Черна, как ночь, душа,
Строга, порой спесива,
У недотроги,
Ах, как это мило! –
Ее последний комплемент.
Таишься, зверь, в теснине зыбкой,
Не выдаешь себя улыбкой,
Намеком иль дрожаньем губ.
- Ах, нет, со мной он слишком груб, -
И гонишь с глаз долой.
Порой,
Виденье призрачное тает,
И по груди ее порхает,
Как мотылек.
Я так далек,
От мысли той,
Что страсти диво,
В тебе, туманной и ретивой,
Волшебно пребывает рядом,
С холодным всплеском глаз,
Чеканным блеском фраз,
Надменным взглядом,
Что отрезвил не одного повесу.
Но, если бы слегка, исподтишка
Хрустальну приподнять завесу.
Увижу ли я в глазах огонь,
И сердца трепетного ропот,
Как яблонь диких, аромат
Волос твоих и шепот
Плоти, но не духа?
- Ах, бросьте мне шептать на ухо! -
Вскричала дева, бледна и стройна,
- И сколько будет лишних хлопот,
К тому же, я, милейший, голодна.
Свидание с говяжьим эскалопом,
Меня влечет,
Еще глоток вина,
Играет пеною в фужере,
Ах, перестаньте, в самом деле,
Вы муху превращать в слона.
Слон приходил к размерам мухи,
Я замолчал, угрюм и зол,
Уж верно подали на стол
Салаты, ростбиф и копченья,
Вино лилось, и лился смех,
И вечер тот имел успех.
Был разговор непринужденный,
Был там изящный анекдот,
И мастер всяческих острот
Гостей смешил непревзойденно.
А недотрога?
Холодна, лицо как собственный портрет,
Глядит и вдумчиво, и строго.
Глуп поэт,
Бездумно прославляя те мгновенья,
Когда из берегов выходит чаша
Чувств,
И пение любви звучит в колодце,
Который пуст,
Ибо бесплоден.