Ветерок чуть стрижку её спутал,
За крыжовником ходила в сад она,
Цвет волос её не то чтоб уголь,
Но уже и не пшеничная волна.
Годы детства забирают много,
И колечками не вьётся наша прядь ,
Взгляд становится порою строгим,
И заброшена с картинками тетрадь.
Но была иной совсем Марина,
И родные знали этот тихий смех,
Вечерами солнце в небе стынет,
А она светила близким без помех.
И теперь справляли день рожденья,
На террасе нежно пах пепин шафран,
И налито в вазочках варенье,
А на ней цветочный лёгкий сарафан.
Рядом с ней сидел счастливый Гриша,
Не хотел её он руку отпускать,
И тихонько дождик падал с крыши,
И Марину гости стали поздравлять.
Говорили все такие вещи,
Что всегда обычно в праздник говорят,
Только были искренни здесь речи,
Может, потому сиял, искрился сад.
Гриша в сладком произнёс томленье:
"Это день ведь самый главный для меня,
И в маринин праздник для рожденья
Меня, верьте, так же надо поздравлять.
Ведь её я встретил - это чудо,
Не хочу теперь я без тебя - и всё,
Я всегда любить Марину буду,
Солнце милое и счастье ты моё".
Так сказал он сам и засмущался,
Вдруг вскочил и в сад один пошёл бродить,
Подмигнули гости: "Вот так счастье!
Мало тех, способен кто вот так любить".
А Марина встала и с улыбкой
За любимым в сад на цыпочках пошла,
Обняла его - совсем мальчишка!
Он робеет от девичьего тепла.
Так стояли тихо возле дуба,
Не хотели в дом идти, хоть праздник там,
И отважно гришины вдруг губы
Прикоснулись к милым и родным губам.
А потом гуляли возле речки,
Холодало - дул прохладный ветерок,
И волна бежала, как овечка,
Возле берега гасил её песок.
Они шли назад, обнявшись томно,
И струился в небе и в душе закат,
Пьяный воздух чуточку был сонный,
Они так мечтали съездить в Ленинград.
Но беда случилась волей рока:
На дорогу выскочил автомобиль,
Оглушил зловещий гул и рокот,
Перепуганную девушку он сбил.
"Как ты мог? Ты знаешь, что наделал?
Или ты не знаешь, что такое смерть?
До любви тебе совсем нет дела?
Теперь я мечтаю так же умереть".
Но водитель знал и, оправданья
Не найдя себе, он сам пошёл в тюрьму,
Он не мог простить себе страданья,
Что принёс невольно парню одному.
Ну а Гриша, слепо глядя в воздух,
Стал брести в лесок, где было озерцо.
Он не ждал найти заветный отдых,
Как же вдруг состарилось его лицо!
Был он юношей таким беспечным,
А теперь с печальным взглядом стал седым,
И душою юной изувечен,
Все мечты развеялись, как в небе дым.
И смотрел он несколько мгновений
На ту гладь, что в силах сразу поглотить,
И подумал так: "Пусть водный гений
Мою жизнь никчёмную сумеет смыть".
Только он хотел нырнуть в глубины,
Сверху крылья белые взмахнули вдруг,
Показался лебедь в небе синем,
Парня обнял и сказал ему, как друг:
"Так же я сложил когда-то крылья,
Ведь не видел света без любимой я,
Но неведомой и странной силой
Некий добрый друг смог вытащить меня.
И теперь хочу таким быть другом,
Что даст руку, если вдруг не повезло,
У меня, конечно же, не руки,
Так держи, хватай скорей моё крыло!
Ты считаешь, что найдёшь спасенье
В этих водах, обретя далёкий свет,
Но пойми же, это заблужденье,
Ни спасенья там, поверь, ни света нет".
Гриша лебедя не слушал вовсе,
Вдруг с крутого берега он прыгнул вниз,
И развеялись в минуту грёзы,
И тревогу затрубила стая птиц.
Но наш лебедь знал, что так и будет,
И он ловко парня подхватил крылом,
Ведал он, какой породы люди
На песке издал Григорий слабый стон.
"Лебедь мой, спасибо, друг прекрасный,
Когда падал я, почувствовал, что нет
Ничего страшнее и ужасней,
Чем лететь туда, где тьма и счастья нет".
Он крылом слезу Григория смахнул
И увидел в небе птичью стаю,
С облегчением крылатый друг вздохнул
И шепнул чуть слышно: "Знаю, знаю..."