У меня вместо слова из горла выходит север, разрывает мне глотку своим ледяным дыханьем, да, его трудно принять и в него поверить, нет, мне не нужно к себе привлекать вниманье.
Я никому никогда не отвечу точно, как север смог очутиться в горячих лёгких. Может, уехал в отпуск (Увы, бессрочный) или прокрался зверем: пугливым, робким. Как не оставить такого в уютном месте? У меня ведь внутри душа - не окинешь взглядом. Пусть иногда там бывает темно и тесно, пусть она выглядит как закоулок ада, я все равно оставляют там всех прохожих. Или, вернее, лишь тех, кто остаться хочет. Мне очень часто бывает до боли сложно, но я меняю привычный корявый почерк на идеальнейший шрифт, вроде "таймс Нью роман", словно внутри составляю какой-то список: "Так, этот будет сегодня во мне, как дома, ну, а у этих довольно родные лица..."
Так и явился север, занес себя в список "Вечность", отнял у Кая льдинки и слово приклеил к горлу. Время покинуть поезд, поезд пришел к конечной станции под названием "Гутен морген".
Да, Гутен морген, север, мой оккупант-захватчик, здесь тебе даже рады, все здесь теперь твое. И нелюдимый Север вновь открывает ящик с мятным своим морозом и обращает в лёд ребра, запястья, нервы, даже фаланги пальцев, и на моих ключицах снегом рисует лес. Что ж, я сама решила в душу пустить скитальца, значит до самой смерти Север прибудет здесь. Лес расцветает елью, черной сосной и пихтой, лес запускает корни в сердце мое, как в дом, север скользит по венам дикой рекой Волчихой и, огибая сердце, он остается в нем.
Каждый мой вздох преисполнен морозным дымом. Неужели не видно, как стынут на деснах льдинки и как север во мне возрождается неделимым? Примерзают к ногам потемневшие враз ботинки, примерзают носки, и насквозь леденеет кожа. Вот что бывает, когда говорить пытаюсь. Я, конечно же, знаю, никто никому не должен, только вот...
Лёд-то на мне не тает.