Черту за чертой, огонь пожирал портрет,
Распятый на углях в глухой полунощный час;
И очерк сплетенных рук он сводил на нет,
И не торопясь обгладывал силуэт
Изящной груди, одетой в тугой атлас.
Пронзенный внезапной болью, издал я стон,
Досадливо отвернулся, боясь взглянуть;
Но против желанья, как будто заворожен,
Бросил взгляд на огонь и сидел так, покуда он
До конца не пожрал ее волосы, губы, грудь.
И когда кошмар прекратился, то в тишине
"Слава богу, она отмучилась," - прошептал
Я над пепельным призраком, все еще жившим в огне,
Что из недр былого подсунуло Время мне,
Как убийца, из ножен выхвативший кинжал.
Я не знал, жива ли она - ведь за столько лет
Этой женщины след невозвратно утерян был.
Но когда я сжигал в ту ужасную ночь портрет -
Знаю, так было нужно, возврата к былому нет -
Но в ту ночь мне казалось, что сам я ее убил.
* * *
Ну так что ж? Ей об этом никто рассказать не мог.
Но - о, если только жива она до сих пор, -
Замерло ли в ней сердце, сорвался ль невольный вздох?
Ну а если уже забрал ее душу Бог,
Обласкал ли меня ее грустный и нежный взор?
(Томас Гарди. Пер. с англ.)