Подходит на цыпочках, кутаясь в плащ
тумана из глаз, держа на ладони
иллюзию страсти.
Волшебно, тревожно, не спяще,
опасно,
на выдохе, словно, струна в патефоне,
вдруг, лопнула, или заплакали трубы.
Я знал, что красивую бабочку ночи
поймает ловушка зари,
но губы всё ближе, вишнёвые губы,
атласного бархата чёрные очи,
похожие на алтари...
Подставлю висок для жарких молитв,
хотя, это - гимны без смысла, мотива.
Любовью и нежною лаской облит.
- Я знаю, что ты настолько красива,
бесстыдно-беспечна и животворяща...
- От сглаза в ладошку мне плюнь...
- Как небо над церковью по восходящей,
как море в границах лагун.
- Будь проще, мой милый. Молчи.
Я, просто, земная. Какое сокровище?
Что? Больно целую? Кричи,
я - то ещё чудо, чудовище.
Ты - кровельщик.
я - просящая милостынь.
Вот так и зови.
Постой! Не так быстро, Остынь
от кипенья крови.
Теперь - отпускай мою наготу
из рук и коленей.
Быть может, себе ты выбрал не ту
для стрел и мишенью.
Быть может, наличных тебе не хватило,
где ласки от профи - к наброскам холсты.
Ты знаешь? Тебя никогда не любила.
Прости...
- Пустое, не стоит. Ты пахнешь жасмином,
клубникой и светом.
Напомни, скажи своё странное имя...
- Вопросы, ответы.
Зачем тебе имя, к чему оно здесь?
Неважно.
Любовь - не порывы, не чувство, а месть,
из рода случайных и пляжных.
- Любовь к апельсинам? - я горько смеюсь
над этим романом ночным быстротечным...
- Ничто не бывает достаточно вечным,
чем грусть.
Сказала, качнулась назад и вперёд,
губами упругость я чувствовал вишни...
А ниже - горячий, упругий живот,
почти, что - мальчишеский...
Наверно, был сон с мольбами чужими.
Рассвет за окном - молоко с перламутром.
Я помню, что спрашивал странное имя,
а женские губы шептали: "Я - утро".