В черновиках последних лет, к сожалению, поэт оставляет всё больше пропусков и сомнительных мест, которые требуют редактуры и доработки. Окончательными в итоге признаются варианты, получившие одобрение автора. Этот коллективный проект по отвоеванию поэзии у небытия получил название Поэтарх Айас. Перепечатанные с картонок и бумажных обрывков и отредактированные тексты клуб выпускает в тетрадном формате, малым тиражом с пометкой «для служебного пользования».
Полина Синёва из предисловия к составленному ей сборнику стихотворений Валерия Исаянца «Пейзажи инобытия».
1. ...о проекте…
«Проект (от лат. projectus — брошенный вперёд, выступающий, выдающийся вперёд) — замысел, идея, образ, воплощённые в форму описания, обоснования, расчётов, чертежей, раскрывающих сущность замысла и возможность его практической реализации»
Википедия.
Поздней осенью двухтысячного года в изъеденном грибком библиотечном подвале проходило очередное собрание воронежского Элитарного Клуба Поэтов Лик. Десятилетием ранее там же и под этой же вывеской реально работал литературный клуб, в перестроечном смысле этого слова. Пятничными вечерами в свежеотремонтированный и украшенный руками общественников-энтузиастов подвал юношеской библиотеки набивалось человек по семьдесят разновозрастных интеллигентно диссидентствующих ненормалов в излюбленных своих состояниях и приобщали друг дружку к посттоталитарным культурным трендам. При желании в «Лике» можно было отведать и свежих стихов под сушнячок, и группового секса под косячок, и бизнеспланов под кофеёк, и даже вражеской агитации с пропагандой под угрозой фатальной передозировки импортной кислотой. К рубежу веков от былого разнообразия остались исключительно главные песни о старом под легкий водочный пивасик для полудюжины унылых собутыльников, не состоявшихся ни в бизнесе, ни в сексе, ни в угаре. Вот этому собранию в ноябре 2000 и было предложено для детального рассмотрения и всевозможного осмысления обширное собрание автографов Последнего Поэта Серебряного Века Валерия Ивановича Исаянца.
Предложил это дело воронежский краевед-коллекционер, отец основатель и крышеподпирающий столп элитарности поэтского клуба, Перволик Михаил Иванович Болгов. Если бы у Безумного Шляпника из бёртоновской «Алисы в стране чудес» был крупный старший брат Безумный Бортник, то Болгова можно было бы брать на эту роль без грима и переодевания. Вламываясь в подвал, он шандарахнулся на входе о низкий свод и разразился сворой нечеловеческих междометий. Эта свора в одно мля домчала до бухального стола пёстрый ворох целлюлозных артефактов, которую Безумный Бортник ловко придавил полторашкой медового самогона. «Вот!»
Примерно через полчаса застольной беседы лично мне стало ясно, что предъявленная кучка разнокалиберной грязной макулатуры является частью кучи, занимающей в болговском сарае два угла, и что создал эту кучу бездомный старик-шизофреник по имени Валерий Исаянц, которого Болгов содержит в качестве экспоната своей краеведческой коллекции. Ещё через полчаса я вкурил, что у этого экспоната есть главное, на что накручивается реальная рыночная ценность в категории культурных продуктов – подлинный историко-культурный контекст, связывающий Исаянца, как минимум, с двумя уже оценёнными на рынке брендами: Анастасией Цветаевой и Арсением Тарковским. Ещё через полчаса, я под неодобрительные взгляды и вздохи утомлённых самогоном одноклубников договорился с Болговым о целях и задачах предлагаемой им работы. Последнюю дозу самогона мы с ним выпили за успех только что намеченного в общих чертах проекта.
2. ...о себе…
Я – природный культуртрегер или, если угодно, прирождённый пiздoбoл. Вот клип, который сделан будто нарочно для того, чтобы такие как я не тратили время и буквы на самопрезентации.
http://www.youtube.com/watch?v=bOeXPWvsQGg
Той самой осенью 2000 я открыл для себя технологии социального проектирования. То бишь, обнаружил себя рыжим сентябрьским утром в образе и в состоянии штатного сотрудника соросовской программы по формированию демографически оптимальной наркокультуры и рыночной наркополитики в Восточной Европе. Это было чертовски приятно. Меня – убеждённого торчка с пятнадцатилетним стажем – взялись профессионально исследовать, обучать и поправлять всевозможными кайфами только за то, что я веду себя естественно для своего психосоциального состояния. Специально обученные тренеры по сертифицированным психотехнологиям вкладывали в меня идеи указанные в технических заданиях, отслеживали мои реакции и корректировали их соответствующими подкреплениями. Пары месяцев интенсивной обработки хватило для переформатирования спонтанно мотивированного манипулятора в проектно мыслящего провокатора. И тут Безумный Бортник-Судьба бросает в моё провокаторское распоряжение бесхозный культурный ресурс натурально имперского масштаба – Валерия Исаянца, возможно, последнего живого поэта органически причастного к Серебряному Веку русской поэзии.
3. ...о проекте…
Впервые вдохновенно зарывшись в кучу исаянцевских автографов, я почти сразу понял, что в поиске художественно ценных текстов импровизация мне не поможет. Тогда я решил отправиться за подсказками о деталях будущего проекта в сокровенные глубины своего внутреннего мира, для чего семь сотен подсушенных галлюциногенных грибов запил пузырём фирменного воронежского бальзама «Шипова дубрава». Результатом атомного трипа явились цели и задачи проекта Поэтарх.
Цель проекта: извлечение прибыли из образа поэта Валерия Исаянца.
Задачи:
Задач нарисовалась хренова гора. На очередной клубной пьянке я собрался было презентовать её всем присутствующим членам во всём невзъёбном величии. Но прежде предложил Перволику Отцу Основателю для первичной оценки. Болгов в предоставленный ему печатный талмуд сунул взор, как Грека в реку руку, крякнул и пообещал это издать когда-нибудь потом. Моя попытка объяснить, что оно не для издания, а для реализации, была жёстко пресечена: «Витька, во славу Русской Поэзии, ты хиты ищи-давай!» Тут в меня постучалось подозрение, что проект вот прямо здесь и сейчас осложняется принципиальной невозможностью согласованной и ответственной командной работы, что вот эта сидящая за столом компания кустарей-одиночек даже пьянку по плану устроить не в состоянии. Тут рулят вдохновение и импровизация. Внизу моего организма предсказуемо и скучно обострилось желание забить. Но несколько выше неожиданно затеплилось намерение зажечь. И я зажёг.
- Миш, ищи-давай хиты, говоришь? Лёгко! – запускаю руку в свежепринесённый Болговым пакет с исаянцескими бумажками, вытаскиваю десяток наугад. Раскладываю перед собой приблизительно в один слой, взвожу авторучку и на обнаружившемся тут же чистом листке минут за семь выстрачиваю пару текстов.
- Внимание! Премьера! Предлагаю выпить и восхититься!
Вот эти тексты:
***
Однажды я лишь пребывал в лиши
И от излишка перепись доверил
Своих лишений полчищам шишиг,
С которыми по вере сомесмерен.
Я с ними лишь, и более ни с кем,
Излишество руки подъять не в силе, —
Вернусь из Вавилона и Микен,
не сделав ни единой лишней мили.
***
Кому еще я снился, как полёт?
Как парашют, кому во сне являлся?
Наутро кожа выдублена в лед,
что в прорубях подлунных заручался
с венозной леской вдоль ручной реки…
к полудню троеперстье единили,
в Оку дыханий кинули крючки
и вынули костистый Питер в иле
с одним глазком, он бьет еще хвостом…
Сияет в рифму гелевая ручка.
В тепле, не отрываясь, целый том
я б в ваши сны писал с моей получкой.
К строке свежемороженая льнет,
трепещет, чтобы праздник не кончался.
Кому еще я снился, как полёт?
Кому во сне с крылами не являлся?
«Нука-нука, а как там в оригинале?», «Дай-ка глянуть из чего это ты?», «Как там, как, дай посмотрю автограф?» - и потянулись ручёнки к рукописям.
«А ВОТ ХЕРУШКИ!!!»
Откинув, чью-то самошуструю хапалку, сгребаю рукописи со стола, сую в исходный пакет, и, встряхнув, высыпаю на стол.
Болгов тем временем внимательно прочёл версию, одобрительно потряхивая седыми лохмами. «Молодец, Витька, круто! А я во всей этой куче нихера хорошего не нашёл. С почином нас всех, лики! Наливай!»
Лики выпили и принялись осторожно копаться в рукописях. Одни в поисках «оригинала» только что озвученных стишков, другие в надежде откопать что-нибудь посильнее. Наблюдая за ликовскими гримасами, я с сожалением убедился в специфической ресурсности клубной тусовки. Что бы я ни делал в рамках проекта, она будут против. Некоторые её представители – активно, страстно против. Не использовать силу этой страсти в решении проектных задач было бы просто глупо, а использовать - низко. Однако ж, я никогда не славился в тусовке упердливостью в стремлении к возвышенным идеалам интеллигенской порядочности и утончённости. Низость показалась мне слаще глупости.
4. ...о материале…
Перерыв с четверть пуда мелкозаписанных исаянцевских бумажек во всех возможных направлениях и доступных копателю состояниях, я осознал, что добыча сразу двух хитов за один случайный хапок является обыкновенным статистически невероятным чудом. В качестве метода работы случайный хапок явно не годился. Стало ясно, что без личного знакомства с первоисточником фильтрация архива даст выход близкий к нулевому. И я отправился знакомиться с Валерием Ивановичем Исаянцем.
Сегодня, как и пятнадцать лет назад, Поэтарх каждый воскресный полдень обретается на ступенях дворца культуры Машиностроителей, где тусят коллекционеры всех мастей. Завсегдатаи в курсе, что мелкий армянского экстерьера суетливый бомжик – настоящий поэт Исаянц, экспонат коллекции краеведа Михаила Ивановича Болгова.
- Та-ак, что-то глазёнки жалобно блестят. Где вдохновение?! Жрал сегодня?
- Михаил, понимаешь… аптека…
- В жопу понимаешь аптеку! Вот тебе мёда банка и пошли за курой-гриль. Или колбасы тебе купить? Показывай, что набредил за неделю!
- Cтихотворение о встрече с великим скульптором Верой Игнатьевной Мухиной-Замковой, собиравшей в прошлый четверг свечные огарки для ваяния памятника русскому народу на остановке автобуса 121а.
- Давай сюда!
- Но, Михаил, оно не совсем…
- Потом досовсемишь, ты небось пять ксерокопий уж сделал. Ну вот, я ж говорил – опять ксерокс. Это ты ангелам своим туфту будешь впаривать. Где ручкой написанное?
- Оно карандашом…
- Давай карандашом!
- Вот…
- О, Витька, привет! Вот тебе Поэтарх. Валерка, это Витька, он взялся твои стишки доделывать.
- Здравствуйте, Виктор квасевысочество?
- Чо?!
- Здравствуйте, Виктор. Как вас по отчеству?
Приблизительно такой коннект обнаружился при моём первом знакомстве с Оригиналом.
Как ни странно, мелкий пугливый бомжик с кавказским носом почти не испугался крупного обдолбанного жлоба. Исаянц сходу ухватил меня за верёвку капюшона, чуть попятился и защебетал о поэзии. Моя понималка распознала в этом щебете лишь отдельные слова, типа «силлаботоника» и «мандельштамовского». Оказалось, что устная речь Поэтарха не более разборчива, чем его почерк. Это огорчило. Зато другая фишка порадовала. Несмотря на вполне дикий и замызганный вид, Исаянц не вонял бомжом. То есть запах от него исходил и довольно сильный, но он разительно не соответствовал внешности носителя. Округлый кисловатый фетровый фон сшитый суровыми полынными нитками с ветхим ладаном жёлтошёлковой подложки. Вот как-то так. И взгляд… собачий… птичий… уфолюдский…
Щенок, натасканный в горах
на жеребят летучей клячи,
пока с тобою стыд и страх,
освобождения не клянчи.
Ищи, облаивай, служи,
пой о луне в жару и в стужу.
Однажды звёздные ежи
твою занозу обнаружат
и сразу все до одного
обнимут, точно своего.
5 …о книжке…
«Ну и где тут его стихи, а где ваши извращения?! Вы же паразитируете на сознании больного человека! Его лечить надо, а вы – уроды! Воры! Вы его душу крадёте!!!»
Ни разу до мне не доводилось наблюдать у клубных завсегдатаев столь сильной эмоциональной реакции на сборник стихов. Честная классическая истерика в исполнении зрелой блондинки Тани Шепелевой конечно же была изрядно подогрета лишним алкоголем, но причиной была все-таки «Тетрадь для случайных записей не о том», первая книжка изданная Болговым в рамках проекта «Поэтарх». Так уж срослось, что именно Таня исполнила роль желтоватой боеголовки фурункула, через которую брызнуло на очередной клубной пьянке гнойное негодование скопившееся под общей шкурой Лика. Тонкая синяя тетрадка впритирочку протиснулась между общим чувством собственного поэтического достоинства и жгучим желанием каждого в отдельности конвертировать общак в личные восторги почитателей. Мишке, как ответственному и выпускающему редактору, удалось сохранить в тираже безумие дикого архива Исаянца и ловко припрятать в этом диком безграмотном хаосе обнаруженные и огранённые нами за год хитовые заманухи. Оказалось, что для «Неотома» не актуальна привычная оценка, типа «плохо-хорошо». Эта дрянь однозначно цепляла, увлекала, но как-то некрасиво и неласково. Если в рукописях и на презентациях отдельных стихов неясность авторства, невозможность без зазора совместить стихотворение с автором тихо раздражала, то в тираже, пусть даже крошечно-трёхсоточном, неопределённость авторства стала жёстко выбешивать.
«Надо так издавать, чтобы каждой расшифровке-адаптации-симуляции, как хотите обзывайте своё вмешательство в самовыражение поэта, соответствовал в книге скан рукописи».
Это «надо» сформулировал центральный наливающий элитарного поэтического клуба Саня Боев. С такой подачей материала тусовка была готова смириться. Однако, кроме возмутительной неясности в отношении авторства, «Неотом» содержал и возмутительную ясность - издатель снабдил книжку списком «причастных» к проекту личин. Без каких бы то ни было упоминаний о функциях и ролях упомянутых человеков. В список участников проекта, сподобившихся специального упоминания, вошли практически все унылые собутыльники, вся актуальная на тот момент элита воронежского элитарного клуба поэтов «ЛИК». Я был в курсе болговской провокации со списком «причастников» и задолго до издания книжки стряс с него обещание о неупоминании меня. Мишка гад, обещание не сдержал. Разумеется, я предъявил ему беспредельно личную претензию, а он мне пламенный отмаз, а я ему всеправедный гнев, а он мне беспонтовый отлуп… Короче, очнулся я с племенного бодуна в болговском сарае от того, что две крупных болговских дворняги вдруг с рычанием стали разрывать у меня под головой перьевую подушку. Очнувшись, я начал очень медленно и осторожно думать о том, как без помощи рук, пользоваться которыми в актуальной ситуации рискованно, узнать, целы ли мои уши.
«Филя, Найда, фу!!! Бростье! Нельзя живое мясо! Вставай, Витька, завтракать!»
6 …о причастности…
Тесная и странная связь Валерия Исаянца с Анастасией Цветаевой воронежской окололитературной тусовке была известна изначально. Исаянц нёс эту связь над головой, как хоругвь, за что Андрей Вознесенский в своё время нарёк его Поэтархом. И было что нести. АЦ паковала своего Валерика в большую советскую литературу, что ту иваси в «Правду». Завидовали ему люто, ибо с такой протекцией бесследно кануть в макулатуре было решительно невозможно. Однако ж, Валерик возможность изыскал, беззастенчиво воспарив на крылах своего поэтического гения над прозаическим профессионализмом благодетельницы. Обормот так смачно плюнул старушке в душу, что той пришлось из ситуации выписываться. Зафиксировав на бумаге клиническую картину их знакомства и разрыва, АЦ упрятала её в самый тёмный омут своего архива, наказав наследникам опубликовать заначку только после смерти всех персонажей.
Но то ли наследники забыли наказ, то ли похерили его, то ли этого наказа и вовсе не было, так или иначе, «История одного путешествия» - мемуарная повесть с элементами эротического триллера – вышла в свет между смертями главных действующих лиц. Крошечное иностранное издательство - Дом-музей Марины Цветаевой, Коктебель. Украина. Ничтожный тираж. Но надо ж было книжному обозрению на телеканале «Культура» уделить этому изданию сорок пять секунд в обзоре новинок, и надо ж было воронежскому поэту Александру Боеву включить телек именно в этот момент, и не отвлечься на налив-отлив пивасика! Короче, Сашка, бывший тогда слушателем ВЛК при московском Литинституте, привёз мне книжку из столицы примерно через неделю после её появления на прилавках. Вот тут-то окололитературное жлобьё и дунуло паром в потолок. Документ, свидетельствующей об органической причастности Исаянца к так называемому Серебряному веку русской поэзии, возжелала поиметь куча аборигенного народа. И тут самое место воспеть славу Михаилу Болгову и Александру Гольдфарбу (бизнес-партнёру цветаевских наследников), стараниями которых едва ли не треть тиража «Истории одного путешествия» приехала в Воронеж. Хватило с лихвой. Имя Валерия Исаянца выплыло из бездны небытия на зыбкую поверхность культурного болота великой жлобской провинции. Литературные вши и гниды вдруг исполнились причастностью к Веку :)
...продолжение следует...
Виктор Образцов (ВО!)