От автора: Почему-то среди рубрик отсутствует "гекзаметр". Даже и не знаешь, куда девать свой бред...
Шумно ахейская рать пировала у берега моря,
Храм Аполлона разграбив. Никто средь добычи богатой
Мертвенно-бледную деву, одетую в черные ткани,
Видеть не мог, и недвижно она возлежала под небом
Между сокровищ, оружий и лат. С приближением ночи
Гордый отец Телемаха и царь отдаленной Итаки,
Многим известный за хитрость свою Одиссей благородный
Волею, видно, богов, углядел ее в золота блеске.
Ту безымянную новой рабыней из Трои помыслив,
Мирно уснувшею в бранных трофеях в кровавых потеках,
Муж этот, верных друзей предаваться веселью оставив,
Вместе с вина благовонного кубком направил к ней стопы.
Так он повел свою речь, убедившись, что есть в ней сознанье:
«Ныне великую празднуем мы здесь победу, и каждый
Сочного мяса с вином здесь отведать бы должен, однако
Ты, незнакомка, не тронешь ни пищи, ни вин наилучших,
Что утешение в горе и радость в победе приносят героям.
Ну же, пока не покинула небо прекрасного солнца златая,
Богом светлейшим ведомая вдаль колесница, отведай
С нами еды и богам возлиянье сверши», - так сказал он.
Пламенный взгляд свой сведя с потемневшего неба,
Дева ответила хрипло, в упор на царя Одиссея взглянувши:
«О благороднейший муж, Лаэртид, хитроумием славный!
Дело не в том, что невкусно вино или мясо остыло –
С вами, героями, есть со стола одного и бессмертным
Было бы честью – я знаю, о чем рассуждаю, поверь мне.
Но для меня лишь один сорт вина существует, который
Вечером мирным, как этот, достать невозможно и страшной,
Даже кощунственной многим покажется просьба мне кубок
С ним раздобыть. Возвращайся к друзьям и от тщетных волнений
Душу очисти. Пируй», - отказалась такими словами от чаши
Бледная дева. Но царь Одиссей слишком часто чужих ухищрений
Прежде распутывал нити – и ныне нисколько от вин и веселья
Разум его не померк, и такую он речь к безымянной направил:
«Чудо предстало очам моим: многие войны, чьи взоры
Ярой своей остротою орлиным подобны, не могут
Средь золотого и медного блеска сокровищ увидеть
Черных твоих одеяний, и смертной не тронешь ты пищи.
Я, не совсем уж лишенный ума, убедился, что вижу
Перед собой в этот миг одного из бессмертных. Богиня,
Имя свое назови, если знать его буду достоин,
Цель объясни своего пребывания здесь, умоляю».
Взор на него обратила вторично богиня. Усмешкой
Губы ее искривились, и, с золота груды поднявшись,
Так говорила она Одиссею: «Казалось мне раньше,
Что о твоем многоумии слух распускает Афина, чье сердце
Благоволит и тебе, и потомкам, и предкам твоим. Так другие
Тоже считали, наверное. Ныне я вижу, что правду
И ничего, кроме правды, Паллада Афина сказала.
Можешь меня не бояться до нового утра: покуда
Брань не начнется опять, я в спокойствии мирном на небо
Буду смотреть, все же мучаясь сердцем: мне любо
Только одно в этом мире, что суть составляет и ценность
Жизни моей. Мне земное вино не по вкусу, другое
Пью я взахлеб, когда сходятся в яростной битве
Люди, такою же жаждой, как я, одержимы. Ну что же,
Эту простую загадку раскрой для меня, царь Итаки:
Если ты мне назовешь мое имя, то завтра спокойно
В бой отправляйся – хранить тебя будем мы вместе
С мудрой Афиной», - и сжалося милое сердце
С этим простым разговором в груди Одиссея, однако,
Страх свой скрывая, ответил он должным порядком:
«Если таким твое будет желанье, богиня, ответ мой
Будет таким. Ты из тех, кто во время сраженья, примерив
Облик себе человеческий, в гущу стремится и многих
Жизни лишает: не ради наживы и славы, одной лишь
Движимый жаждой – к «вину», что уже помянула
Ты. Ничего с виноградным Диониса даром не сыщешь
Общего в том, что подобный тебе любит больше нектара.
Только горячая кровь для питья тебе служит, богиня.
Имя твое – непреклонная Кера. Троянцы и много
Доблестных сердцем ахейцев сегодня тебе послужили
Пищей, источником силы. Мне кажется, ближе к полудню,
Видел тебя: Амаринкову сыну, Диору, когда он
Был поражен храбрым Пиросом после паденья на землю,
Ты наступила на грудь и смеялась, но не было слышно
В громе сражения звука. Тогда, на колени пред этим,
Ныне не мертвым, последний свой дух испускающим тихо,
Ты опустилась и кровь из зияющей раны на теле,
Словно напиток из кубка, пила в упоении сладком».
Голову поднял тогда Одиссей, чтоб во взгляде бессмертной
Вызнать ответ, угадал он и с миром отпущен иль будет
Страшно наказан за эту обиду богине, однако
Кроме лежащих горами трофеев из меди и злата,
Он ничего не увидел. Ответил ему только голос,
Смертный свой тон потерявший и хладом звенящий:
«Правду Олимп возглашает о мудром и хитром Итаки
Гордом царе. Одиссей, похвалы ты достоин и будешь
Мной награжден, если в завтрашней битве не станешь
Слабо рубить или павших щадить. Обещаю, с восходом
Светом божественным меч засияет твой, видным
Только богам, и никто среди бранного поля удара
Выдержать боле не сможет его. Восхитятся другие
Войны тобой – обладает возлюбленный Керой великим
Даром к убийству. Как в жатву колосья на землю ложатся
После удара серпом, так лететь будут головы после
Сильных ударов твоих. Отправляйся спокойно ты к пиру:
Нынче не будет вражды у вождей из ахейцев – любое
Слово и дело, что может заставить пролиться на землю
Алые капли того, чем я дух свой питаю, до первых
Эос лучей подождет. Так пируй же, не помня о смерти».
Голос исчез – обернувшись, он Керы не видел. Вздохнувши,
Сердце свое успокоив вином, что принес в подношенье,
Царь Одиссей возвратился к веселому пиру данаев.