Журавлей клекотаньем прольется июльская песня,
Как прольется из скал тонкой струйкой прохладный ручей,
Омывая подошвы салатного, вечного леса.
Пой эту песню. Пей.
*
В небольшом городке отцвели уже лица яблонь.
Человека цветущего здесь никогда не видали,
Люди здесь не живут – только ящики выцветших тряпок,
Парусины и шалей.
Сарафаном линялым идет вдоль обочины женщина –
Гроши стоит одежда и мысли ее – гроши.
А вокруг отцветают рудбекии – спикулы вечные.
Мелкий желтый цветочек – узор у ее души.
А узор души пьяниц – то ткань давно сношенной куртки
(рот не видевший пищи уж месяц – ни хлеба, ни смальца).
Лоскут ткани, торчащей из дырки, прожженной окурком –
Это шрам возле пальца.
А когда умирала двух месяцев от роду девочка –
Не развилась, увы, достаточно, чтобы жить –
Вспоминалась расшитая мамой ее салфеточка,
Снежно-белою нитью.
*
На окраине города – дом. Это угол безлюдья.
Накрененный, заброшенный, годы уже неухоженный.
Здесь голодные лилии пастями рвутся сквозь прутья
И трава здесь не кошена.
В этом домике стены покрыты нефритовой плесенью
( в дождь от капель печальною музыкой стоит звон),
А на прошлой неделе в труху здесь рассыпалась лестница.
Чей же он?
*
Сиротелые здания – это жилища сиротушек.
В этом доме приют искать мальчику суждено.
У него нет ни деда, ни папы, ни брата, ни тетушки,
Одно имя осталось: Анно.
А соседские дети в жизни не наиграются:
Зовут мальчика Уно, Аннэ, Антруа, Аннушей.
Каждый так, как ему, естественно, больше нравится,
Ни один – как нужно.
Но Анно не грустил, отзываясь на каждое имя.
Ему ясно, как день, как душа, как цветущий лен:
Не запомнит никто в винном море, карминном мире
Тех, правдивых имен.
*
Что там плесень: весь воздух - рассадник здесь спор ядовитых,
Что, попав в альвеолы, там же и прорастают.
*
Раз в столетие странник заблудший, спеша деловито,
Кинет хлебные крохи лилий оранжевой стае.
*
Но какие там крохи – болезненным одиночеством
Наедаются лилии, Церберы дома трухлявого,
Эти верные стражники странного, зыбкого зодчества
И зацветшей канавы.
*
А Анно здесь живет, порождая в себе надежду,
Что из спор в его легких вырастет эвкалипт.
*
Не отведать его одиночества лилиям, пусть безбрежного,
Потому что его одиночество не болит.
*
По утрам Анно мыл – и это немного печально –
Посуды уже перемытые, чистые горы,
Ведь будь Анно чашкой, он бы хотел, чтоб хозяин
Касался его фарфора.
*
С грустью он отмечал, что стареет его домишко,
А он мальчик совсем, он еще бесконечно мал.
Преждевременным было старение, ранним слишком.
Дом отмирал.
Умирал точно так же, как чьи-то девичьи фамилии
На веранде погибли. Ведь мертвый здесь – статус-кво.
В этом доме нет ничего, что хоть где-нибудь жило бы,
Только то, что мертво.
*
А еще Анно очень сочувствовал занавеске –
Все, казалось, смирились, что их имена затрут,
Лишь она истерически, неизмеримо резко
Задыхалась в ветру.
Не понять ее мальчику было, не жить ее манией,
Он всего-то хотел чуть-чуть ласки и, может быть, колли,
Но что хуже возможно придумать, чем то состояние
Все разъедающей боли?
*
Занавеска походит на смятую сеть паутины,
Шваброй снятую с потолка.
*
А Анно за всю жизнь – так по-детски и так наивно –
Не убил паука.
Что убил – Анно даже не двигал своей кровати,
В страхе, что пауки от него навсегда уйдут.
Впрочем, ни пауки, ни другие паучьи собратья
Не селились тут.
*
Во дворе у Анно росли розы, гвоздики и циннии,
Чтобы днем к ним слетались бабочки на нектар,
Но пока ни одна, словно это не сад – пустыня,
Не взяла его дар.
*
Анно крошит на землю хлеб для больших ворон
И сметает его после веничком из соломы,
Отчего-то всех птиц замечает извечно он
У другого дома.
*
Наконец, ощущая, как сердце его трепещет,
Собирал мальчик месяц пейзаж из кусков стекла,
Ведь он слышал, что мамы любят такие вещи,
Но мамочка не пришла.
*
Встав еще до рассвета, он лестницу чинит усердно,
Хоть в занозах уже все бедные белые пальчики,
Ведь без лестницы уж не попасть никогда, наверное,
К звездам мальчику.
*
Анно лестницей часто взбирался на свой чердак –
Квадрат три на четыре, заполненный облаками.
На полу между досок уже распускался мак,
Анно трогал его руками.
В позабытых, затертых книгах – моря заглавий –
Можно было найти все то, что мирам важно,
Все, чью ценность, увы, не мог себе даже представить
Милый Анно.
И что самое главное – на чердаке было солнце
В его городе не было света – ну как на зло!
Солнце вечно светило сбоку, извне, на донце.
Здесь оно – жило.
Здесь Анно смотрел прямо в солнца глаза слепые
И, увы, как нигде, ощущал – и не мог впустить –
Что ему в этом мире танцующей солнечной пыли
Никогда не жить.
*
Он себя убеждал – до тех пор, пока были силы,
Что лишь хочет рассматривать профили полумесяцев.
*
Боже, где и для мальчика солнце? В груди щемило.
Анно чинит лестницу.
*
В затененном углу – земляника, у корня шиповника.
Ее сок оставляет стигматы, но это личное.
Иногда Анно кажется: это и вправду кровь его.
Земляничная.
*
А за домом течет канава, и чем не речка-то?
Анно с мостика ловит карпов ивовым прутиком,
Представляет, как сизые скумбрии рябью мечутся,
Ртами ловят лютики.
Вместо рыбы ему попадаются сгнившие яблоки
И иногда перья птиц.
*
Из газетной бумаги он складывает кораблики,
Из самых лучших страниц.
Мальчик верит, что новая встреча уже близка,
И, вернувшись, ему расскажут о солнце Турций,
Гватемалы, Сейшелов и Мексики, но пока
Ни единый корабль не вернулся.
*
Очень редко приходит мама сквозь мрак окна.
Пледом в клетку кровать его бережно застилает.
Мамы нет в мире больше, но для Анно она
Иногда бывает.
Мама трогает руки Анно в его нежной истоме,
Мама греет запястья озябшие лунным теплом.
«Милый мальчик, прости, что оставила в мертвом доме,
Полном мокрот».
Сын показывает ей мокриц, поселившихся в спальне,
Зная: мама их будет любить, мама их не боится.
«Мой малыш, отчего ты всегда бесконечно печальный?» -
Говорит, беря в руки мокрицу.
Когда мальчик грустит, его мама целует в губы,
Ему мама целует веки, целует спину.
Иногда он грустит специально, ведь нежность будет
Оттого чуть-чуть более длинной.
Мама сыну сплетает браслет из смородинных веток,
Из груди извлекает пальцами лунный камень.
Его мама – луна, отзвук вечности, сонник, Лета,
Латка шелка на шраме.
Анно кормит ее смородиной из рта в рот,
В этом пряча свои поцелуи, но разве спрячешь?
«Ты мне, милый, - прощение, истинный кислород,
Мой любимый мальчик».
Ее в губы целуя и ей говоря «люблю»,
Анно ищет себе оправданий, бедняжка, глупый.
«Так любовь выражается птицами: клювом в клюв
И губами в губы».
Анно чувствует страх за нее, видя ветви вен,
Видя кратеры кожи и преданность – швами – тризне,
Ощущая под пальцами тела ее гобелен,
Черный космос ее нежизни.
Когда мама уходит, прижавшись к ковру на стене,
Анно мерзнет, как будто становится тут же Каем.
Ковер – друг его, грезя о солнце в своем полусне,
Он действительно засыпает.
*
Ему снилось, что он – бесшерстный, невидимый кролик
И не может вернуться в домик – закрыли ставни.
*
Когда он просыпается утром, то видит на столике
Маленькие кусочки лунного камня.
*
Когда мальчик по улочкам в сумерках сизых гуляет,
Одинокие псы прибегают со всей округи,
Обдавая его ненавидящим, рваным лаем,
Изгоняя друга.
Триста лет одиночества, что же за лай тогда хриплый?
Что за злобы, презренья и ярости адская песнь?
Из глубин одиночества запросто так не выплыть:
Кессонная болезнь.
Мальчик знает все это и кормит собак вкусной курицей.
Псы кусают его за запястья – то боли капканы.
Это все Анно терпит, а после, вернувшись с улицы,
Бинтует раны.
*
Настоящий розарий цветет в сердцевине сада
Розы шепчут в своей жеманной, придуманной грусти:
«Как попали мы в наших прекраснейших из нарядов
В это-то захолустье?»
Розы здесь расцветают лет тридцать. Анно интересно,
В какой день они черной смородине что-нибудь скажут.
Но пока ту смородину розы – принцессы прелестные –
И не заметили даже.
*
У смородины листья грубеющие, как ступни,
Как ладони – последствие жизни – в рядах мозолей.
Это море. В нем ягоды цвета темнеющих струпьев,
А листки – цвета боли.
Его сад пахнет детством не выжившим, тусклыми травами.
Анно верит, что те, кто жизнь жили с тоской на устах,
После смерти скитаются вечно телами безглавыми
В смородиновых кустах.
Он пытается свыкнуться с мрачностью ягодных рвов.
Он сейчас привыкает уже к послесмертия водам.
После странных прогулок на беленьких ножках его –
Плоть погибших смородин.
*
А однажды один мужчина, с Анно столкнувшись
В душный полдень у алюминьевой водной кромки,
Так и замер, уже практически задохнувшись.
«Ты красивей девчонки».
«Сколько роз сложат люди в твоем, милый принц мой, склепе-то»
И – как будто он сам ребенок, в немом преклоненьи –
Он купил ему в магазине – исполненный трепета –
Килограмм печенья.
*
Сиротою мальчишку зазря все вокруг называли:
Не его вечной ношей был тот непосильный крест.
Его мама – то неба лучистые, гладкие дали,
А отец его – лес.
Через лес по тропинке Анно забредал на озеро.
Лес сочился салатным светом, вливался в горло.
Чувства мальчика были схожи с религиозными:
Светлый омут восторга.
Он разглядывал леса чудные – живущие – тени,
И как пыль оседает на веках – чистейший свет,
Как чудесно живут улитки цветов сирени:
Оставляя след.
Если мальчика спросят, какой он семью представляет,
Он ответит: «Как лес, как завесы из винограда,
Как ручей, как кору, как смолы стекленеюющий глянец,
Ведь семья это радость».
*
Вот и озера гладь, словно блюдо, покрытое воском,
Словно в чашу с ладоней отлитое бережно время.
*
Он садится на берег, изъеденный кружевом оспин,
Ест ржаной хлеб с вареньем.
*
В этом месте отцы сыновей своих плавать учили,
Их забрасывая в центр озера, словно скот.
«Коль захочет пожить, то найдет и для плаванья силы.
Не захочет – умрет».
Один раз Анно видел, как это проделали с дочерью.
Детство ей заменили на пластиковый протез.
Та без слез доплыла до берега, вышла молча и
Зашагала в лес.
Толстобрюхий отец безуспешно хотел нагнать ее.
Было поздно: с глаз девочки спала любви завеса,
И она, попрощавшись с рюшечками и платьями,
Отдала себя лесу.
*
Отчего-то Анно ощущает: его забросили
Точно так же, как этих детей, только он не выплыл.
Он безмолвно заполнил легкие неба просинью
И залег, как рыба,
На дне илистом, в изоляции своей старицы.
Смотрит вверх, а там вечная осень и сгустком – вороны.
От такой вот пожизненной смерти глаза смещаются
На одну сторону.
Анно кажется, будто он тоже чего-то не видит.
Не охватывает реальность мыслью бескрылого.
Анно кажется, что слепота в своем новом подвиде
Поработила его.
*
Под кроватью запыленной прячется с вечера мальчик.
Его дом засыпает по окна снарядами града.
Анно плачет. Он плачет. Он плачет. Он плачет. Он плачет.
*
Пусть кто-то будет с ним рядом.