Один-один-два-три-четыре.
За странным номером в квартире,
духов французских лёгкий флёр
распространялся по диванам,
и выливался партизаном
во двор.
Соседки, втягивая носом,
дуэт сандала с чайной розой -
отдушку истинных блудниц,
качали головой: химера!
к себе водила кавалеров
без лиц.
Соседки, стайками завистниц,
натужно втягивали мышцы,
но всё не то...А ведь Она
была стройна и миловидна,
и что особенно обидно -
юна.
Они не пили и не ели,
без сна елозя по постели
клубками плотными ужей,
шипели: «будь она треклята!»,
и от греха старались прятать
мужей.
Один-один-два-три-четыре.
Соседки дверь в Её квартире,
однажды ночью подожгли.
А Ей решительно неважно,
но интересно только – как же
могли?
А им не жаль её нисколько,
Она распутница - и только,
не перед Нею падать ниц!
Она - развратница, гетера!
живёт на деньги кавалеров
без лиц.
Они галдели - Боже правый!
коль Ты не быстрый на расправу,
мы сами уж...Но день за днём,
в глубинах сердца, если честно,
мечтали оказаться вместо
Неё.
Один-один-два-три-четыре.
В уютной лондонской квартире
сжигает стерлинги старик.
В напольной вазе – два цветочка,
пускай пропащая, но дочка...
Увы,
однажды, полночью бессонной,
Она шагнула вниз с балкона,
застыли слёзы меж ресниц.
По старой памяти, - без меры,
к отцу стучались кавалеры
без лиц.