Из пролога 2

Игорь Миллер
                Светлане Колесниковой
         
       Снова и снова

Был только беглый интерес, -
сгорающий огонь бенгальский,
искр рассыпающийся треск, -
к новинке: новенькая в классе!
Пишу по памяти с листа,
мальчишка, виноват, художник,
что в паутину черт попал,
сродством манящих невозможным
с лицом, что было мне дано
узнать однажды в незнакомке,
как первый воздух, свет, вино,
открывшийся сознанья космос.

Затягивало глубже без
крупицы пониманья тайной
в ней сфокусированных бездн,
пока не стал я весь вниманье!
Смущал волнения накал
до абсолютного провала,
в котором облик узнавал
«непредсказуемо-фатально»!
И где? На фото с ноготок
в билете, что ли комсомольском,
переживая некий шок,
не понимая, что со мною….
          ______________

Всё поменяется в тот миг,
как позже в первый день творенья,
когда внезапно дарит стих
непроизвольным откровеньем.
Иная скажется среда,
ведь то, что есть внутри сосуда,
не сочеталось никогда
с поверхностным пусть даже чудом.

Но ощутимый тут же сдвиг
с последующим расширеньем
приоткрывает «вечный миг»,
как время разных направлений….
Пусть эта жуткая болезнь
отнюдь не благо мировое,
но в этот миг уходишь весь
и переносишь всё живое….
          ______________

Конечно, в прозе всё попроще.
«Факт – вещь упрямая, но я
уверенно парю над прошлым,
что выше вымыслом меня.
Да, не прожить без парадоксов,
как без спасительных идей
в тенётах проклятых вопросов
реальных призрачных людей….
Все хороши и, слава Богу! –
без покаяния живём,
не думая о сумме долга
в торговле жертвы с палачом….
 
Волна безумия накрыла,
как говорится, с головой
всей массой безотрадной силы,
как «здравомыслящей толпой»!
Не посмеёшься над сердитым
серьёзным делом, и тогда,
сам став посмешищем, простишь ли
не ведая творящих, а?
Да никогда! Прозрей до срока,
не лопнул бы самообман
злым пузырём эпохи доброй, –
к себе бы не вернулся сам….

Тут в протокольном пересказе,
из рамок драмы анекдот
в реализации фантазий
постыдно вырвался вперёд.
И в те страдательные миги
я был трагически смешон,
идеей одержимой дико,
не воплотившейся ни в чём.
Была оказия, а случай,
как в руку сон был нужен мне:
вот-вот решиться моя участь,
но до того я еду к ней!
          ______________

Обманутый досужим слухом,
с легендой и мечтой своей
уже был в вековой разлуке,
расставшись в прошлом декабре.
Но оказалось всё иначе.
Двух ожиданий сны надежд
сливались с явно-настоящим:
«Встречай! Я еду. Буду в шесть»!

Воздастся! Возраст нарастает
напластованьем тщетных средств,
простым сложеньем расстояний
при неизменной сумме мест.
Как в поиске груди вслепую
младенец тычется, уйди
в сплошную область теневую,
чтоб светоч обрести в пути.

С литературным произволом,
сводящим призраки людей
и их реальные подобья,
мы встретились… не та не с тем!
Реальность внутренних миражей –
основа зазеркальных свойств:
пока не потеряешь дважды,
себя в себе не обретёшь….

В грядущем-прошлом был отторжен, -
всё впереди, - оригинал,
но наяву ряд лиц продолжив,
он копией обычной стал.
Так вжиться сызнова друг в друга,
как «до и после» побывать:
уже другим после разлуки,
где обрести, что потерять….

Грань узнаванья-отдаленья –
исчезновенья та же грань,
а в факте встречи разоренье,
хоть лёд зеркальный лбом тарань!
Захлопнулся капкан мгновенья
и, фантазируя ещё,
фонтан иссяк, как наше время – 
источник счастья истощён….

Две жизни, два невосполнимых
воспоминанья, две души
разделены стеклом единым
всеотражающей души.
А проще, космос беспримерный
катастрофический раскол
претерпевал в двух атмосферах:
меж нами вечность, то есть стол….

И сблизившись до полуметра,
разделены, как никогда:
в глаза, как сквозь глазок на двери
друг друга узнаём… тогда!
И в панораме расширенья
лицо в момент отдалено
ретроспективным уменьшеньем,
что в перевёрнутый бинокль!
          ______________

И это стало откровеньем
при суеверном страхе в том,
что без надежды проясненья
всплывает то и дело, что
нам достаётся, как начало
закономерного конца
в три на четыре отпечатке,
где вдруг в лице лицо узнал!

Но, кажется, другое было,
чего никак не мог постичь,
ввалясь «подарком для любимой»,
чушь, околесицу и дичь
неся такую… слава Богу,
забытую, точней, в стыде
сгоревшую. И всю дорогу,
собой красуючись, балдел.

И не снискал расположенья,
ища в прощении за все
страдания невыраженья
освобождающий подтекст.
А на поверхность после всплыло:
в судьбу чужую в чёрный год
я вляпался довольно мило,
самонадеянный урод!

И стал пророком поневоле,
черту отчаянья пройдя
к надежде, не заметив боли…
того, что здесь прошлась беда.
Что объявившийся случайно,
я был давным-давно забыт
в другом любимом, что в несчастном
нелепом случае погиб!

Быть может, накануне свадьбы, -
не зря же друг мой убеждал, -
и умерший как будто дважды,
я абсолютно опоздал!
И только много позже всё же
увидеть, наконец, посмел,
что отплатила невозможным,
страдая так же и не с тем.

«Темнила ясного яснее»,
когда, прощаясь насовсем,
в прошедшем мифа не жалея,
дарила всю себя взамен.
Так мило льстила без обмана,
став на трагедию взрослей,
закончив мировую драму
в ещё слепой душе моей!