Когда город неистовый под ночь смолкает,
Хью снимает с себя улыбки, берёт коньяк
И идёт к своему старому другу
В опустевший, джазовый паб.
Друг его подаёт свою помощи руку,
Тем, что молчит и слушает,
пополам разделяя терпкую муку.
Хью хватается за эту самую тёплую руку,
И, как потерявший свет, как безумный,
Словно перебирая естества своего струны,
Он начинает тихонько шептать:
«Чувствами, которых я раньше не осязал,
Но наслышан буднично – мне нелепо и ново дышать.
Я пробую их, будто табак в хмурое утро и натощак,
Не от этого ль тошно мне и становлюсь я глумливо - слаб?
Из-за этого подросткового и нелепого в голове бардака -
Я становлюсь самому себе раб.
Есть одна девушка, у неё на меня дикий оскал,
Сколько бы не усыпал её слова специями,
Не предлагал ей украшений коллекции.
У меня на неё помимо эрекции,
Спектр ни разу не пройденных ощущений.
Она меня охлаждает колкостью дерзкой.
Каждый раз, когда я вижу её движения резкие-
Меня накрывает жаркой волной смущения,
И во мне, как на ринге,
борются сожаление и восхищение,
Вдыхая запах её смуглой кожи.
Она губы свои кусает –
А моё тело пронизывает до дрожи.
Она меня подавляет и возбуждает.
Я, всякий раз видя её, самосгораю.
Пространство паба непониманием изнемогает.
Хью закуривает, своего друга руку не отпуская:
в чём же дело спросишь?
Ведь не было в женщинах у меня дефицита.
Всё простой, мой друг, и иронично-трагично:
Во мне бушует самое светлое чувство,
Но желание рядом быть с той, которая его разбудила
– погибло:
Самая лучшая из всех женщин - фригидна.