свято—
Сильней, чем узы кровного родства.
Катерина
Мишель, мы видимся в последний раз…
Куда уеду—я пока не знаю.
Но, жизнь мою с тобою вспоминая,
Тепло об этом думаю сейчас.
Не только выжить, я прошу, стремись,
Но—выполнить своё предназначенье.
И потому…пойди на компромисс,
Иллюзию создавши отреченья.
И это лишь—спасительная нить,
Что сможет вывесть из неволи здешней.
Бакунин
Я внутренне не в силах изменить
Себе.
Катерина
Попробуй измениться внешне.
В плену шакалов надо быть иль волком,
Или хитрить, как старая лиса.
Бакунин
Сперва мне надо разобраться толком:
Что можно предпринять, а что нельзя.
Катерина
Прощай навек, возлюбленный.
Жандарм
(Бакунину)
Айдате.
(Бакунина ведут к двери).
Бакунин
Не поминай дурного ничего.
(Жандарм ведёт Бакунина в камеру. Бакунин, раздосадован-
ный прерванным свиданием, раздражённо обращается к
Жандарму).
Слепая исполнительность в солдате—
В безропотной покорности его.
(Бакунина закрывают в камере, он подходит к окошку).
О, радость, как мала ты, как ты хрупка:
Так мало надо мне, а надо мне,
Чтоб подлетела сизая голубка
И ворковала на моём окне.
И ведь так мало, так немного надо:
Ей хлеба у окошка накрошить.—
Единственная в жизни сей отрада
Измученной истерзанной души.
И я хочу, чтоб на моём карнизе
Хотя бы раз единственный на дню
Голубушки моей, голубки сизой,
Услышать за окошком воркотню.
(Бакунин крошит хлеб. К окошку подлетает голубь и
начинает ворковать).
И нету у меня желаний боле
В течение томительного дня.
О, если бы меня избрала воля…
И если б не томили здесь меня…
С какой тогда бы ненасытной страстью
На воле окунулся в море дел.
И это было б истинное счастье,
Которого я искренне хотел.
Мечтания бесплодные. Ведь мне
Забыть невмочь ни на минуту: где я?
(пауза)
Иллюзия раскаянья вполне
Приемлемая, чёрт возьми, идея.
(Дверь в камеру открывается, Жанжарм вносит кресло.
Жандарму).
Поверь, я не виню тебя, земляк.
И у тебя есть тоже свой тюремщик.
Весь мир—тюрьма. Но ты скажи мне, как
Ты судишь обо мне? Что я—изменщик
Царь-батюшке?
Жандарм
Не велено болтать.
(Идёт к выходу, у выхода из камеры оборачивается).
Чаво мы, барин, в энтом разумеем?
(Теперь с опаской оборачивается на дверь камеры).
Пряступник политический—не тать,
Да искушает—ровно райский змей он.
Головушки-то рубят вам сплеча,
А всё не убывает ваше племя.
Всё вижу. Только вот мутить для ча
Народ, коли ему ишшо не время?
Бакунин
Ты прав…И Фридрих правым был, когда
Доказывал, что главное—не вера,
Не воля даже, а среда
И атмосфера.
(Жандарм поспешно выходит из камеры. Бакунин подходит
к тюремному окошку).
Да, чёрт бы их побрал, повсюду—плен:
На дворике тюремном—куст сирени.
Каких он ждёт в грядущем перемен?—
Султанчики цветов взметнул в бореньи
С суровостью глухих тюремных стен.
Как я, рукой он тою же посажен,
Несчастнейший, из прочих всех дерев.
Годами накопившийся из скважин
Готов уже пролиться ярый гнев.
И он прольётся. Дайте только время.—
Закрутится возмездия праща.
Огрузла в жилах силушка, как бремя,
Как живчик бьётся, выхода ища.
Хоть и в тюрьме растенье держат, пряча,
Но и оно уже дало—ПОБЕГ!
Кем был бы я, как человек,
Когда бы рассуждал…иначе?
(Предварительно заглянув в «глазок», в камеру входит
князь Орлов и грузно усаживается в принесённое Жандармом
кресло).
Орлов
Когда узнал я, что в тюрьме знакомый
Бунтарь, то я подумал: «Сик транзит
Глориа мунди»*…И, узреть влекомый,
Счёл долгом нанести тебе визит.
(*Сик транзит глориа мунди—так проходит слава мира (лат.)).
Припоминаю ясно дух бунтарства
И суть, подобных ереси, идей.
Бакунин
Да, я тогда был против государства,
Как средства подавления людей.
Орлов
И вот ведь как твой план красив и чист:
Мир—без жандармов и без каземата!
Не то, что там какой-то коммунист
С их диктатурой пролетариата.
Ну-ну…И ведь как ново, как свежо,
И очень даже ясно представимо.
Всё это было б слишком хорошо,
А потому—и неосуществимо.
Мне помнится, тогда, в те времена,
Ты убеждён был непоколебимо,
Что эволюция—необходима,
А, значит, неизбежно быть должна.
Но…всё во вред и всё, что было, зря…
И честолюбья больше самолюбья.
И обломал себе все зубья
На государстве русского царя.
Я всё ищу логическую нить:
Был человек, одаренный так щедро
Природою.—Но замурован в недра
Тюремные, чтоб заживо загнить…
Бакунин
Всё—суета сует и ловля ветра.
Орлов
Эх, Михаил Бакунин, столько скверны
Твоя душа смогла в себя вместить.
Бакунин
Мои грехи тяжки и непомерны,
И некому их будет отпустить.
Орлов
Ты мне бы исповедоваться мог
В своих грехах, как…кающийся грешник,
Которому возрадуется бог…
Но в искренних словах и непоспешных.
«Блаженны нищие,--Христос нас учит,--духом».
Бакунин
Точней, «блаженны те, кто прост душой».
Тот перевод попом дан толстобрюхим,
Ни свой язык не знавшим, ни чужой.
Вот исповедь моя: я, кто страдал
И мучился превыше всякой меры,
Чему…за что…я жизнь свою отдал?—
Химеры всё…химеры лишь…химеры…
Признаться больно: я был одержимым
В слепой погоне за недостижимым…
Я—тот же Каин. И к чему пришёл?
Где всё моё былое достоянье?
И я разгадку Каина нашёл
В словах «раскаянье» и «покаянье».
Мне больно, как припомню все года
Тюремные и всё, что стало прахом.
Орлов
Раскаянье неискренне, когда
Принуждено насилием и страхом.
Бакунин
Причина покаяния—не в страхе,
Я знать не знал подобной чепухи.
Орлов
А в чём?
Бакунин
В том, что, состарившись, в монахи
И чёрт идёт замаливать грехи.
Теперь—я узник, в прошлом—был гоним.
Но вот что я сказал бы перед смертью:
Господь, суди не по грехам моим,
А лишь по собственному милосердью.
Орлов
Ничтожен, как низложенный король,
Наверно, представляешь ты?
Бакунин
Нет, ныне,
Постигнув мне назначенную роль,
Терпенье ставлю выше я гордыни.
Орлов
Признайся…
Бакунин
Разве что-то я скрывал?
Орлов
…Ты мнил себя на роли триумвира?
Бакунин
Нет…Я всего лишь только познавал
МЫСЛИТЕЛЬНОЕ СОДЕРЖАНЬЕ МИРА.
Орлов
Ах, да, конечно…Знаю, знаю, знаю.
И мнил, наверно, вместе с тем всвязи:
Ты—пешка…и, конечно, проходная…
Что претендует выскочить в ферзи.
Бакунин
Гордыня эта хуже, чем недуг.
Честолюбивым не был я.
Орлов
А всё же
Уж очень подозрительно, мой друг,
Что исповедь на проповедь похожа.
Бакунин
Не честолюбье—двигатель в борьбе.
Орлов
А что же? Ну?
Бакунин
Я думаю, что…совесть.
(После некоторого размышления).
Да, так.
Орлов
Мне, право, нравится в тебе,
Что льстивости ты предпочёл суровость.
Ты думал, быть обманутым—смешно?
Бакунин
Нет, сам я обманулся—и…мне больно.
Я отрекаюсь от химер былого.
Орлов
Но
Довольно лжи правдивой.
Бакунин
Лжи?
Орлов
Довольно.
Бакунин
Не верите…А я убавил прыть
И полон лишь желанием единым
Остаток дней отпущенных прожить
Порядочным и честным мещанином.
И всё—как всем. Что есть—то есть…
Орлов
Э, бредни.
Ведь как правдиво изрекаешь ложь.
Бакунин
Не первый из людей и не последний,
Кому не верят…
Орлов
Нет, не проведёшь.
Бакунин
Попавши нынче так же, как кур в ощип,
Поймите, я раздавлен, я остыл.
И где же мой былой мятежный пыл?—
Где мощь была, остались только мощи.
И вот я говорю себе: смотри—
И да послужит это назиданьем,
И, может быть, получишь изнутри
В душе ты исцеленье. Примири
Себя и свою душу со страданьем…
Но не хотел бы на судьбу роптать.—
И даже я готов смириться с нею.
Не довелось бы только испытать
Всё то, что в жизни вынести сумею.
Орлов
Ну нет, ты не подавлен, не ослаб.
Твои глаза ещё горят отмщеньем—
Былым люциферическим свеченьем.
Себя умел бы сдерживать хотя б.
Бакунин
До крайности ослаблен организм,
Усугубляют старую болезнь
Промозглость, сырость, духота и плесень.
Орлов
Но что-то слишком рьяный пессимизм.
Бакунин
Прошу мне заменить тюрьму
На каторгу, на тяжкий труд в Сибири.
(Бакунин подаёт князю Орлову прошение на имя государя).
Вот…здесь прошение…
Орлов
Ну что ж, приму.
И, коли царь решит «быть посему»,
То и отправят, привязавши гири
К ногам.
(Князь Орлов поднимается с кресла и молча уходит. Бакунин
подходит к окошку).
Чёрт, на окошке ставит сети
Мохнатый с белым крестиком паук.
И в эту вот его неволю метит
То муха, то комар, то мелкий жук.
Ты, маленький тюремщик, западнёю
Букашек ловишь, тянешь жизни сок.
(Машет рукой в сторону двери).
Тебе, должно, доводится роднёю
Вон тот, который заглянул в «глазок».
Ты, маленький тюремщик, был бы ростом,
Размером с небольшую из планет,
Тогда бы ты сумел довольно просто
Сетями оплести весь белый свет.
Но, слава богу, ростом ты не вышел
И потому—не то, что для слона,
Но даже для амбарной серой мыши
Твоя ловушка вовсе не страшна.
(Срывает паутину с решётки. Проходит какое-то время,
которое в тюрьме трудно определить. Бакунин всё так же
шагами меряет камеру, временами подходит к окошку.
Гремит засов отворяемой двери и снова входит князь Орлов
с бумагой в руках).
Орлов
Твоё прошенье: заменить тюрьму
На поселенье вечное в Сибири
Рассмотрено. И царь «быть посему»
Поставил визу. Привязавши гири
К ногам, отправят вскоре на этап
В сопровожденьи десяти жандармов…
В телеге, если болен и ослаб,
За счёт казённый. Стало быть, задарма.
(Орлов выходит из камеры. Бакунин взволнованно ходит по
камере, его взгляд останавливается на иконе, он подходит
к ней).
Бакунин
Исус, таков ли был, как на картинке?
Прошу, коль ты—властитель бытия:
Не дай исчезнуть маленькой пылинке,
Которая зовётся «я».
Я Родину люблю, но дух бунтарства
И всё, что наблюдаю наяву,
Учили ненавидеть государство,
В котором я страдаю. И живу.
Конец СЦЕНЫ 7.
СЦЕНА 8.
Между Красноярском и Иркутском, ближе к Иркутску. На
телеге Жандарм и Бакунин. Около трактира на завалинке
сидят два мужика и курят махорку. Тёплый солнечный день
весны, оттепель. По дороге на санях уже не проехать.
Жандарм
А, чтоб тебя!
Бакунин
С телегой что стряслось?
Жандарм
Проклятая скрипучая телега.
Всего пять вёрст осталось до ночлега
И на тебе—совсем заело ось.
Тпру. Стой, проклята.
(Бакунину)
Ты погодь пока.
Как тут проедешь мимо околотка
И государевого кабака?
(Жандарм привязывает вожжи к столбу).
А верно ли, чо водка есть така,
Котору прозывают «царска водка»*?
(Бакунин кивает).
Ох, и крепка, наверно. Ну, крепка.
Бакунин
Да, золото в ней растворяют.
Жандарм
(удивлённо)
Вот как?
А ежли пить?
Бакунин
Не пьют.
Жандарм
А я-то встарь
Почёл, чо ежли «царская», то кто же
И пьёт яё—так тока государь.
Да рази чо ишшо яво вяльможи.
(* Царская водка—смесь азотной и серной концентрирован-
ных кислот в определённой пропорции. Используют для
растворения золота).
(Бакунин усмехается. Жандарм заходит в кабак. Мужики на
завалинке начинают говорить, Бакунин прислушивается к их
разговору)
1-й
Слышь, чо там, как—земельная рехворма?
2-й
Народ бунтует, навезли солдат
Смирять.
1-й
Эх, много ль надо для прокорма?
Вон сколь земли, а людям—не хватат.
Помешшиков* хучь нет—а не с руки:
И тута христьянин—всё тот же страдник:
В бараний рог согнули кулаки,
Да кулаком страшшат ишшо урядник.
(* В Сибири помещиков не было).
Эх, каб жилося бы ишшо
До гибельного вздоха
Хорошим людям—хорошо,
Плохим людишкам—плохо…
2-й
В Италии-то, слышь чо, есть казак,
Так ихним господам он быстро хайла
Заткнул…
(доверительно)
Звать—Гаррибальдий. Это так
По-ихнему, у нас-то--Загребайло
Зовётся он…
(шопотом)
И люди говорят,
Поклялся он, колды со знатью всею
Разделаюсь у их, дак и отряд
Свой двину…
(оглянувшись по сторонам)
…слышь чо, будто бы в Рассею.
1-й
Да ну?
(2-й мужик убеждённо кивает головой и крестится. На улице
встречаются две мещанки).
1-я
Кума, здорова ль?
2-я
(жалобно)
Захворала.
Мужик-от мой как давечь с куражу
Огрел меня…
1-я
(сочувственно)
Ты и с лица-то спала.
(Меняя тему разговора).
Ой, ты послухай, чо те расскажу:
Наш губернатор, хоша и столишный,
Хоша и любит блеск во всём и шик,
Но уж такой-то он демократишный,
А матерится—как простой мужик.
Царь-государь, грит, вскорости свободу
Дарует русскому всяму народу,
Мать вашу эдак наперекосяк…
2-я
(плюётся и крестится)
Тьфу, осподи…
1-я
…и щаслив будит всяк.
2-я
(болезненно)
Я всё ня ем, а в зеркало-то глядь—
Ой, батюшки, дак я же захворала.
А, помнится, ишшо раз, вдругорядь,
Мяня к сябе чуть было не прибрала
Прячиста дева…
1-я
Чо говоришь, ась?
2-я
Да чем ты слухаешь мяня, голуба?
Час цельный я твяржу те, чо вщарась
Чуть от болести я не дала дуба:
Мужик-от мой утюг положил в пим
И по горбине, аспид, вдарил им.
1-я
(глядя на Бакунина)
Гля, арястант. И, знать-то, политицкий.
2-я
Да мало ль, чо ли, возют их сюды?
1-я
Антиллигент…
2-я
Да, не казак яицкий.
Раскольник—по окладу бороды.
1-я
Антиллигент… Так чо ты мне про хвори?
2-я
(обиженно)
Вот и толкуй с ей про свою болесть:
Я те одно, а ты плятёшь бог весть…
(Уходят. Бакунин один).
Бакунин
Всё мило мне в родимом разговоре.
Два месяца мы ехали сюда—
И всё Россия, всюду—лишь Россия.
Такой страною чуть ли не Мессия,
Лишь он сумел бы править, господа…
(Из кабака выходит Жандарм, вытирает усы рукой).
Жандарм
Ох, и крепка…
(Передёргивает плечами)
Ух. А таперь в галоп—
И понеслася по бескрайней шири!
Слышь, говорят, чо боле всех европ
С Америкой вместях земля Сибири…
(Подходит к телеге).
Поскачешь, как же: мерин стар и куц.
Ну и конягу дали—в бога, в душу…
А с им ишшо каку-то волокушу.
(Махает рукой).
Бог даст, поспеем к завтрему в Иркуцк.
(Отвязывает вожжи. Бакунину).
А ежели вёрст десять на восток
Скакать до деревушки Половинка,
Так, слышь чо, говорят, чо ето ток
Рассеи всей та сама серединка!
Ты Каинск* видел?
Бакунин
Да.
Жандарм
Эх, неспроста
Тот городишко эдак-то прозвали…
Бакунин
Хорошие сибирские места.
Жандарм
Да людям хорошо ли в них?—Едва ли.
И будут проклинать Сибирь, пока
Она тем людям—каторга и ссылка.
(Жандарм отдаёт вожжи Бакунину, а сам в обнимку с ружьём
плюхается в телегу).
На вожжи.
Бакунин
Н-но!
(Лошадь ни с места).
Жандарм
Моёва меринка
Не раззадорит никака кобылка.
(*Каинск—ныне город Мариинск).
Конец Сцены 8.
СЦЕНА 9.
Дом генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьёва-
Амурского в Иркутске. Бакунин приходится ему племян-
ником. Особенность дикции Муравьёва—грассирует, в том
числе, и в слове «Россия». Генерал-губернатор сидит за
столом, входит денщик.
Муравьёв
Чего тебе, братец?
Денщик
Ваше высокопревосходительство,
их высокоблагородие,
племянник ваш Михайло Александров Бакунин,
просют принять ваше высокопревосходительство
их высокоблагородие.
Муравьёв
Зови его скорей, любезный.
(Денщик выходит, входит Бакунин, Муравьёв идёт ему
навстречу).
Дай обниму, племянник.
(Обнимает Бакунина).
Государь
Всея Восточныя Сибири
Прриветствует тебя, бунтарь,
Так гррандиозно пррогремевший в мире!
Я ни судить не стану, ни решать,
В чём был состав вины и прреступлений
Твоих.
Бакунин
Никто не в силах избежать
Давно известных в мире заблуждений.
Муравьёв
Что ж, понимаю, столько лет тюрьмы,
Да и дорогой дальнею убитый.
(Покровительственно).
А хочешь приближённым быть из свиты?—
Я сделаю. Что стоит? Столько мы
Наделаем всего… Да, повезло
Тебе, что я, твой дядя,губернатор.
И я чинить тебе не стану зло,
Ведь я-то—состоявшийся диктатор.
Бакунин
Я здесь, в Иркутске, остаюсь,
Уставши от пути.
Из края в край огромна Русь,
Да некуда идти…
И в эту сторону, и в ту
Вела меня стезя.
Жить на Руси—невмоготу…
И без неё…нельзя.
И нету сил моих уже
Наперекор идти.
Когда покоя нет в душе,
То, видно…не найти.
И я, кто в жизни знал суму,
Кто зло чинил, как тать,
Эх, ведь не первый я, кому
В России пропадать.
Муравьёв
Поверь, судьба и на печи отыщет
От императора до низкого раба,
И всем воздаст. Тому—примеров тыщи.
А, коль не сыщет, значит, не судьба.
Бог высоко, а царь, тот—далеко
И потому в Сибири губернатор
Всё, что угодно, сделает легко,
Ведь он-то—состоявшийся диктатор.
Благодаря лишь мне, всё, что уйгурам
Принадлежало прежде, я лишь смог
В империю включить: всё за Амуром
Приморье, сам Амур, Владивосток!
Весь этот край объехав и разведав,
На тыщи вёрст продлил Россию вширь!
Я, как Ермак, что захватил Сибирь,
Как Закавказье—Сашка Грибоедов!*
(* Уйгурский мир заключён Муравьёвым. По этому договору
земли по Амуру и Приморский край отошли к России.
Туркменчайский мир заключён А.С.Грибоедовым. По
этому договору к России отошло Закавказье. За Уйгурский
мир Муравьёву был пожалован царём титул—Амурский).
(Примечание автора).
(Муравьёв берёт со стола журнал «Колокол» Герцена, трясёт
им, потом отбрасывает).
Вот…пишут здесь, что, будто, самодурски
Я притесняю, граблю всех…С-скоты!
Но губернатор Муравьёв-Амурский—
Не Муравьёв-Апостол! И не ты.
(Благодушно и покровительственно),
Ты не сердись, ведь я хочу участье
Принять в тебе…
Бакунин
Мне приписавши грех
Диктаторства, ошибся, дядя: счастье
Своё усматривал я в счастье всех.
Я—АНАРХИСТ.
Муравьёв
(удивлённо)
Да?..
(Муравьёв на некоторое время задумался, но затем, рассудив
в уме, что слово «анархист» предполагает отсутствие
самодержавия, что отвечает его мысленным желаниям, он
сменяет удивление на чуть ли не восторг, как если бы в
Бакунине встретил единомышленника).
Честно говоря,
И мне…
(Ударяет себя в грудь, с аффектацией).
…моей душе республиканца
Претят все наши сказки, где царя
Подносят нам, как божьего посланца.
Республикой должна Россия стать,
Свободной от монархов наших вялых!
(Сменив аффектацию на некоторую мечтательность).
Да…так порой приятно помечтать
О, чёрт бы их побрал, об идеалах.
Но не мечтанья токмо.—Сей предмет
Есть убежденье, искренняя вера.
Бакунин
(в сторону)
Нет разницы: чума или холера.
А в выспренности искренности нет.
(Муравьёву)
Трон—государю, господу—икона,
Республика—другим милей всего…
Муравьёв
Всё для того лишь, чтобы большинство
Держать в узде и в строгости закона.
Затемнение.
Там же, спустя некоторое время, в отсутствие Муравьёва.
Бакунин играет на биллиарде с полковником Кукелем,
начальником Генерального штаба Восточной Сибири,
заместителем Муравьёва на время его отсутствия. Три
чиновника играют в карты за карточным столом. Ссыльно-
поселенец Буташевич-Петрашевский, единственный, который
не выглядит «своим» в этом кругу, рассматривает библиотеку
Бакунин уже достаточно освоился в этом кругу сибирской
элиты. Большая удалённость от столицы, огромные
сибирские расстояния создали эти нравы и эту вседозволен-
ность в манерах, словах и действиях этих представителей
иркутского высшего света, которых называют в Иркутске
«навозными» чиновниками по той причине, что Муравьёв
навёз их из столицы. Бакунин здесь «свой» человек,
поскольку он—племянник губернатора, а это воспринимается
«навозными» чиновниками, как «должность» и очень высокая.
Поэтому на правах «своего» он не слишком церемонится с
ними. Его забавляет это его положение. 1-й чиновник раздаёт
карты.
1-й
(напевая)
«Пусть ангел осенит своим крылом
Рабы Твоя…»
2-й
Ну, загнусил, как дьякон.
1-й
А чем тебе не нравится псалом?
3-й
Так-с…ставки повышаем. Деньги—на кон.
1-й
И сколько взяток?
2-й
Пять!
3-й
Я…только три.
1-й
Ах, господа, ведь мы же не на службе,
Чтоб столько брать. Я это так, по дружбе.
2-й
Смотри-ка лучше сам не прогори.
1-й
(задумчиво)
Карт—семь…
3-й
Так сколько взяток?
1-й
(восклицает)
Пас!
3-й
Ты нынче в роли тёмненькой лошадки.
1-й
Что ж, попытаюсь перебить у вас
Все ваши взятки.
2-й
Итак, начнём…
3-й
Ходите, сударь.
2-й
Ну-с,
Пройдёмся по крестовой масти.
Туз!
3-й
Дама.
1-й
Биты дама, туз.
3-й
А даму бить зачем?
1-й
Всё в нашей власти!
(3-му)
Слыхал, царь Александр издал декрет
Отдать Аляску аж на сотню лет
Америке?
3-й
Эх, не видать Аляски
Уже России до ишачьей пасхи.
(Полковник Кукель пытается кием за спиной дотянуться до
шара, бьёт, но удар смазывает).
Бакунин
Киксуете, полковник.
Кукель
Да, не дюж.
Зато уж ты, брат, влупишь, так уж влупишь.
Бакунин
Вот каламбур: сорвать желая куш,
Сорвёт полковник Кукель…кукиш.
(Бакунин обходит стол, оценивая расстановку шаров).
Я в биллиарде не люблю рутину,
Как, впрочем, и во всём. Пока не помер,
Дуплет от двух бортов на середину—
Вот мой девиз и мой коронный номер.
(Бьёт с оттяжкой дуплет).
Кукель
Цены бы не было, когда б его
Забил, а так…цена удара—гривна.
Уж лучше в ближний угол «своего».
Эффектно бьёшь ты, но…неэффективно.
(Буташевич-Петрашевский, разглядывающий книги в
библиотеке, мельком поглядывает на биллиардистов.
Останавливает Денщика, который вошёл с подносом, и
расспрашивает его).
Петрашевский
Скажи-ка мне, вот этот бородач
Со смелыми до наглости глазами,
Случайно, не Бакунин?
Денщик
Да…
Петрашевский
Горяч.
Денщик
…Оне, ваш благородье, сами.
(Бакунин всё больше распаляется от азарта игры).
Бакунин
Порой мне грустно, впору—хоть повиснь
К берёзе притороченный за шею,
Как вспомню, что любя так сильно жизнь,
Успел так мало насладиться ею.
И только здесь, играя в биллиард,
В душе я радость ощущаю ныне,
Как если б заложил в ломбард,
Не собираясь выкупить—унынье.
Страданья выпадали мне в судьбе
И часто я пенял ей в укоризне:
Нет ничего хорошего в тебе.
А нынче я добавлю: кроме жизни.
Вся жизнь—игра. Как карты и лото.
Играют все: олени, люди, тигры.
Цель жизни, невзирая ни на что:
Жить и играть в рискованные игры.
(Игра за карточным столиком обострилась).
1-й
Так. Всё моё. И эту я беру.
Вот…учат люди: Будь во всём умерен….
Но если человек ты, а не мерин,
Ты хочешь—всё.
2-й
(плюётся)
Тьфу, к дьяволу игру.
1-й
И—джокер. Да по главным козырям.
3-й
Удача явно изменила в карты.
Да, надавал обоим по возгрям,
На что расчитывал—и то забрал ты.
Уж если не пойдёт игра,
Так до конца…
2-й
(злится)
Чёрт, из себя выводит.
3-й
Эх, верно говорят, что мизера
По парам ходят.
(3-й трясёт кошелёк, в котором едва бренчит, потом загляды-
вает в него).
Три деньги в день, как хочешь—так и день.
А карты—всё такая дребедень.
(Ненадолго, в перерыве между биллиардными партиями,
Бакунин подходит к книжному шкафу, где Буташевич-
Петрашевский держит в руках две книги—Геродота и
Плутарха. Бакунин, увидя имена авторов, заинтересовался.
Петрашевский открывает книги на закладках).
Петрашевский
(читает)
«…А за Рифеем, там—гипербореи*
Живут,--так сообщает Геродот.—
И, как орлы, высоко в небе рея,
Так племя это гордое живёт».
(Затем открывает книгу Плутарха на закладке).
«…А за Рифеем, там—антропофаги**
Живут,--так позже написал Плутарх,--
Лишь жертвы вскрик и чуткой птицы вспарх
Их выдают в крадущемся их шаге».
(Закрывает обе книги).
Так думали Плутарх и Геродот.
А за Рифеем, то бишь, за Уралом,
Антропофаги, и числом немалым,
Живут…
Бакунин
(улыбнувшись)
Гиперборей здесь—не живёт.
(* Гиперборей—сверхчеловек.).
(**Антропофаг—пожиратель людей).
Парят орлы, высоко в небе рея,
Но и они не могут выше звёзд.
Лишь ветер с норда даст гиперборея,
Родит сверхчеловека—лишь норд-ост!
(Бакунин отходит к биллиардному столу. Произведя удар,
указывает Кукелю на Петрашевского).
Кто этот, с книгой?
Кукель
(презрительно)
А, вот этот…Он
Всё справедливость ищет. Тип—премерзкий:
Из ссыльно-поселенцев. Петрашевский.
И как ещё не выставили вон
Его отсюда: Подлый аноним,
Критиковал порядки местной власти.
И раздражает видом всем своим,
Как заячья губа на волчьей пасти!
А всё—терпимость. Да на кой нужны
Все либеральничанья Муравьёва,
Коль этим подрывается основа
Всех принципов правления страны?
(В залу поспешно входит чиновник Беклемишев, прижимая к
глазу батистовый платок).
Беклемишев
Неслыханная наглость, господа:
Чиновнишка Неклюдов, это быдло
Без должности, без звания, без титла
Меня посмел ударить…
(Показывает под глаз).
…вот сюда!
Я…я взбешён. И я желаю мести!
Здесь честь моя задета.
Бакунин
(с хорошо скрытой иронией)
На дуэль.
(Беклемишев растерянно и с некоторым испугом глядит на
на Бакунина).
1-й
(удивлённо)
Стреляться?
Бакунин
С десяти шагов!
1-й
Досель
Дуэлей не было у нас.
Бакунин
Долг чести…
(В этой сцене Бакунин, в сущности, подыгрывает им, чтобы
подлость проявилась ещё подлее, а мерзость выглядела ещё
мерзостнее).
…В честь долга…синяка под глазом—
Стреляться, да.
(Беклемишев что-то шепчет 1-му).
1-й
Но чтоб свершилась месть
И протчих способов немало есть,
К тому ж дуэль запрещена указом.
3-й
Да, господа, смывает дворянин
Лишь кровью оскорбленье.
2-й
(всем)
Вы—педанты.
Прибить—и все дела.
1-й
(Беклемишеву)
Ты—не один.
Смелее будь…
(Показывает на 2-го)
…Мы будем секунданты.
2-й
Ты только не сробей при этом сам,
А остальное—не твоя забота.
(Три игрока в карты окружают Беклемишева, подбадривающе
хлопают его по плечу, что-то шепча ему на ухо, и уходят все
вместе. Следом удаляется и Петрашевский: как был всё
время один, так и уходит один. Бакунин и Кукель одни).
Бакунин
(усмехаясь)
Орла—того узнаешь по…помёту,
А добра молодца узнаешь…по соплям.
Когда б поставить их лицом друг к другу
Вот здесь…
(Показывает на противоположные стороны биллиарда).
…то, позабыв про свой апломб,
Они бы оказались под столом,
Забросив пистолеты с перепугу.
(Кукель опускает кий и пристально смотрит в глаза Бакунину).
Кукель
Скажи-ка мне…коль ехать на Восток…
Всё ехать …ехать…можно ли приехать
На Запад?
Бакунин
(с хорошо скрытым удивлением)
Не могу никак взять в толк,
О чём вы это?—Объясните мне хоть.
Кукель
(после выжидательной паузы)
Я предложить хочу тебе альянс…
Ты, помнится, уже писал прошенье
О беспрепятственном передвиженьи
По всей Сибири…У тебя есть шанс:
Я мог бы дать такое разрешенье.
Вот, видишь ли…что вредно одному,
Полезно может быть другому.
Бакунин
И всё-таки, никак я не пойму…
Кукель
К чему клоню я это?
Бакунин
Да, к чему?
Кукель
К взаимовыгодному делу.
Бакунин
Но…к какому?
Кукель
Твой дядюшка сидит довольно шатко,
Достаточен один большой скандал—
И он слетит.
Бакунин
Вы—тёмная лошадка.
Признаться, я никак не ожидал…
Кукель
(напрямик)
Побегу твоему благодаря,
Освободится дядюшкина должность
И я тогда заполучу возможность
Занять её. Короче говоря,
Я предлагаю шанс…
(Полковник Кукель ничем не рискует, предлагая эту сделку.
А Бакунин вынужден быть осторожным, слишком многим
рискуя. Он пристально глядит в глаза полковнику).
Бакунин
Услышать «да»
Хотите?
Кукель
Осторожничаешь?
Бакунин
Крайне
Я удивлён…
Кукель
Пусть эта сделка втайне
Останется…Я сообщу, когда.
(Бакунин, внутренне подтянутый, ничем не выдающий
волнения, подходит к биллиарду).
Бакунин
(взявши кий)
И, хоть удача маловероятна,
Что на столе, что в жизни—всё едино—
Я бью, наигранный тысячекратно,
Дуплет от двух бортов насередину!
(Сильно, с оттяжкой, бьёт дуплет).
Кукель
Цены бы не было, когда б его
Забил, а так…цена удара—гривна.
Уж лучше в ближний угол «своего».
Эффектно бьёшь ты, но…неэффективно.
(Кукель исполняет удар, шары встают в выгодное для
Бакунина положение).
Тьфу, чёрт возьми.
Бакунин
Даёте мне удар?
Когда б в руках не кий был, а половник,
Я и тогда б не упустил свой шар.
(Бьёт и забивает).
Вы проиграли партию, полковник.
Кукель
Да, проиграл…Но я не огорчаюсь.
(Кладёт кий на стол).
Кто понял жизнь—тот не спешит.
Хороший конь—ПОТОМ бежит.
Итак, я ненадолго распрощаюсь.
(Оглянувшись в дверях).
Но помни, ветер чтоб свистя
В ушах, так ты с началом навигаций
По Шилке и Амуру продвигаться
Обязан…А полмесяца спустя
Я снарядить велю погоню.
Запомни это.
Бакунин
Я запомню.
Затемнение.
Там же, спустя несколько дней. На пороге Петрашевский, он
сильно взволнован.
Денщик
Не велено пущать.
Петрашевский
(рассеянно)
Я ненадолго.
(Петрашевский пытается пройти, Денщик его останавливает).
Как? Разве я разбойник или тать?
Денщик
Таков приказ.
Петрашевский
Да?
(В залу входит Бакунин. Он с дорожным саквояжем,
открытым и пустым, что-то разыскивает).
Сударь, я отдать
Пришёл долг чести вам…в честь долга.
Бакунин
(Денщику)
Оставь нас.
(Денщик уходит. Петрашевскому)
Что угодно?
Петрашевский
Не хотите ль
Услышать правду? Знаете ль, каков
Ваш дядя-губернатор?—Покровитель
И покрыватель мерзостных грехов!
Всё общество загнило с головы,
Как рыба…Разъедает, словно щёлочь,
Чиновная премерзостная сволочь!
Но вы-то как могли…зачем же вы,
Бунтарь известный…И какая цель?
Неужто люди—жертвенные овны
Для вас? Ведь, спровоцировав дуэль,
В случившемся убийстве—вы виновны!
(Тяжело опускается на стул).
Убит Неклюдов. Неужель при оном
Известии не содрогнётесь?
Бакунин
(кривя губы)
Нет.
Петрашевский
Так знайте, что заряжен пистолет
Его был…холостым патроном!
Бакунин
Да, я дуэль устроил…
Петрашевский
Но неуж
Считали вы, что быть могло иначе?
Что честь и совесть у чиновных душ
Заменят им инстинкты их собачьи?
Вы, анархист…вы, главный…вы—Анарх,
Неужто это только на бумаге?
Бакунин
Здесь, за Рифеем, лишь антропофаги
Живут—как сообщает нам Плутарх.
Я видел только распрю холуёв,
Чиновников—туземных и «навозных»,
Что вывез из столицы Муравьёв.
И я не вижу поводов серьёзных
Для скорби.
Петрашевский
Но как подло он убит!
А эти—на свободе все остались.
Бакунин
Имел бы я вполне довольный вид,
Когда бы все они перестрелялись.
(Молчание).
Мои зависят методы протеста
От обстоятельств времени и места…
Вам, может быть, покажется банальным,
Но в жизни, независимо от нас,
Различье меж реальным с идеальным
Огромное—и прежде, и сейчас.
Наверно, то, что я скажу, есть область
Запретного…Но всё-таки скажу:
Не столь ваш ум подвигнет к мятежу,
Сколь их жестокость, жадность их и подлость.
Петрашевский
Вы сделали на подлость ставку?
Бакунин
Да.
Петрашевский
Бессильна ваша ненависть слепая.
Бакунин
Но шёл всегда я—слышите—всегда,
Пусть оступаясь, но—не отступая!
Всяк тащит и казну тощит?—
Что ж, в пользу бунта и во вред устою.
Свинеет сильный, слабый, тот—пищит,
У сильного придавлен под пятою.
И мало их останется в живых,
Когда грядёт мятеж. И опасенье
Понятно их. Ведь только потрясенье
Задуматься заставило бы их.
Я не сержусь на вас. Лишь враг прощать
Вам ваши обличения не будет:
Жестоко обличаемые судят
Того, кто их посмеет обличать.
Я лишь хочу, чтоб понял мой соузник,
Что мерзость тех мерзавцев—наш союзник.
Петрашевский
(устало)
Да, вы правы, пожалуй…Да, правы.
Бежать отсюда надо…
Бакунин
И скорее.
На всю Сибирь—лишь два гиперборея.
Петрашевский
Не знаю, кто второй, но первый—вы.
Бакунин
Прощаясь, я по-дружески на «ты»
Хочу сказать, что стало мне понятным:
Ты—как на грязи пятна чистоты,
Враги твои подобны трупным пятнам.
(Молчание. Петрашевский пожимает руку Бакунина).
И вот, что я тебе ещё скажу
Из сферы умозрительных сентенций:
Предшествуют любому мятежу
Десятилетия его тенденций.
Ты в помыслах своих не одинок
В сём обиталище порочной мрази.
Но сказано: «И да воскреснет бог
И расточатся его врази».
(Петрашевский уходит).
(Бакунин, глядя в сторону ушедшего).
Везде ищи врага,
Великоросс-мессия.
А, жизнь недорога,
Жила бы лишь Россия.
Всегда вперёд иди,
Враги во гневе ропщут:
Не упади—
Затопчут.
Что смерть нам?—Трын-трава.
Жизнь—милая забава.
Но святы нам слова—
Слова: Славянам—слава!
(Бакунин берёт свой лёгкий саквояж и перед длинной дорогой
присаживается на стул напротив трюмо. Сидит,
ссутулившись, пристально разглядывая себя в зеркале.
Устало разглаживает морщину на щеке).
Зачем-то ведь оставила в живых
Судьба…Как Иов, в гнойных весь коростах,
Я стар, я слаб…Но разве я затих?
Как прежде, помышляю лишь о звёздах!—
Не о грошах…Но ты устал, Мишель…
Судьбе сполна дано тебя мурыжить,
Но ты сумел и выстоять, и выжить,
Великую в грядущем видя цель.
(Встаёт перед зеркалом).
И ты провидишь в сумеречной мгле
Размытый силуэт ориентира
Ещё не существующего мира
На этой обезбоженной земле!
Бунтарь, чьё амплуа—ниспровергать,
Твоя воспламеняющая вера
Сквозь все кордоны сможет проникать!—
Но то—не азиатская холера.
Возможно, я был центром мировым
Всех мятежей…Пора! Я буду краток:
На триста лет вперёд миропорядок,
Каким предвижу—будет таковым!
Я Родину люблю. Но дух бунтарства
И всё, что происходит наяву,
Учили ненавидеть государство,
В котором до сих пор ещё живу.
Судьба в живых оставила, но не для
Того, чтоб здесь без пользы прозябать.
Бежать…бежать отсюда. Мне опять
Дорога предстоит. Так в путь немедля.
Итак, не время подводить итог,
Ворочаться в постели с боку на бок.
Бежать, бежать! Всё время на восток!
Там, на востоке, будет Дикий Запад!
Не оскверни дороги, до конца
Пройди по ней, не воротя лица.
(Бакунин идёт прочь—идёт, готовый ко всему).
Конец Сцены 9.
СЦЕНА 10.
Лондон. 1862 год. Фридрих Энгельс с Неизвестным что-то
обсуждают, идя по Гайд-парку. Неожиданно во встречном
Фридрих узнаёт Бакунина.
Фридрих
Воскресший Лазарь! Ты ли, друг Мишель?
(Обнимает его).
Ты, уцелевший в вихре урагана,
Как ты сыскал в самодержавьи щель
И вырвался из царского капкана?
Бакунин
Пять тюрем я сменил с тех давних пор:
В Германии и Австрии.—Вальпурги-
евая ночь! И смертный приговор…
Год в Петропавловке, шесть в Шлиссельбурге.
На царских я промчал перекладных
Закованным преступником полсвета.
И если я сюда попал, то это
Ещё полсвета убегал от них.
Да, чёрт возьми, такой не сделать крюк
И бешеной собаке сдуру—
Вокруг земли! По Шилке и Амуру
Сперва я плыл…
Фридрих
А что же дальше, друг?
Бакунин
Потом американский капитан
Помог бежать мне на своём фрегате.
Из Николаевска мы вышли в океан
И вскоре я уже был в Хакодате.
(Для Бакунина это не просто географические понятия. Называя
их, он как бы заново переживает перипетии побега и потому
замолкает).
Фридрих
А дальше?
Бакунин
Дальше было меньше риска.
В Иокагаме я купил билет
На парусник, идущий в Новый Свет.—
И вскоре я уже был в Сан-Франциско.
(Молчание).
Потом американский материк
Я пересёк где пешим, где в вагоне.
В Нью-Йорке я купил билет на бриг,
Идущий в Англию…И вот—на Альбионе.
И, если кратко подвести итог:
Не так-то просто вышвырнуть нас за борт,
И, коль идти всё время на восток,
В конце концов придёшь на Дикий Запад!
Я видел много, думал много…
Фридрих
И
Во что же ты теперь, Бакунин, веришь?
Ведь были и лишенья, и потери ж,
Какие убеждения твои?
Я помню их в том памятном году…
Бакунин
Что ж, верен им останусь до могилы
И утвержденью их отдам все силы,
А если надо, то на смерть пойду.
Не так силён, как прежде, и не юн,
Но так же верю, как во время оно,
Что эволюций недалёк канун…
Фридрих
Пророк кануна был жрецом канона
В те, молодости нашей, времена,
Отмеченные взлётом и паденьем.
Бакунин
Лишь эволюция, одна она,
Была моим всемирным тяготеньем!
Всё то же амплуа моё: бунтарь.
В холодной страстности—я не безумен.
Я—тот же всё.
Фридрих
Ты тот же, что и встарь,
Неисправимый бунтовщик Бакунин.
Бакунин
Что ж, я не жду награды за труды—
Корысти нет в служении Отчизне.
Но так хотелось бы ещё при жизни
Узреть победы сладкие плоды!
Воззрения мои, они—всё те ж.
Меня тюрьма не изменила, право:
Имеют люди право на мятеж,
И это—неотъемлемое право.
Куда идти?—Не сразу и не вдруг
Поймёшь, когда путей возможных—веер:
Что, если курс держать всегда на юг,
Придёшь, в конце концов, на Дикий север.
Вот, в сущности, и весь итог…
Фридрих
Да, выбросить тебя непросто за борт:
И, коль идти всё время на восток,
Действительно, придёшь на Дикий Запад.
Бакунин
Всё в превосходной степени, увы,
Перерастает в противоположность.
Должно, законы жизни таковы…
Фридрих
И правды доказать возможно—ложность.
Да, но сегодня споры будут кстати ль?
Я был на представлении вчера.
Конечно, это—не Гранд Опера,
Но там был композитор—твой приятель.
Друзьями были вы. Был узкий круг
Твоих друзей…
Бакунин
Наверное, та ниша
Заполнена другими…
Фридрих
Юный друг
У Вагнера, а имя—Фридрих Ницше.
И нынче там даётся «Лоэнгрин»…
Бакунин
Чёрт, к занавесу мне успеть хотя бы.
Фридрих
(останавливая его)
А что-нибудь ты слышал о Катрин?
(Бакунин вздрагивает вторично и выжидательно смотрит на
Фридриха).
Бакунин
Что?
Фридрих
От грудной она скончалась жабы.
(Молчание. Бакунин сразу как-то сгорбился и осунулся).
Бакунин
Катрин…Та говорила мне: впиши
Меня ты в поминальнике души…
Прощайте.
(Бакунин уходит прочь).
Неизвестный
Он нам чуждый.
Фридрих
Бог с тобой…
Не в праве на него бросать и тени:
Революционист с такой судьбой—
Он выше всех критических суждений.
Да, выглядел порой слепым кротом,
Да, анархистом был, авантюристом,
Да, ошибался, но при всём при том
Рево-люци-онистом был он истым.
Всегда он шёл наощупь, наугад
И то открыл, о чём мечтать не смели
Мы все. Его ошибки—результат,
Что мир приблизят к пониманью цели.
Дороже стоят множества побед
Проигранные в прошлом им сраженья.
И в чём критерий истинный?—А нет,
То что победа есть, что пораженье?
И побеждён ли он?—Вот в чём вопрос.
А где его враги?—Вот в чём гипербола…
Неизвестный
Был Магомет, был Будда, был Христос,
А их врагов и прочих—словно не было…
Затемнение.
ЧАСТЬ 3.
(Незаконченная)
Там же, в лондонском Гайд-парке, что и в Сцене 10. Спустя
восемь лет. Год 1870-й. Фридрих, сидя на скамейке в парке,
дремлет. К нему подходит Бакунин. Оба—уже пожилые
люди.
Фридрих
(проснувшись, удивлённо)
Как? Жив ещё ты? И в мой срок остатний
Явился ты, меня растормошив?
Зачем ты здесь?
Бакунин
Куда невероятней,
Что ты ещё доселе жив.
Ты и приятель твой—иезуиты!
Закономерный, в сущности, финал:
Порвавши с вами—ваши карты биты—
Распался ваш Интернационал!
Интернационал?—Жидо-масоны
Из засекреченных масонских лож,
Имея сатанинские резоны,
Чтоб ложью правду звать, а правдой—ложь!
Вы—сатанисты и иезуиты!
Поэтому я с вами и порвал,
Поэтому Интернационал
Ваш сдох, когда я вышел. И—мы квиты!
Я тайну вашу с Марксом приоткрою,
Под вашу связь подведена черта:
Твой друг уже подох от геморрою,
Твоя гниёт от рака полость рта.
Энгельс
Придти ко мне--сейчас!--да как вы смели?!
Бакунин
Свет правды, будет мною он пролит:
Куда друг друга--с другом--отымели,
То и гниёт у вас. То и болит.
Отыщется ж потом картавый дурень
И насаждать ему не надоест
Творение тупое "Анти-Дюринг"
И карликовый Марксов "Манифест"!
(Занавес!)
……………………………………………..
1985 год.
Свердловск—Новояворовск Львовской области.