там, где птицы летают низко, видна черта
между телом и духом, между мной и тобой,
жил да был один древний старец, да всё считал
(то ли просто юродивый, то ли изгнанный Бог).
раз - и осень пошла распутывать пряжу дней,
два - весна улеглась на печь беспробудно спать,
три - зима пошла чистить сани, кормить коней..
да и выпало лету красному наступать.
всё - сплошное томленье кожи, горенье лбов,
всё душистыми гимнами славит его приход,
мол, "даруй нам пыльцу бессмертия и Любовь
прежде, чем снегопад избавит нас от грехов".
всё в цвету, как в бреду, глотает его тепло..
я лежу на земле и порчу весь маскарад -
пустоцвет пустырей, песок, перезрелый плод,
наречённый запретным двадцать веков назад.
исходящая ядом спелости, соком мук,
кровью чрева, в котором высохла и тоска,
обратившись в истому зноя, речную муть..
а была вся в тебя, я знаю наверняка.
я сама себе божья кара, порочный круг,
искушение Змия, тёмная пропасть чувств.
мне не стать твоей тихой гаванью, слепком рук,
карамельной усладой жаждущих твоих уст.
надо мною царит всеядная мошкара,
вместо сахарной мякоти -гнилостное нутро.
и отходит кусками кожа, как кожура,
ведь ладони твои её не коснулись в срок.
те, другие - медовый вкус, августовский спас,
наливные утробы, сладкие имена..
а внутри у меня - агония и напасть,
сердцевина без сердца, полые семена.
и какая-нибудь Алёнушка, что из тех,
краснощёких, дородных нимф, плодоносных див,
уже нянчит, поит нектаром твоих детей,
на подушки устало голову опустив.
я люблю их безмерно, бережно, далеко,
я целую твоё отсутствие в их лице.
и когда она ходит сцеживать молоко,
я им сказки читаю здесь, на своем конце..
вот потом они подрастут, наберутся слов,
и расскажут тебе, познавшему ничего,
что тот самый гнилой запрет, перезрелый плод
был остатком небесной манны для одного
тебя.