http://45parallel.net/nataliya_kravchenko/risunok_dnya/
***
Мёртвый голубь под моим балконом,
ветка вяза, бившая в окно...
О себе напомнило уколом
что-то позабытое давно.
Выхожу из дома, как из комы,
и брожу, рисунок дня лепя.
Я с собою будто незнакома.
Я так мало знаю про себя.
Всё носила, как цветок в петлице,
на губах заветное словцо.
Так оно хотело в мир излиться,
даже проступало сквозь лицо.
То ли ангел райский, то ли кондор
душу нёс в объятиях, когтя,
в небесах очерчивая контур,
за которым всё, что до тебя.
Если бы когтями было можно
в прошлое вцепиться посильней
и втащить сюда его безбожно,
вырвав из кладбищенских камней!
Что-то мне привиделось сегодня.
Что-то засветилось над травой.
О судьба, бессмысленная сводня!
Мёртвый голубь, ангел неживой.
Но сквозь все запреты и потери
я в ночи твой облик сторожу
и держу распахнутыми двери,
окна все раскрытыми держу.
И поскольку ты во мне отныне
так сияешь радугой в тиши,
я должна лелеять как святыню
оболочку тела и души.
* * *
В эту дырявую насквозь погоду
я как под душем бродила одна,
в улицу, словно в холодную воду,
погружена, никому не видна.
Жизнь потемнела, всё кончено будто.
Встали деревья, дома, чтоб уйти.
Дождь моросящий следы мои путал
и зеркала расставлял на пути.
Всё приводил он собою в движенье,
правдою жеста зачёркивал ложь.
Дождь с необычным воды выраженьем,
чистым и синим сверканием луж.
И открывались мне улиц улики,
встречной улыбки несмелый цветок...
Блики на лицах, пречистые лики,
капелек хлебет и струй кровоток.
В лунную глубь человеческой ночи
падало с неба как в руки ранет,
противореча, переча, пророча –
влажное да – пересохшему нет.
Звонок себе в 20 век
Я звоню ей по старому номеру в вымерший век
(убираясь, нашла в телефонной заброшенной книжке).
И встаёт, проступая сквозь темень зажмуренных век,
всё, что было со мной, отсечённое жизнью в излишки.
Ни работы-семьи, не волшебник, а только учусь...
Неумеха, оторва, влюблённая девочка, где ж ты?
Ненадолго себя покидая, в тебя отлучусь –
подышать свежим воздухом детства и глупой надежды.
В этом городе юном, где нету снесённых домов,
а все улочки прежних названий ещё не сменили,
всё свершалось бездумно по воле нездешних умов –
по какой-то волшебной нелепой всевидящей силе.
Непричёсаны мысли, расхристаны чувства и сны.
Два сияющих глаза из зеркала с жаждой блаженства.
Это я – то есть ты – в ожидании первой весны,
в предвкушении самого главного взгляда и жеста.
Там витало рассветное облачко радужных грёз,
облачённых не в слово ещё, а в бурлящую пену.
Много позже подступят слова, что из крови и слёз,
и свершат роковую в тебе и во мне перемену.
Лишь порою напомнят бегущей строкою дожди,
как потом было поздно, светло и безвыходно-больно.
«Не туда ты идёшь, не тому ты звонишь, подожди!» –
я кричу сквозь года, но не слышит за толщей стекольной.
И не слушает, как и тогда – никогда, никого,
выбегая к почтовому ящику десять раз на день.
И мне жаль той тоски, за которой потом – ничего.
И мне жаль этих слов в никуда, этих слёз-виноградин.
Я шепчу ей бессильно, что будет иная пора,
будут новые улицы, песни и близкие лица.
«Это лишь репетиция жизни, любви и пера,
это всё никогда, никогда тебе не пригодится!»
Только что им, с руками вразлёт, на беду молодым,
различить не умеющим в хмеле горчинки и перца!
А излишки ушедшего, жизнью отсеянных в дым,
ощущаешь сейчас как нехватку осколочка сердца.
Натянулись, как нервы, незримые нити родства,
сквозняком нежилым – из неплотно захлопнутой двери...
Почему-то мне кажется, девочка эта жива,
только адрес её в суматохе отъезда утерян.
Коль замечу, что почву теряю, в тревоге мечусь,
наберу старый номер в тоске ожиданья ответа.
Оболочку покинув, в былую себя отлучусь –
подышать чистым воздухом детства, надежды и света.
* * *
О выводи меня, Нездешнее,
в чарующую флейту дуя,
из повседневного, кромешного
в мир праздника и поцелуя.
Как радугою в небо вхожее,
как звёзд ночное поголовье,
на наши речи непохожее
и не нуждавшееся в слове...
И музыка листа упавшего,
и эти дивные длинноты
аккорда, душу всю отдавшего
за эту маленькую ноту...
Ты не приснился, ты всё тут ещё,
они по-прежнему со мною, –
воспоминания о будущем,
переодетые в лесное...
От туч, нахмуренных опасливо,
от снов злопамятных – подальше,
и непрерывно будешь счастлива,
одета в музыку без фальши,
от постоянного сопутствия
обдутых жизней, снятых с полок,
от постоянного присутствия
мечты, застрявшей как осколок.
Изъять – останется зияние,
норой безрадостной, безвестной.
Пусть лучше танец и сияние,
душекружение над бездной!
* * *
Я отбилась от стаи,
заблудилась в былом.
Из себя вырастаю
угловатым крылом.
Жизнь, как старое платье,
узковата в плечах.
Чем мы только не платим
за сиянье в очах.
Старомодное счастье,
непошедшее впрок,
разберу на запчасти
отчеканенных строк.
Пусть не хлеб, а лишь камень
на ладони как шрам,
залатаем стихами –
что разлезлось по швам.
* * *
Мой ноябрь обознался дверью
и стучится дождём в апрель.
Неужели и я поверю
в эту нежную акварель?
В эту оттепель заморочек,
в капли датского короля?
Соберу лучше хворост строчек,
холод с голодом утоля.
Мне весна эта – не по чину.
Неуместны дары её,
словно нищему – капучино
иль монашке – интим-бельё.
Не просила её грозы я
и капелей её гроши.
Ледяная анестезия
милосерднее для души.
Я привыкла к зиме-молчунье,
её графике и бинтам.
Но куда-то опять лечу я,
неподвластная всем летам.
Обольстительная бездонность,
отрезвляющий с неба душ,
неприкаянность и бездомность
наших нищих сиротских душ...
* * *
Друзей, которых нет уже нигде –
гашу следы, стираю отпечатки.
И привыкаю к этой пустоте,
как к темноте на лестничной площадке.
Дороги развивается клубок.
Уверенно вслепую ставлю ногу.
Я будущее знаю назубок –
оно короче прошлого намного.
Мой сквер, я столько по тебе хожу,
тебя как книгу старую листая,
что, кажется, тебе принадлежу
частицей человечье-птичьей стаи.
Присаживаюсь на твою скамью,
твоею укрываюсь пышной кроной.
Давно меня здесь держат за свою
деревья, клумбы, дворники, вороны.
Людей роднят метели и дожди.
Как беззащитны слипшиеся прядки.
Прохожий, незнакомец, подожди!
Как дети, мы с собой играем в прятки.
Но представляю выраженье лиц,
когда бы то в реальности скажи я.
Как зыбки очертания границ
меж теми, кто свои, и кто чужие.
* * *
Под знаком рыб живу и ног не чую.
Плыву навстречу, но миную всех.
В миру не слышно, как внутри кричу я.
Одеты слёзы в смех как в рыбий мех.
Вот так-то, золотая моя рыбка,
всё золото спустившая в трубу.
Кому отдашь последнюю улыбку,
когда крючок подденет за губу?
Но разве лучше мучиться на суше,
глотая воздух злобы и измен,
когда в стихии обретают души
покой и волю счастию взамен.
* * *
Обиды – на обед,
на ужин – униженья.
Коловращенье бед
до головокруженья.
Но помни, коль ослаб,
про мудрое решенье:
про лягушачьих лап
слепое мельтешенье.
Вселенной молоко
мучительно взбивая,
спасёт тебя легко,
вздымая высоко,
душа твоя живая.
* * *
Не там, не здесь, а где-то между
жду, как гирлянды фонарей
зажгут во мне огни надежды,
и мир покажется добрей.
Намёки ангелов так тонки,
так звонки птичьи голоса.
В колясках детские глазёнки
впервые видят небеса.
Вплету в венок кружащих улиц
цвет своих глаз, волос, одежд
и затеряюсь среди умниц,
упрямиц, модниц и невежд,
чтоб притвориться, раствориться
в водовороте бытия
и стать счастливою частицей
чего-то большего, чем я.
* * *
Волшебный отсвет фонаря,
в окне мне ветку серебря,
наверно, дан мне был не зря,
а для чего-то...
О кто ты, чью слепую власть
сегодня ощущаю всласть?
А день, когда я родилась,
была суббота.
Всю жизнь была не ко двору.
Вся жизнь была не по нутру –
по прописям, словам гуру,
по светофорам...
Но кто-то, прячущийся вне –
в окне, на облаке, в луне,
шептал мне о моей вине,
глядел с укором.
За что мне это или то,
в слезах просила я – за что?
Душа уже как решето,
мне не по силам!
Но вновь навстречу январю
в окно спасибо говорю
заре, ночному янтарю,
за всё, за всё благодарю,
за всё спасибо...
* * *
«Не выходи из комнаты» – век бы не выходила.
Мой обитаемый остров – остов, костяк души.
Я уже всех забыла. Я уже всех простила.
Мне хорошо в уютной тёплой её тиши.
Там, за дверями – холод, голод сердечной стужи.
«Быть иль не быть», гадая, или «была – не была» –
выберу нечто третье, словно десерт на ужин.
Здесь мы вдвоём надышим снова себе тепла.
* * *
Подальше, подальше, подальше
от кланов и избранных каст,
от глянцевой славы и фальши,
от тех, кто с улыбкой предаст.
Поближе, поближе, поближе
к тому, кто под боком живёт,
к тому, кто поймёт и услышит,
кто сердце тебе отдаёт.
Покрепче, покрепче, покрепче
прижми к себе родину, дом,
и станет воистину легче
на этом, а может, на Том.
* * *
Я ёжик, плывущий в тумане
в потоке вселенской реки.
Мне звёзды мигают и манят,
мелькают вдали маяки.
– Плыви, ни о чём не печалясь, –
журчит мне речная вода, –
доверчиво в волнах качаясь,
без мысли зачем и куда.
Но только не спрашивай:"Кто я?"
Не пробуй, какое здесь дно.
Не стоит, всё это пустое,
нам этого знать не дано.
И лунный начищенный грошик
сияет мне издалека:
плыви по течению, ёжик,
и жизнь твоя будет легка.
* * *
Жизнь не отоваришь –
Хлопоты бесплодные.
Варишь, варишь, варишь...
Глядь – опять голодные.
Только с плеч гора лишь –
Вновь в быту погрязла я.
Моешь и стираешь,
Смотришь – снова грязное.
А порой отступишь
От постылых правил сих –
Любишь, любишь, любишь…
И опять понравился!
* * *
Перед зеркалом красуясь,
От тебя я слышу: «Рубенс!»
Огорчилась: неужель?
А мне мнилось – Рафаэль!
Вот истаю, словно воск, –
Будет Брейгель или Босх!
* * *
Кончался дождик. Шёл на убыль,
Последним жертвуя грошом.
И пели трубы, словно губы,
О чём-то свежем и большом.
Уже в предчувствии разлуки
С землёй, висел на волоске
И ввысь тянул худые руки.
Он с небом был накоротке.
О чём-то он бурчал, пророчил,
Твердил о том, что одинок...
Но память дождика короче
Предлинных рук его и ног.
Наутро он уже не помнит,
С кого в саду листву срывал,
Как он ломился в двери комнат,
И что он окнам заливал.
* * *
А я не заметила, что собеседника нет, –
должно быть, ушёл, а быть может, и не появлялся, –
и всё говорю – в пустоту, в микрофон, в Интернет...
Как мир переделать хотелось, а он мне не дался.
Но что мне укоры его, и уколы, и суд, –
превышен порог болевой и бессмысленна пытка.
Какую бы форму мирскую не принял сосуд –
единственно важно горящее пламя напитка.
Не в полную силу любя, отдавая, дыша,
в эфире тебе никогда не дождаться ответа.
С последним лучом, как с ключом – отворилась душа,
и мгла озарилась доселе невиданным светом.
Сверкающий искрами вечный струится поток,
что движет неистовой силы небесное тело.
От дна оттолкнувшись, выходишь на новый виток,
где будет всё то, что когда-то от мира хотела.