Стояла несусветная жара.
Храм догорал. С ним догорали люди.
Напрасны были помыслы о чуде.
Вот чем кончается безумная игра.
Все те, кто Рим считал своим врагом,
кто пренебрёг, по сути, Божьей волей
умерщвлены; завидовал их доле
живой, клеймёный низменным рабом.
Стояла несусветная жара.
Летел по ветру пепел, чёрный дым.
Нам не давали даже оглянуться,
как скот вели, никто не мог «проснуться».
Пощады не было ни юным, ни седым.
И обессилив, падали одни,
и умирали на ходу другие,
и были им видения благие:
что праздничными станут эти дни.
Летел по ветру пепел, чёрный дым.
Изгнание. Как скуден его хлеб!
Прощай, прости, земля моя святая!
Чужую пыль, дорог чужих глотая,
от горьких слёз я на века ослеп
Растеряны Всевышнего дары.
Едва-едва во мне душа теплится.
Горящий Храм в ночных кошмарах снится.
И всем народам чужд я до поры.
Изгнание. Как скуден его хлеб!
Ужели в этом избранность моя:
быть непокорностью Всевышнему примером;
чтоб все другие знали грань и меру,
и понимали, что одна Земля,
что нет другой…
и никогда не будет?!
Но как глупы, как безрассудны люди,
и недостойны новости благой!
Ужели в этом избранность моя?!