Козлову Александру Сергеевичу
Я вспоинаю снова, снова:
Курсанты, как одна семья.
Нас в роте было три Козлова,
Два первых - Саши, третий - я.
Второй был Саша - мой ровесник,
Он мне открыл аккордов медь
Гитарной семиструнной песни,
И научил играть и петь.
А первый был любимцем роты,
Немного старше, но иной.
Пришел к нам с Северного флота,
И был назначен старшиной.
Курсанты - пьянки, хулиганки
И отчисленья - впереди.
А он носил на синей фланке
Какой-то орден на груди.
И нас воспитывал и строжил,
Порой, наказывал - держись! -
Ведь были мы его моложе,
На целую, казалось, жизнь.
Сплетенье дат, времен и чисел,
Уже он пройден, Крым и рым.
Второй мой Саша был отчислен,
И я простился со вторым.
Смотрю с далекого "сегодня",
И вижу цифру в голове,
Что было нас - четыре сотни,
А выпускались только две.
С Козловым первым мы до цели
Дошли, отправившись в моря,
И форму новую надели, -
Погоны, галстук, якоря.
У штурманов - какие планы
Или мечты? - Что б все сбылось! -
Скорее выйти в капитаны,
И Саше первым удалось!
Им этот путь был быстро пройден,
Нас было двести, он - один.
Не даром, что какой-то орден
Носил все время на груди.
В морях - тяжелая работа,
На гребне жизни и волны.
Он мог бы стать - начальник флота,
Когда бы ни развал страны.
Мы стали не нужны державе,
Ей лом ли, судно - все одно.
Невозвратимой кучей ржави
Все корабли пошли на дно.
Так и явилась перестройка -
Развал флотов, грабеж, бедлам.
Ему и оставалось только -
В социализм - в чужой Вьетнам.
Туда, покуда ни настанет,
Что бы очухалась страна.
А во Вьетнаме - он наставник,
Посути, тот же старшина.
Он здесь меня тогда и встретил,
Считай, что через тыщу лет.
Он был подтянут, бодр и светел:
- Ну, как дела?
- Вопросов нет!
Он мне сказал:
- Поколесили!
Пора бы выровнять и крен!
Ты будешь здесь, а я - в Россию,
Так называемый, обмен!
А что? Ия, и ты - Козловы,
На нас сошелся клином свет.
Одних наук одни основы
С тобой учили мы шесть лет...
... В Охотском - шторм, туман и морось,
В Охотском наступает лед,
А буксировочная скорость -
Это не то, что самолет!
Все двадцать суток, тридцать суток,
Тревожно обходя беду,
Искать возможный промежуток
В воде, тянущейся ко льду.
Не тот маршрут. Не та погода.
За каждым промахом - беда.
Он знал, что в это время года
Не буксируются суда.
Здесь не спасут ни фарс, ни тельник,
Ни это званье - высший класс.
Россия требовала денег
Через коммерческий заказ!
Людей как будто на помойке
Нашли: вперед! - даешь! - на мор! -
Нет, ничего от перестройки
Не изменилось до сих пор!
Он написал: "Прошу уволить,
Но выйти в море не могу..." -
Вы думаете, стали спорить
ХозяевА на берегу?
"Ты не пойдешь? Запишем! Ладно!
Ты хочешь сделаться бичом?
Или уже свою команду
Совсем не ценишь ни по чем?" -
Погода - шторм. Глухая осень.
Извечный SOS то там, то тут.
Он знал, команду он не бросит, -
Их всех пошлют, и все пойдут.
Он был, конечно, старомоден
В своей решимости святой,
Не даром, что носил он орден
С горящей красною звездой!
... И так: погода штормовая.
Шел дождь, свирепо морося,
И погружная буровая
Уже обледенела вся.
Буксир - обрыв! Обрыв - не шутка!
Огни не разгребают тьму.
Я думаю, всем стало жутко.
А каково тогда ему?
Он - капитан. Он должен строго.
Он должен не терять лица.
Еще не все во власти Бога, -
Бороться нужно до конца!
Он знал, вода захлещет трюмы.
Уйдут под воду - да, он знал! -
И надевать гидрокостюмы
Своей команде помогал
А сам? Имел такое право
Свой крест до смерти донести,
А вот уйти - не по Уставу! -
Он был обязан всех спасти!
Погода - шторм. Глухая осень.
За шквалом - шквал, за шквалом - шквал.
Он потому их и не бросил,
Что это знал. Предвидел. Знал.
Я думаю, что было трудно,
Но было главное одно,
Что он не бросил даже судно,
И вместе с ним ушел на дно.
Где он теперь? В каких широтах?
В какую смотрит синеву?
Стоит потрепанная рота,
Пред ним одним склонив главу...