СЕМНАДЦАТАЯ НОЧЬ
Когда тебе семнадцать лет,
В мечтах летаешь, словно птица,
И для любви преграды нет,
Лишь был бы рядом тот, кто снится.
А наяву… хотя бы взгляд
Поймать горячий, восхищённый…
Не надо никаких наград
Пусть только бьются учащённо
Два сердца, пусть слова любви
Замрут в устах… молчанье – злато…
«Меня ты только позови,
Я прилечу… хоть жизнь – расплата…»
Так Шахразада в поздний час
О чувствах бренных размышляла…
Царь Шахрияр войдёт сейчас…
Ей ночи жаркой будет мало!
Как помнишь, о, Владыка мой, газель догнал Синдбад, но вскоре случилось так по воле злой, что испытал он страх и горе. В погоне не заметил он, что полдень наступил. Усталость валила с ног, клонило в сон… И жажда… это вам не малость! Но не было нигде воды, царь о шербете мнил в бокале… И вдруг на дереве следы нашел, что как слеза, стекали… Еще увидел ручеек, что по коре тёк маслянисто…Он плошку сокола извлёк, чтоб жидкостью наполнить быстро, но птица выбила крылом из рук златую чашу… Снова наполнил царь её со злом, но птица кинуться готова… Он в бешенстве своим мечом взмахнул и обрубил ей крылья… У птицы била кровь ключом, но сделав над собой усилье, она кивнула головой, и царь увидел, что на ветке сидит ехидна и слюной своею брызжет всюду метко. Течёт ручьями яд вокруг, Синдбад метнулся – смертью пахнет… Им овладел в момент испуг… А рядом сокол верный чахнет… Синдбад вернулся во дворец, держа в руках без крыльев птицу… На сердце у него рубец – погиб друг-сокол за «водицу». А птица закричала вдруг, как будто крыльями забила, и тут же испустила дух… Царю теперь ничто не мило! Корил он, проклинал себя – ведь сокол был его любимцем, казнился долго он скорбя, ведь жизнью царь обязан птице.
Свой сказ закончил царь Юнан, ну, а визирь твердит упрямо:
- Твой лекарь, господин, Дубан, с тобой все сутки неустанно! Тебя он может отравить – в снадобьях он знаток отличный… Нет, не могу спокойно жить, следить за ним я буду лично! Я расскажу тебе сейчас о подлом, как шакал, визире…
Но наступил рассветный час…
Заснула Шахразада в мире.
ВОСЕМНАДЦАТАЯ НОЧЬ…
Лишь только опустилась ночь,
Явился Царь, желаньем полный,
И дева вновь была не прочь…
Любовь качала их, как волны!
Когда затихли стоны, крик
И страсть пошла уже на убыль,
Шепнул царь в ушко: «Ты – родник…
Твои сладки, как персик, губы!»
И сердце застучало так
У Шахразады утомлённой,
Как будто пойманный сайгак…
Не прячет взгляд она влюблённый.
Наложницу Царь Шахрияр
С улыбкой вдруг прижал любовно…
Да, он пока ещё не стар,
И дева в бедах не виновна.
Визирь, который много лет мечтал о славе и богатстве, к царю с утра пришёл, чуть свет… Его душила мысль о рабстве… Царь приказал:
- Иди в мой дом… к наследнику. И днем, и ночью храни его покой и сон, желанья исполняй все точно!
Был не капризен сын царя, любил он лишь одну охоту, любил он так же и коня, и вольный ветер, и свободу! А вот визиря не любил за глаз недобрый и усмешку, хоть тот гнул спину, что есть сил… Визирь считал, наследник –
пешка. И вот, представился как раз удобный случай: рано утром сын царский, совершив намаз, собрался на охоту. Тут то визирь решил, что цель близка: «Царя я скину в одночасье! Сынка убью исподтишка – царю не будет больше счастья! От горя он умрёт, а я… страною править буду вечно!».
Как кровь, была в тот день заря... Визирь себя вёл безупречно – он стремя в стремя мчался с тем, кого заманит в край опасный. Наследник же не знал проблем – охотник быстрый он и страстный. Скакали долго, целый день, без устали, но нет добычи… Потом вдали мелькнула тень, и сын царя рванул за дичью. Того и ждал визирь – ему не надо пачкать руки кровью, сын царский выбрал сам судьбу, беспечен он подчас порою! Он без питья и без воды, не зная ко дворцу дороги, помчался (долго ль до беды?)… Там смерть настигла очень многих! Визирь обратно повернул, коня пришпорил он и вскоре в слезах правителя тонул… «Какой удар… Какое горе!». Он рассказал, как дикий зверь порвал наследника на части… Царь обессилел, лёг в постель…«Свершилось! Час настал для власти!»
Светало. Не окончен сказ…
Царь Шахрияр покинул деву.
Для Шахразады этот час
Сулит покой душе и телу.