Мне кажется исчадием большой песчаной бури
Светло-коричневый булыжник, становой хребет руин,
Что были живы и мертвы в течение центурий,
Впадая в сонный, грязный, жаркий, неизбежный сплин.
Давая камни на постройку крепостей и башен,
Забытый город к небесам взывал обломками колонн,
И ожил в окружении таверн, еврейских пашен
Как только был людьми неспешными из глины извлечён.
Так можно снова сесть, не торопясь, в амфитеатре,
Воображая, что сейчас уж зазвучит ушедший хор,
И посмотреть как мрамор, камень сына Антипатра
Всё ещё держится в строениях с тех самых давних пор.
Узреть скупые очертания богатых саркофагов,
Что кто-то грабил, невзирая на проклятие гробниц.
Не передаст теперь ни слово, ни спокойная бумага
Нрав горожан, их смех, печаль и выражения их лиц.
Передо мной восстают остовы зданий и колодцы,
Остатки храма императору, что заложил Пилат -
Себе на пользу, на страх непросвещённым инородцам,
Хотя Тиберий вовсе не был ни велик, ни свят.
За спесью черт по-гречески оформленной агоры
Пик развлечений, место крови кесарийский ипподром,
Где были скачки, друг друга убивали все актёры,
И против льва и вепря выходили смельчаки с копьём.
Казнили здесь, и после очень неудачного восстанья
Впервые в мире прозвучали здесь слова "Шма, Исраэль"...
Все укрепленья и римлян-архитекторов старанья
Мамелюки снесли безжалостно за несколько недель.
Но вот камней землёй присыпанная кладь
Следит за морем, словно бдительная рать.