Трошечка
Пермь. Тридцатое мая 1987 года. Последний день моей двадцать седьмой весны встречал спешащих на работу пермяков жарким ветром. Двадцать градусов тепла уже утром позволили выйти без плаща. Ещё одна, ничего не принесшая лично мне, перемена сезона. 27 лет пустых ожиданий и несбывшихся надежд…
Автобус до Ладыгина. Завод Калинина. Проходная. Красного кирпича здание склада, пыльная лестница и, порядком поднадоевшее за две отработанных смены – Бюро по Губахе. В помещении, где уже довольно наскучалась одна, приходя ни свет, ни заря вслед за никогда, наверное, не спящим шефом, кто-то спал за столом, уронив голову на руки. Обошла его, неловко зацепила ногой стул у своего стола и увидела, как вскинулся незнакомец, обводя комнату ничего не видящими со сна глазами. Улыбнулась его встрёпанной причёске и с жалостью подумала – Вот ведь, разбудила воробья. Наконец глаза его стали осмысленными, немного раздражёнными и… вдруг просветлели, словно в них за мгновение налили яркую голубизну безоблачного неба – казалось, только мне могли так улыбаться его глаза. Невероятно – мгновение и, словно утонула я в их невинной глубине. Вот и приехала, вот и домечталась…
– Привет… Как Вас зовут?
– Привет… Андрей. А Вы кто? Как Вас зовут?
– Инженер ПДО. Лена. Вы откуда к нам?
– Из Губахи.
– В командировку? Надолго? Сколько лет? Ну, прямо таки и 21? А выглядите как мальчик. Сын есть? Любимый? И впрямь любимый – лишь про него и говорит…
Гляжу только на него, думаю только о нём. Весь день в голове полный раздрай - я, наверное, сошла с ума? Что мне за дело до этого мальчишки? Такой зелёный, а женат. Да и сын уже есть. А если есть сын, значится, есть и мама этого сына где-то – ждёт мужа. Правда, ни слова о ней он не
вымолвил за весь день. Ну и пусть её, есть и есть, смотреть то мне на него никто не запретит…
Так и пробежала та смена – мальчишка, его голубые глаза. Разговоры о сыне его незнако-мом, но уже, словно сто раз увиденном и родном. Мысли о незнакомой сопернице…
Влюбилась! Ну, вот ещё!
Так уж и соперница? Так уж и сын? Так уж и влюбилась? Да что это со мной?
Уезжая, всем рассказал про новую командировку к нам на завод через полмесяца. Всем нау-лыбался, словно раздарил подарки и… Нет его…
До конца смены мне и не думалось ни о чём таком. Всё снова стало как обычно – нудно, шумно, серо, одиноко.
Пришло лето, снова незнакомый знакомец появился в Бюро. Приехал за Губахинскими малышами, возвращающимися из Пионерского лагеря. Автобус привёз их прямо к проходной. Поехала вместе с ним на вокзал, наврала, что послали помочь ему отправить группу. Всю дорогу шпыняла его по любому поводу – стоит не так, смотрит не так, болтает без умолку с детьми, да о детях. А он после каждого «укола» вздрагивал и, словно защищаясь, замолкал. Глаза его, с огромными рес-
ницами, увлажнялись и раскрывались до предела – ну, не надо, ну, пожалуйста… Как, инте-ресно, я могла иначе тогда объяснить ему, что уже люблю его больше жизни, и не дышать, ни думать без него не могу. Получалось как у пятиклассницы – «любимого, да по спине портфе-лем…» Так и разъехались – он к себе в Губаху, сопровождая малышей, я к себе в девятимет-ровую комнатку, поделенную с братом, в квартире папы, мамы и бабушки…
Много раз ещё приезжал он, пока не решилась пригласить его после смены в гости. Первый раз шла с автобуса домой, гордая от того, что рядом милый. Смешной в своём сером костюме с неизменной белой рубашкой, кативший тяжеленную тележку для продуктов, гружённую деталя-ми для ракетных двигателей. Знал бы он тогда ещё о мыслях моих. Как бы повёл себя? Но не тронула ни разу, а он словно и не знал, что делать с женщиной – вежливый, внимательный, не-много отстранённый. Накормила, напоила. Да домой отпустила ввечеру.
Потом мой милый мальчик стал ездить в Пермь в командировки очень часто, так часто, как только мог. Пока не стал проводить в городе моём времени больше чем в своей Губахе. Сразу же установилась, почти традиционная, программа – вечерняя поездка ко мне домой, неспешный ужин с чаем и мамиными знаменитыми, плюшками тающими во рту, разговорами о всём и ни о чём. Какая-то трогательная нежность во всём, что делала и видела, какая-то нескончаемая ра-дость – он здесь. Когда время поджимало и нужно было ехать на станцию, чтобы успеть к элек-тричке до Губахи, мы срывались и вдвоём отправлялись в этот грустный путь - до последнего прикосновения, до последнего взгляда. Оставалась со мной только надежда - приедет ещё, прие-дет. Да точно знаю! Приедет!
– Милый, ты возвращайся… Милыыыыыйййй…
И поезд, погромыхивая на стыках рельс колёсами, уносил в чужой городок моего ненаглядного мальчишку. Чтобы никто не увидел – исподтишка крестила вслед ему путь…
Жизнь замирала без него - словно не было ни подруг, ни звонков, даже дышала, казалось, че-рез раз. Оставалась лишь примитивная, почти механическая жизнь – связка безнадёжного уныния
– работа-дом, дом-работа. Понимала, что не можешь ты все ночи проводить в поезде, и не робот ты – для таких экспериментов с своим здоровьем предназначенный, но молилась об одном - при-езжай, ради всего на свете – приезжай побыстрее… Словно слыша такой призыв, уже через день ты был снова в Перми, снова глядел на меня вопросительно и нежно, снова замирало моё сердце, снова слабели от счастья ноги – дышишь, живёшь, любимый. Казалось, пришло время какого-то безумно огромного счастья, и нет для него преград, и нет ничего до- и без- него.
Так промелькнуло лето. Август удивил вечерними заморозками. Прогулки по городу вдвоём стали походить на арктические экспедиции, только в летнем прикиде. Пришлось подумать и о земном – месте встреч с крышей над головой. Пригласила милого мальчика на дачу. Даже не да-чу в современном смысле, а скорее всего хибарку из досок, стоящую на берегу заливчика в Пальниках.
Электричка, долгая прогулка по лесной тропинке, чокнутые собаки на базе отдыха. И, нако-нец, вожделенный домик. Если бы добирались туда чуть дольше, то замёрзли бы уже совсем. Го-рячий чай, сваренный в стареньком чайнике на затопленной железной печурке, казался изысканным напитком, самым главным событием на этом странном свидании – весь вечер прижимали руки не друг к другу, а к тёплым кружкам. Тысячи слов о себе, сотни признаний, удивлённые возгласы – И я… И у меня… Мама Катя? А у меня бабушка Катя… Медсестра? И моя тоже… Открытие целой вселенной друг в друге, радость от осознания синергии и созвучности. Разве это был не рай? Что могло сравниться с наслаждением познания любимого, дарения ему в ответ своего мира? Правда он и через 20 лет (всё время с каким-то наивным удивлением) пытается выведать, что означало снятое мною наполовину платье? Выглядело, наверное, для него как-то необычно – одно плечо с ажурной рубашкой обнажено – на другом тёплый рукав вязанного коричневого нечто. И это в обжигающей уже осенним холодом дачке, где лишь «буржуйка» пыталась справиться с промозглостью погоды. Разве может так быть, что бы он и не попытался доделать начатое мною? Нет, скажете? Но, бывает. Не прикоснулся ни разу, не потянул платье вниз. Ведь
и через годы, как маленький недоумевает по этому поводу…
Потом целый месяц лишь только письма, переданные с оказией, приходили от тебя:
– Здравствуй милая моя Леночка. Сел за письмо потому, что приехать не смог. Не всегда мы хозяева себе и своим поступкам. Очень беспокоюсь о твоём здоровье, очень скучаю. Беспо-койство, видимо, моё естественное состояние. А когда оно направленное, да ещё и к любимому человеку, так оно усиливается до невыносимости. Леночка, родная моя, ты не теряй меня. Я всем сердцем с тобой - каждый миг, каждый час. Постоянно вижу тебя всю перед собой, постоянно сердцем ласкаю твои руки, твои глаза, всю тебя. Дорогой мой человек, при первой же возможности я вырвусь к тебе, правда, не раньше воскресенья. Милая моя, не ругай меня строго, не сердись. Люблю. Целую. Андрей.
Скоро приехал и сам – простыв-
ший и какой-то растерянный. Целый день глядел на меня глазами расстроенного телёночка. Ве-чером, впервые не отпустила тебя на поезд, так как температура твоя забралась за отметку 39 градусов. Постелила в маминой комнате раскладушку и сказала, что буду в соседней комнатке, мол, если что… Ночью ты пришёл ко мне, одетый чуть ли не в пальто. Но не это странно – ждала тебя я тоже одетая полностью, словно не спать ложилась, а приготовилась к встрече правительственной делегации. Забрался в кровать, прижался ко мне горячущей головой и всю ночь что-то говорил, прерываясь на поцелуи – нежные и, какие-то невероятно, ласковые. Будто ты прикасался не ко мне – женщине, а к тончайшей хрустальной статуэтке, боясь разбить её.
Я не узнавала себя – куда девалась застенчивость. Весь мир исчез – только ты и я. И ощуще-ние, как будто после долгой дороги я, наконец, очутилась дома. Ощущение, что мы половинки. Только не равные – я слишком большая. В смысле размера – старше и даже крупнее, а он, хоть и умудрен уже невероятным жизненным опытом, но так юн и хрупок.
После этой «Ночи поцелуев» обратной дороги для меня не было. Точно знала – вот тот Единственный. Мужчина – с которым я хотела бы прожить жизнь и от которого хочу родить ребенка. Такая мысль никогда и ни с кем раньше не приходила мне в голову. И что это всё – если не судьба?
Одна заминка во всём этом – ты чужой муж. И влезать в твою жизнь – не хорошо. Ведь недаром говорят: – На чужом несчастье своего счастья не построишь. Что же делать? Вот ведь – судьба злодейка, не могла нас свести три года назад, когда ты был свободен. Я же свой выбор сделала этой ночью раз и навсегда. Все прошлые привязанности перестали существовать. Будто их и не было вовсе. Все мысли сосредоточены на тебе одном. Ты моя вселенная. Самый, самый, самый – умный, сильный, красивый, заботливый.
05.04.2010
г. Пермь