В канадском издательстве ALTASPERA PUBLISHING & LITERARY AGENCY вышламоя книга «Блюз для черной кошки».
Продается здесь:
-koshki/paperback/product-21766191.html
Поскольку книга стоит дорого, размещаю текст здесь для всех желающих ознакомиться:с) Картинки вставлять не умею, поэтому без иллюстраций
БЛЮЗ ДЛЯ ЧЁРНОЙ КОШКИ
душно…(летний бред)
душно…от лопастей словно вор
воздух бежит по мокрой коже
диагноз?…приговор?
без-на-дё-жен…
без-на…
без-дна
без сна
нужна
она
пошло все на…
я хочу думать о нас
я хочу говорить «мы»
вырваться из тюрьмы
мыть тело и душу мыть
предстать пред нею
чистым, не смея
глаз поднять
позови меня
с собою
не скрою
у моей судьбы
может быть
не лицо, а рожа
и всё же
безнадёжен?
что-то солёное ест глаза
надо б зажмуриться
боже, зачем я такой тебе, за-
чем? мокрая курица…
а был мужчиной
причина
смешная, правда?
в мире полмиллиарда
тех, кому много раз хуже
ну же!
встань и выпей вина
у стакана нет дна
кто здесь? а… сатана
продать душу?
бери даром – мне не нужна
послушай
вы же все знаете, черти
говорят, что у смерти
будут её глаза
один из наших сказал
что так будет
впрочем, люди
что они знают об этом
тем более, эти... поэты
да, где ты?
а может, тебя нет и
его тоже...
боже, боже
сотвори чудо
забери нас отсюда
здесь душно, темно
разбить окно…
ночь, но…
Блюз для чёрной кошки
ночь крадётся на крышу
чёрною кошкой
минус тридцать
мысли – серые мыши
мечутся, пытаясь скрыться
ночь же неумолима
создаю завесу из дыма
мимо
молчишь
всё же
если спросишь о чём я
из людей я люблю только кошек
особенно чёрных
особенно этой ночью
особенно прошлым летом
особенно одну
очень
впрочем
хватит об этом
я ведь хотел о главном
о том, что на Солнце тоже
имеются чёрные пятна
я думаю - это кошки
ну ладно… ладно
видимо я спятил
видимо, давно, кстати
у меня появились когти
острые как кинжалы
безжалостные как слово
пробую на себе - вот ведь
капелька побежала
повисла на струне, словно
дождинка на проводах летом
только она красного цвета
опасаясь рассвета
ночь крадется на крышу
мысли серые мыши…
не уходи, слышишь
из моего бреда…
Монолог автоответчика
Здравствуйте, с вами беседует автоответчик.
Автоответчицы нет – она нынче у тёщи.
Маленький автоответчик компьютер калечит,
знаете, он все растёт и становится толще.
В доме покой и порядок, но странное дело:
Мается что-то душа и всё ноет, зараза.
Знаете, мне до изжоги уже надоело
произносить ту стандартную, глупую фразу.
Вроде бы жизнь и сложилась, дай каждому, Боже.
Вроде при деле – не пыльно, в тепле и в почёте.
Не в чем себя упрекнуть, только все меня гложет
мысль, будто я не сказал этим людям о чём-то.
Может о том, что за окнами всё-таки лето? -
Радуйтесь люди! Старалась природа не зря же?
Или, быть может, о том, что далёкая где-то
ждёт их любовь, в телефонных сетях затерявшись.
После гудка вы оставьте, пожалуйста, фразу,
типа: «Родной, позвони мне, хотя б среди ночи!
Очень скучаю!» и трубку не вешайте сразу,–
может быть, я вам скажу что-то важное очень.
Флибустьер
Да, ты права - давно пора настала
вернуться в порт и стать отцом примерным.
Но я приду не путником усталым,
а бородатым, смуглым флибустьером.
И мы пойдём туда, где смотрят косо,
где все пропахло табаком и ромом,
где вечерами пьяные матросы
горланят песни, что подобны грому.
Я расскажу тебе про берег дальний,
где дикари свирепы, словно черти,
про то, как гордо пленные идальго
плевали в наши лица перед смертью.
Я покажу тебе клинок, который
ещё хранит следы испанской крови,
А после покажу на карте город,
Где вымощены золотом дороги.
Я подарю тебе браслет индейский.
Его я снял с запястья мертвой донны.
Она себе кинжал вонзила в сердце,
чтобы не стать утехою притона.
Я буду хрипло хохотать пьянея,
расплескивая эль из медной кружки.
Разбрасывая по полу гинеи,
подмигивать грудастой рыжей шлюшке.
А после буду я просить прощенья,
Размазав слёзы по чумазой роже,
а утром вспоминать все это тщетно…
…и надо мной опять «Веселый Роджер».
Необитаемый портал
Когда земная суета
осточертеет навсегда мне,
меня он примет - самый дальний
необитаемый портал.
Там не зазорно будет мне
(коль высших не постиг материй),
остаться вечным подмастерьем,
и тем счастливым быть вполне.
Там будет мне разрешено
не дожидаться озаренья.
Дремать там сладко будет время,
свернувшись кошкою у ног.
Я не пришлю письма, но всё ж,
однажды, рано или поздно,
туда, сверяя путь по звёздам,
ты обязательно придёшь.
Станционный смотритель
обрывок письма М.Б.
…а в последнее время все чаще мне снится,
будто я пал героем великой войны,
и попал под колёса твоей колесницы,
запряжённой шестёркой котов вороных.
Я читаю с листа партитуры созвездий,
а потом, как обычно, пью чай с Лао-Цзы.
Все безлюдье вокруг исходив и изъездив,
без труда разбираю звериный язык.
Каждый день надеваю свой форменный китель,
где в нагрудном кармане храню твой портрет.
Я теперь, как и ты, станционный смотритель.
В мире нет тяжелее труда, чем смотреть.
Знаешь, срок мой закончится очень нескоро.
Я заметил на днях, и тому очень рад,
что сосед мой - премудрый, седой местный ворон
называет меня не иначе как «Брррат».
В этой сонной глуши нет сетей Интернета,
а полярные ночи чертовски длинны.
Я плету бесконечный венок из сонетов,
сочиняю довольно приличные сны.
Ну, а если внезапно случается утро,
уползает за сопку ближайшую страх,
остается со мной голос ветреной тундры,
запах снега и ягеля вкус на губах…
СУКА-ЛЮБОВЬ
Гюрза (знойный блюз)
Нетвёрдой походкой мимо мента…
Спрячусь в кафе…пора…
Город желает иметь гуд тайм
Когда спадает жара.
Город Хейнекен-Тоник-Джин,
Днём как собака злой,
К вечеру счастлив, что пережил
Адский дневной зной.
Кроме меня никто не погиб,
Значит ещё по сто.
Бармен, вставший не с той ноги,
Снова налил не то.
Ладно, чёрт с ним! Я выпью за
Ту, кого рядом нет.
Где ты сегодня, моя Гюрза?
С кем говоришь во сне?
Кто тот блаженный, что принял яд
Твоей гремучей любви?
Счастья тебе, о, моя змея!
Пусть без меня, увы…
Детка, прошу – отведи глаза
Или пойдём со мной.
Кукол раскрашенных полный зал.
Женщин нет ни одной.
Женщин вообще в этом мире ноль.
Ладно, соврал, прости…
Яд твой смертелен, но алкоголь
Может ещё спасти.
На посошок! Брат, плесни сюда!
Время трубить отбой.
Стоит ли быть мужчиной, когда
ЖЕНЩИНА не с тобой?
Город, докуривай свой кальян,
Страсти фальшивой жди.
Детка, прости, я сегодня пьян…
Я ухожу один…
Заклятье
Греми, сумасшедший бубен,
Весь проклятый род буди!
Пусть адом земным ей будет
Огонь у меня в груди!
Уносится на корвете,
Та женщина, что люблю,
А я наколдую ветер
Вослед её кораблю.
Слепой и глухой от горя,
Того не желая сам,
Пошлю я за ней в погоню
Все чёрные паруса.
Пускай приготовят жала
Тринадцать гремучих змей
Для той, что с другим сбежала
В багровом венце измен.
Вы, тёмные мои братья
И сёстры мои во зле,
Несите мое проклятье!
Неситесь за нею вслед!
А я наколдую бурю
У хищных, холодных скал
Для той, без кого умру я,
Для той, что всю жизнь искал.
Пусть в дьявольской карусели
Закружатся их тела!
Кипи, колдовское зелье!
Пылай, мой огонь, пылай!
Последний романс
Мы с тобою одни в этой комнате,
И не сон, и не бред, и не пьян.
Я себе предлагаю опомниться:
Не моя ты, увы, не моя.
Да и что у нас общего, вроде бы,
Но коснулся щекою волос,
И пропал, и твержу как юродивый:
«Довелось, довелось, довелось!»
Довелось мне, видавшему всё уже,
Завершая свой путь по земле,
Так влюбиться – с разбегу и по уши,
Как мальчишке шестнадцати лет.
И откуда взялась ты на голову,
На седую, шальную мою.
Этот воздух, тобой заколдованный,
Не стыдясь, без зазрения пью.
Пью до одури, до помутнения.
Ты скажи мне, Господь, не тая:
Эта сладкая мука весенняя
Мне награда иль кара моя?
Но, сдержу я дыханье неровное,
Молча взгляд опущу до земли,
И уйду, ибо счастьем ворованным
Эту жажду нельзя утолить.
Сука-любовь
Надо ж, прошло уже больше века,
И что под вами нового, небеса?
Улица, ночь, фонарь, аптека…
«Открыто 24 часа»
- Девушка, здравствуйте. Вот он – ваш я
Лучший клиент. Узнаёте что ли?
Дайте-ка мне что-нибудь для кашля,
И что-нибудь для головной боли.
Дайте вон ту – крупнее калибром,
Так уж чтобы наверняка.
Слушайте…слушайте, вы не могли бы
Выпить со мной, например, коньяка?
Нет, я не клеюсь, оно мне надо?
Какой из меня кавалер к чёрту?
Не коньяку, так хотя б шоколада.
Я вам хочу рассказать о чём-то…
Наверняка, вы немало видали
Такого вот человечьего вторсырья.
Только представить себе едва ли
Можете, что вот, к примеру, я
Ещё недавно был чист, ухожен,
Щедр, богат и всеми любим.
В большом кабинете кресла из кожи,
Персональный автомобиль,
Дом полной чашей, жена и дети,
Во мне не чаявшие души.
И мне казалось, что в целом свете
Недоступных мне нет вершин!
Жить бы да радоваться не зная
Грусти-печали, но вот беда
Пришла, не спрашивая когда ей
Можно прийти и стучать куда…
Для кого-то любовь - отрада,
Светлою грустью придет к другим.
Мне она стала геенной адовой,
От которой вскипают мозги!
Клял её колдовским отродьем,
А ночами скулил в окно!
Баба как баба… С чего бы, вроде?
Ведь не мальчик уже давно …
Что тут делать? Расстаться с нею
Пригоршню горькую слов сказав,
Или же жить подлецом, не смея
Зеркалу даже смотреть в глаза?
Вот и сошел натурально с рельсов.
Теперь курсирую как в бреду.
Я надеюсь, что с каждым рейсом
Все ближе станция, где сойду.
Что мне светит в конце туннеля
Не так уж важно, поскольку здесь
Со мною Ад мой, и неужели
Что-то страшней в этом мире есть?
Даже если в Небесном Царстве…
Ладно… вижу, достал я вас…
Мне пора принимать лекарство.
Улица, утро…фонарь погас
Чистилище
Чищу себя, чищу.
Лик твой глядит строго.
Ты мне была пищей,
Стала ты мне богом.
Стала ты мне снегом,
На голову павшим.
Ты мне дана небом.
Как же я так? Как же?
Словно стальным тросом
В шею впилась дата.
Там же меня спросят:
- Как ты хранил дар-то?
В небо смотреть жутко,
Я ведь один в поле.
Жизнь переплыть - шутка ль,
С грузом такой боли.
Этой любви пекло
День ото дня злее.
Ангел ты мой светлый,
Кто я теперь? Где я?
Я ведь теперь нищий.
Имя мое – Каин.
Чищу себя, чищу
Адским огнем. Каюсь.
Самба на минном поле
«Пять к одному, детка, один к пяти:
Живым отсюда никому не уйти»
©Джим Моррисон
Ни усталости и ни боли.
Барабаны, как пулемёт.
Эту самбу на минном поле
Мы танцуем четвёртый год.
Нынче лира моя не плачет,
Да и ты уж не та змея.
Стал я дерзким, брутальным мачо,
Ты растратила весь свой яд.
Я давно разгадал все тайны,
Да и ты видишь всё насквозь.
Продолжая наш долгий танец,
Мы надеемся на «авось».
Ни сомнений уже, ни страха,
Только отблески от костра.
Наши плечи покрыты прахом
Тех, кто рядом плясал вчера.
Музыканты в поту и пьяны,
Но стараются на износ,
И текило-марихуанный
Запах смерти щекочет нос.
Просит парус мятежный бури.
С неба пальчиком нам грозят.
Умереть не хватает дури,
А живыми уйти нельзя.
Так пляши, надрывая сердце,
Под безумную смену нот!
Ну а тот, кто боится смерти,
Тот, пожалуй, и не живёт.
Пока Любовь не разлучит нас
«Then love, love will tear us apart again»
©Joy Division
А мы висели на тонкой нити -
Два колокольчика на ветру.
А мы умели друг другу сниться,
Пока беда не случилась вдруг.
А смерть всё время ходила рядом
И выбирала себе других.
Ноябрьский дождик шептал: «Не надо»
И рисовал на воде круги.
Я не зову и не жду ответа.
Пускай тепла мы не сберегли,
Мы будем живы пока от ветки
Не оторвётся последний лист,
Пока мы помним себя другими,
Пока играет осенний джаз,
Покуда Время не сменит имя,
Пока Любовь не разделит нас.
ДЕКАДАНС
Пока ты спал…
Михаилу Рубину
«Я где-то читал
о людях, что спят по ночам»
©БГ
В такую ночь и умирать легко.
Пока ты спал без снов и без зазренья,
Неутомимый дальнобойщик Время,
Притормозив, решил пройтись пешком.
И ходики, что где-то в доме есть,
Шаги его отсчитывали гулко.
Запутавшись в лукавых переулках,
Скулил забытый кем-то до-диез.
Дышала твердь, вздымалась высота
И опускалась выдохом. Наверно,
В такую ночь сам Николай Коперник
Решил бы, что Земля на трёх китах.
Нагие звезды позабыли стыд,
Созвездия меняли очертанья,
И все, что днём тебе казалось тайным,
Вдруг становилось ясным и простым.
Как мать на колыбель, смотрела вниз
С небес на нас кромешная свобода.
В такую ночь безвыходность ухода
Не достает словами: «Обернись!»
Той ночью город песен не слагал,
От удивленья вытаращив окна:
Над ним, как будто всем живым в упрёк нам
По небу не спеша, шагал Шагал…
…под утро фантастическая быль
Звучала как обыденная небыль,
Но все, кто в эту ночь не спали, небо
Не называют больше голубым.
Декаданс
Косы цвета пустыни,
Очи цвета воды.
По-над чашками стынет
Фиолетовый дым.
В тёмных недрах сосуда
Золотые огни.
Мы с тобой не отсюда.
Мы с тобой не они.
Мы с тобой не из тех ли
Безнадежных времён,
Где смертельным утехам
Предаётся Нерон,
Где Богиня Порока
Неизменно пьяна,
Где цветы, как и строки
Злее чем Сатана.
Там, сквозь зелень абсента,
Смотрит в море Мане:
Неизбежность крещендо
В каждой новой волне.
Там и мыслят стихами,
Там и жизнь лишь игра.
Вечно благоухает
Утончённый разврат.
Мы одной с тобой крови,
А они - дети лжи.
Тайну, что я открою,
Не храни, расскажи
Всем на свете о том как,
Заплутав средь дорог,
Не оставив потомков,
Умер старенький бог.
Лететь!
Пить воздух вечернего лета большими глотками,
Распяв своё тело в высокой и пряной траве.
Скажи, та звезда, что смеялась сегодня над нами,
Не та ли звезда, что дарила очам нашим свет?
Мы падшие птицы – в руках у нас память о крыльях.
Мы вечные пасынки этих просторов глухих.
Скажи, этот ветер, пропахший полынью и пылью,
Не тот ли, что нёс нас над морем в ладонях своих.
Но Солнце сочится сквозь облако каплями света.
Смертельна для нас его огненно-красная медь.
Кончается ночь, и осталась одна сигарета,
И бездна раскрыта, и самое время лететь!
Кочевник
Я кочевник любви, осуждённый навечно в изгнанье.
У крыльца твоего разобью я сегодня шатёр,
И спою тебе все, что прожил, и уверен заранее:
Этой ночью у нас до утра не погаснет костёр.
Жизнь - всего лишь прощанье, жестокая, долгая пытка.
Я не буду пытаться тебя о прощении молить.
Не смотри мне вослед, если утром шальная кибитка
Унесёт меня в степь, растворяясь в дорожной пыли.
Я несусь обречённо, навек очарованный жизнью.
Все раздав до конца, ни пред кем не останусь в долгу.
Я кочевник любви, не смотри на меня с укоризной.
Может быть, я один в этом мире тебе не солгу.
Прощай, мой друг
Прощай, мой друг. Здесь было хорошо,
Но вновь весна на север гонит стаи.
Раскрой окно, плесни на посошок.
Присядем на дорожку. Улетая,
Я оставляю здесь ненужный хлам
Обид-побед, охапку старых песен,
Мечты, давно сгоревшие дотла,
И опыта божественную плесень.
Сам посуди, вот эдакий-то груз
Какие крылья приподнять смогли бы?
Возможно, я сюда еще вернусь,
Но ты меня узнать не сможешь, ибо
На берегах неведомых времён,
Под светом солнц иных галактик греясь,
Примерю я две тысячи имён,
И новую божественную ересь
Провозглашу. Мне, право, скучно здесь
В предгорьях Парнаса, на который,
Мне как бы предлагается залезть,
Используя смекалку. Эти горы
Пускай штурмует юный скалолаз.
Его там ждут поддатые менады.
Меня же ширь степная заждалась.
Прощай, дружище! Не грусти, так надо…
Постбродскизм
Я пропадал годами, не помню где,
сеял добро, а после жалел об этом.
Часто залазил в дебри – искал людей.
Неоднократно видел конец света.
Сорил деньгами, молился на медный пятак,
ждал известий, а от кого – неизвестно.
Долго сидел…за партой и просто так,
пьяную музу считая своей невестой.
Дюжину жизней съедал за один присест,
укрывшись небом, под голову клал горы.
Пил по пятницам - пятниц бывало семь.
Шёл под дождем, кутаясь в куцый ворот.
Жаждал любви, боготворил разврат,
хрипло скулил о нежности, чуть не плача.
Как человек порядочный, был женат,
и, что характерно, почти всякий раз удачно.
Пил даже воду, с любой, шевелящейся спал,
из всех команд воспринимал лишь «вольно».
Внезапно стал взрослым, выпил и снова впал
в детство, заметив, что взрослым быть очень больно.
Станционный смотритель 2
Двадцать лет ни письма, ни звонка. Ты прости, пожалуйста!
Я так рад тебя видеть, дружище! Да не сердись!
Я проездом из Петербурга. Поиздержался.
Может быть, ты по старой дружбе нальёшь в кредит?
Я свалился как снег на голову среди ночи.
Посмотри, Смотритель, какой я теперь moujique!
Где я шлялся все эти годы? Неважно. Впрочем,
Расскажу в двух словах, какая случилась жизнь:
Управлял департаментом, мыл по ночам сортиры.
Изобрёл для блудных отцов приворотный отвар.
Поднимал экономику в странах иного мира.
Нанимался поэтом славить любую тварь.
Осушал в Алабаме болота палёным виски.
Андалузским зноем гитару поил с руки.
Уходил никуда, как правило, по-английски.
Познакомил Гомера и Гоголя… Пустяки…
Как ты сам? Что теперь на родной Итаке?
Что моя Пенелопа? Метёт женихов метлой?
Говорят, прежний царь вернулся опять, не так ли?
«Иногда они возвращаются» Повезло!
Было всё в этой жизни, ты знаешь: шипы и розы.
Это очень кстати, что за окном темно.
Я скажу по секрету тебе: я объявлен в розыск.
Эта старая сука Память бежит за мной.
«Мы уйдём незаметно» Помнишь ли эти строки?
Не смотри на меня, Смотритель, как Он с икон.
Наливай стременную, подай мою птицу тройку.
Я вернусь, если стану взрослым – таков закон.
ОСЕНЬЕ
(меланхолирика)
Страсти по сентябрю
Игорю Царёву
«А мне б ещё с понюшку лета»
© И.Царёв(Могила)
Признаки сей поры:
Зелень арбузных гор,
Школьный базар открыт,
Дождик и разговор,
Что, мол, пора пальто
Где-то в шкафу найти.
Ливень напомнит, что
Осень уже в пути.
Мокрые паруса
У бригантин-берёз.
Льёт на избу и сад,
На опустевший плёс.
Льёт словно из ведра,
День и другой подряд.
Дескать, уже пора
Петь на осенний лад.
Бодрый, мажорный бой
Сменишь на перебор.
Пальцы сами собой
Лягут на ля-минор.
Осень уже в пути,
Стала редеть листва.
Глядь, сам уж без пяти
Немолодой чувак.
Вот уж морщинок сеть,
И седина в кудрях.
Долго ль ещё нам петь?
Главное, чтоб не зря.
Чтобы не кое-как,
Все завершив дела,
Принял на грудь слегка,
Глядь, а она пришла…
Признаки сей поры:
Думы и тяжесть лет.
Но до конца игры
Можно сложить куплет.
Если ко дну идти,
Так, чтобы полный трюм.
Лета щепоть в горсти…
Страсти по сентябрю…
Побег Из Осени
Назиру Алимбекову
Этот сезон несносен:
Сырость и неуют.
Перехитривши осень,
Я отвалю на юг.
В кассе на Павелецком,
Добрая фея мне
Выпишет пропуск в лето
Сроком на десять дней.
Стало быть, очень скоро
Мне предоставит кров
Маленький южный город
В пыльной чалме ветров.
Там куролесил Стенька,
Там испокон веков
Не заменяют деньги
Крепости рук и слов.
Там не живут интриги,
Дрязги и суета.
Люди там словно книги -
Не устаёшь читать.
Там, в непролазной пойме,
Перебирая сеть,
Я вдруг однажды понял,
Кто я по жизни есть -
Что не дано ужиться
Мне в золотой Москве.
Древний заквас мужицкий
Вывел меня на свет.
Там буду жить без сна я,
Ведь обернётся вслед
Та, что сама не зная,
Ждёт меня много лет…
Спросишь меня - зачем мне
Богом забытый край?
Просто я, брат, кочевник.
Просто мне в путь пора.
Сяду в нескорый поезд,
И сквозь окно купе
Буду читать запоем
Книгу родных степей.
Где-то на перегоне,
В самом в глухом углу
Осень меня догонит
Капелькой по стеклу…
Бабье лето
Сергею Турутину
Бабье лето, Бабье лето!
Крыта золотом земля.
Дай, дружище, сигарету,
Я сегодня на нулях.
А вчера я, в кой-то веки,
Провожать ходил весну.
Промотался до копейки,
И под утро лишь уснул.
Все, что скажете мне, знаю:
Говорю, мол, невпопад -
Провожал весну вчера я,
А сегодня листопад.
Не смотрите вы, ребята
С укоризной на меня.
Я еще один десяток
Накануне разменял!
Только песенка не спета,
Пусть бегут себе года.
За весною будет лето.
Будет лето, господа!
Осенний сонет
В моём саду хозяйничает осень -
Шальная и обкуренная в дым
Художница, что рвёт свои холсты,
Придя в себя в конце промозглой ночи.
Любовь моя, печаль моя, послушай:
Священник тот, что был на нас сердит,
Сказал, что завтра всё ж соединит
Навек в своей церквушке наши души.
И сердце, и рука, и старый сад
Тебе одной теперь принадлежат,
А также строк моих грядущих реки.
А строки, что написаны другим,
Пускай сгорят и превратятся в дым.
Так будет ныне, присно и вовеки.
Осенний романс
Леониду Марголису
Пускай у осени твоей
Характер мягок, я-то знаю,
Как трудно без тепла друзей.
И череда погожих дней
Приход зимы не отменяет.
Уже видна ее печать
На лужах поутру, а иней
Как первая седая прядь.
Движенья стрелок не унять,
И время вновь изменит имя.
Давай присядем у костра,
И хоть на вечер станем юны.
Да будет осень к нам добра,
Да не умолкнут до утра,
И наши голоса, и струны.
Мы будем спорить горячась,
Сонм вороша имён высоких.
Да не иссякнет в кружках чай!
Да не покинет нас печаль,
Печаль, рождающая строки.
Осень
Не спеша схожу с ума.
Не судите, люди.
Может ранняя зима
Боль мою остудит.
На столе стоит стакан
С мутною тоскою.
Пью с утра, да все не пьян.
Не пою, а вою.
Эта комната пуста,
Тишина упруга.
Заплутал я, заплутал -
Нету рядом друга.
За стеклом унылый вид.
Я окно открою -
Может ангел прилетит
Поболтать со мною.
Ветер стаи вдаль несёт.
Тьма рассудок гложет.
Ты прости мне, Осень, всё,
Что Господь не сможет.
Ты спаси меня, укрой
От тоски постылой,
Осень - светлый ангел мой,
Мой золотокрылый.
ПЕСНИ СТОЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ
***
Я помню песни той войны,
Их в детстве матери нам пели.
Мы слышали из колыбели:
- Придёт и ваш черёд, сыны!
Придёт черёд примерить жизнь
Большую, страшную, иную.
И прошепчу я: - Да минует…
В ответ услышу лишь: - Держись!
Не спрятаться, не лечь на дно,
Ни в глушь тайги, ни заграницу.
Война, которая мне снится,
Когда-нибудь придёт за мной.
Без объявленья, без причин,
Без жалости и без пощады.
И оглушит вдруг слово «НАДО!»,
И оправданий не ищи.
И станут мелочью в горсти
Все наши кухонные речи,
И ляжет тяжкий крест на плечи,
Который некому нести.
Когда-нибудь придёт за мной
Сержант с помятою трубою.
Идёт война Небес с Землёю,
И близок возраст призывной.
***
Проснуться вдруг от страшной боли,
И вдруг понять, что счастье – дым,
Что боль не сон, что жизнь не поле,
А в поле воин – ты один.
И встать с колен, и жить не хлебом,
И строить храмы на крови.
Пусть не взлететь, но видеть небо
Большое, полное Любви.
Засадный полк
Владу Коне
«Вот едут партизаны полной луны.
Моё место здесь»
©БГ
Мы слышим грохот битвы, но пока
Стреножены лихие наши кони.
Мы всадники засадного полка,
Готовые к атакам и погоням.
Проворны стрелы и мечи остры,
Но неподвижны ножны и колчаны,
И в стане нашем не горят костры.
Мы все храним суровое молчанье.
Мы витязи – мы рождены для битв,
Но не нарушим странного покоя.
Не грянет гром, трубач не протрубит,
И командир не крикнет нам: - По коням!
Никто не вспомнит наши имена,
Но полк стоит с рассвета до заката.
Не потому ль жива ещё страна,
Что мы пока не разошлись по хатам?
Мы вольный люд, а не цепные псы:
Мы здесь не ради званий и награды.
Идут года, меняются бойцы…
Полк никогда не выйдет из засады.
***
Командир
я не верю, что мы победим
я не верю
впереди
грязь дорог, затяжные дожди
и потери
нет числа
именам, что война унесла
мы устали
в море зла
наша вера когда-то была
твёрже стали
чья вина
нас никто сюда силой не гнал
да, конечно
только нам
не сказали, что эта война
будет вечной
Командир
я не струсил и не дезертир
но не греет
мой мундир
и, поэтому, холод в груди
все сильнее
и темно
я не брошу оружие, но
ходят слухи
(так смешно)
будто нет нас на свете давно
мы лишь духи
Маленький барабанщик
Женьке Какузину
Мне никуда не деться
От этих тревожных нот.
Однажды в далёком детстве
Он всех нас позвал в поход.
Мы шли сквозь снега и чащи,
Кто весел, а кто сердит,
И маленький барабанщик
Всегда шагал впереди.
Мы шли в ледяные дали
Сквозь буреломы вех,
И все мы прекрасно знали:
Ему тяжелее всех.
«Ищущий да обрящет» -
Каждый из нас твердил.
И маленький барабанщик
Всегда шагал впереди.
Видели мы в дороге
Как раскалялась сталь.
Мы позабыли многих,
Тех, кто идти устал.
Солнечным и звенящим
Голосом нас будил
Наш маленький барабанщик,
Что был всегда впереди.
И если скажу, что знаю
Куда он ведёт – совру,
Но я поднимаю знамя,
Что выронил павший друг.
Пули свистят всё чаще,
Сердце щемит в груди,
И маленький барабанщик
По-прежнему впереди.
Волонтёр
Я волонтёр – меня не ставят в строй,
Не выкликают имя перед строем,
И никогда не назовут героем.
И, если честно, я и не герой.
Герои в орденах, не то, что я.
Они всегда подтянуты и крепки.
А я стою в дырявой телогрейке,
Сжимая ствол отцовского ружья.
Стена огня им вовсе не страшна,
А я пугаюсь грохота разрывов.
Они желают умереть красиво,
А я – чтоб жили дети и жена.
Пускай смеются – это не беда.
Ведь от себя мне никуда не деться.
Я сам пришёл, куда велело сердце,
И не уйду отсюда никуда.
Песня столетней войны
Кончился бой. Плачь, скрипка, плачь!
Время гореть кострам.
Время, чтоб скинуть с себя как плащ
Ненависть, боль и страх.
Время вложить в ножны мечи,
Время трубить отбой.
Время молчать. Слышишь, кричит
Кто-то ещё живой!
Смуглые пальцы мусолят бинт,
Взгляды полны тоски.
Сколько ещё выпадет битв?
Карты свои раскинь!
Хочешь узнать долю свою?
Вот что скажу тебе:
Как ни крути, как ни воюй,
Не покорить небес.
Не поделить небо нам, брат.
Может быть, лишь один
Через огонь доползёт до врат,
Чтоб услыхать: «Войди!»
Странный обычай – считать года
Вместо погибших рот.
Помнит ли кто: где и когда
Начался наш поход?
Кто мы? Откуда? Куда идём?
Кто там кричит «Ура!»?
Там впереди за сплошным дождём,
Кто, наконец, наш враг?
Сколько ещё выпадет нам
Боли, потерь и бед?
Что ни нажил, эта война
Всё заберёт себе.
Наши трофеи, смешно сказать,
Стоят, что пыль в степи.
Мы будем драться. Пути назад
Нет, мой товарищ. Спи…
С первым лучом новой зари
Дай Бог нам новый бой!
Бей, барабан! Пламя, гори!
Пой, маркитантка, пой!
АМЕРИКАНСКИЙ РОМАНС
Девушка и бог
романс для Ю.Беломлинской
Среди пёстрой толпы, на углу
Сорок третьей с девятой, под вечер,
Отменив долгожданную встречу,
Так некстати сломался каблук.
И тотчас громко вспомнилась мать,
Да и как же тут не материться:
Бедной девушке сильно за тридцать,
Только счастья, увы, не видать.
Ни бойфренда, ни старых друзей.
Опостылевший джоб, в Квинсе хата,
Неоплаченный рент, а зарплаты
Лишь хватает на ланч да сабвей.
А когда ты выходишь гулять,
Эти взгляды, плюющие в спину.
И куда не посмотришь: чужбина –
Равнодушная, старая ****ь.
Снявши туфли, всплакнула слегка,
Меж церквушкою и синагогой.
Очень долго искавшая бога,
Вдруг столкнулась с ним у кабака.
В нём от бога почти ничего,
Не считая потертого нимба.
Если даже вы встретились с ним бы,
Нипочём не узнали б его.
Невесёлый, помятый старик
Вдруг промолвил, похмельем страдая:
- Мне б поправиться. Слышь-ка, родная,
Я ведь чудо могу сотворить.
Посмотрела, опешив чуть-чуть,
И ответила, вздрогнув душою:
- Это яблоко слишком большое.
Я, пожалуй, его не хочу.
В тёмном баре, где пьют на убой,
Рассказала, как в исповедальне,
Что в чужих, многочисленных спальнях
Безуспешно искала любовь.
Бог налил и понюхал коньяк.
Выпив залпом, зажёг сигарету.
- А чего же искать, как не ЭТО?
Кстати, знаешь, любовь – это я.
И ни в чем я тебя не виню.
Вновь налил и промолвил: - Лехаим.
И рванула пролётка лихая
На Фонтанку с седьмой авеню.
А на Малой Конюшенной – стоп!
- Всё, приехали, детка, слезаем!
Красота, словно тушь со слезами,
Потекла вдруг с лица на листок…
Как бы ни были вы далеки,
Не отпустит прокуренный Питер,
И хоть горы монет накопите,
Не откупитесь век от тоски.
Здесь, глотая болотистый смог,
Где-то рядом живёт бородатый,
И почти постоянно поддатый,
В ветхом тельнике старенький бог.
Американский романс
Посвящение Максиму Шраеру
…где-то в окрестностях рая:
в Бруклинске или Ньюджерсии,
не торопясь умираю.
Мимо моей смерти,
забывшая благоразумье
у стойки пивного бара
(как зонтик), странная пара,
идет, поминая всуе
Любовь. Вослед им
радостно матерится
необъятная как вселенная
чёрная ангелица,
что продаёт гастриты
в маленьком магазине
на берегу тихой стрит,
не помнящей своё имя…
…на апельсин-закат
смотришь голодной чайкой.
Остов моста покат.
Тихо вздыхает чайник.
Близится ночь. Свежо.
Не покидай меня больше!
Ласки твоей ожог
не заживает. Боль же
свидетельствует, что жизнь
теплится в чахлом теле.
Стоит глаза смежить,
льдина моей постели
тронется. По весне
мне умирать всё легче.
На петербургский снег
с крыш моих память хлещет…
Выплюнутый натугой
иссиня-черных губ,
прошедший медные трубы
звук и упруг, и груб.
Луизианским зноем
выжмет последние силы,
но, если ты со мною,
я не умру, друг милый…
...нет, я ещё не сплю,
просто уже до фени
иерихонский блюз
лабухов из кофейни,
неоплаченный счет,
штоф с недопитым ядом…
Я поживу ещё,
если ты будешь рядом…
Greyhound (памяти Любви и Чарли Паркера)
«Серая гончая»
Уносит тебя от меня по пустому шоссе.
Этою ночью я
Буду смотреть сквозь стакан… авеню номер семь…
К чёрту все строчки и
К чёрту «Свободу», и Город её, и Гудзон!
Все многоточия…
Все запятые, созвучия! К дьяволу сон!
К чёрту все прочее!
Чарли по прозвищу «Птица» струится в ночи.
Сделай погромче!
Это душа моя раненой птицей кричит!
«Серая гончая»
В эти минуты утюжит собой Иллинойс.
Я на обочине
Бледною тенью с мольбою в глазах своих: -Брось!
Брось, ты мне очень…
Ты мне как воздух, а всё остальное туман.
Вижу воочию
Бред, как Чикаго смывает дождём в Мичиган.
Порваны в клочья
Судьбы и рифмы, рассудок, часы, календарь…
«Серая гончая»!
Будь же ты проклята – вечно голодная тварь!
***
Брайтон, кухня, водка, вечер.
Фразы, длинные как годы,
И глаза не человечьи
Серокаменной «Свободы».
Знаешь, хватит о погоде!
Помнишь, мы с тобою жили
В той стране, куда уходят
Умирать автомобили.
В той стране сильнее ветры,
Задушевней разговоры.
Там длиннее километры,
Там печальнее миноры.
Там сердца добрей и чище,
А дожди на сны похожи.
Там меня доселе ищет
Чей-то взгляд в толпе прохожих.
Он неистово красивый,
Этот взгляд из неба соткан.
Там всё верят, что мы живы…
Brighton, kitchen, night and vodka.
Далёкому другу
Геннадию Сергиенко
Тот город, где сейчас живёт мой друг,
Стоит почти что на другой планете.
И мы согласны с приговором этим,
Надежды не сулящим нам на «вдруг».
Мы не столкнёмся в праздничной толпе,
И не помчимся, на ночь глядя, в гости,
Под водочку на кухне мыть всем кости,
И до утра, увы, не будем петь.
Невольники житейских передряг,
Мы знаем, что не вырвемся отсюда,
Но сердцем продолжаем верить в чудо,
Хоть понимаем разумом, что зря.
Не будет чуда – приговор суров,
Но всё ж, друзья, я чувствую, что тут вы.
Нам место встречи заменяют буквы,
И цифры электронных адресов.
Беверли Хиллз
песня для Моррисона
Доброе утро, Беверли Хиллз!
Стою на пустом шоссе.
Пыль на плечах, на губах стихи.
Куда подевались все?
Подвыпивший ангел кричит: “Бежим!
До цели подать рукой!”
Но я устал, и знаешь ли, Джим,
Я вспомнил кто я такой.
Я добирался до этих мест
Долго, о, ангел мой!
Строго на запад, и вот те крест,
Теперь я хочу домой.
Туда, где ветер - мой старый друг
Несет пожелтевший листок.
Птицы под осень летят на юг,
Душа моя - на восток.
Я начинаю обратный путь
В свой неуютный край.
Я не дошёл до тебя чуть-чуть
Беверли Хиллз, гуд бай!
Бульвар Сансет или 20 лет спустя
Нетрезвый ангел - мой старый друг,
А ты всё маешься на Земле?
Открой глаза, посмотри вокруг:
Здесь всё изменилось за двадцать лет.
Ты вечно прав, но сдаётся мне:
Не так уж плохо идут дела.
Не важно, кто победил в войне,
Важнее всего, что она прошла.
Свобода – просто красивый миф,
Пустая цацка фабрики грёз.
Мы просто едем, на всё забив,
Швыряясь пылью из-под колёс
Туда, где у каждого мерседес,
Одна большая на всех мечта.
И нам сегодня неплохо здесь,
И как же классно нам будет там!
Герои, кому вы теперь нужны?
С тех пор как будто прошли века.
И ты возвращайся в цветные сны,
Не отвлекай нас по пустякам.
Наш добрый бог нам простит грехи.
На всех светофорах зелёный свет.
Мы, кажется, проехали Беверли-Хиллз…
Доброе утро, Бульвар Сансет!
ТРЕЩИНА
"Патриотизм значит «просто убей иноверца».
Эта трещина проходит через моё сердце…"
©БГ
Паранойя
Ненависть поднимает плеть.
Ужас виски сдавил.
Мама, мне не о чем больше петь:
В мире не стало любви.
Я мог бы петь о любви к деньгам,
что правят сейчас Москвой,
но я расколот напополам,
и издаю лишь вой.
Страшная трещина разлеглась,
расколов меня как доску -
След вражды между цветом глаз
и шириною скул.
Мне слышатся сходы людских лавин,
звон стали и ржанье коней.
Предки мои – монгол и финн
насмерть сцепились во мне.
Мама, мне больно, ведь я стою
на рубеже огня.
Каждая пуля, в любом бою
выпущена в меня.
Вот мои дети, они бегут,
с ужасом глядя вверх.
Я укрываю их, как могу,
сурами древних вер.
Только этот непрочный кров
не защитит от ран.
Мама, это ведь наша кровь
хлещет через экран!
Мама, мне страшно – наш дом в огне!
В двери стучат ногой
или прикладом, сдается мне,
Кто-то льёт масло в огонь.
Твари, чьи мысли черней любой
нефти, пришли сюда.
Благословлённые на убой,
в горы идут стада,
восклицая: - Вот это да!
Как же нам повезло!
Наш бог самый добрый и он всегда
простит нам любое зло
во имя мира. Кстати, война
где-то недалеко.
Слышали? Снова запрещена
Песня про Сулико!
Отче, ведь в залпе наших ракет
Нет состава греха?
Мне почудилось или нет:
Кто-то выкрикнул: «Хайль!»?
Или «Джихад!»? Впрочем, всё равно
Видимо не земле
Паранойя, словно вино,
Крепчает с течением лет.
Африка
Это Африка моего гнева!
Грозой налитое небо
барабанит в тамтамы.
Моя черная мама
пляшет
танец
безумной скорби.
Плачь, мама, плачь, возлетай и горбись!
Извивайся от боли, смейся!
Пусть эти боги увидят: здесь я!
Пусть примут в жертву наш танец.
я волк
и я же агнец
в одной шкуре этого неба…
…Боже, откуда здесь столько снега?
О, континент-сердце,
Помоги мне согреться.
Растопи своим жаром
эти
снега Килиманджаро,
где родина моего безумия.
Я хочу стать Везувием,
и жить, извергая лаву.
Я желаю расплавить
все цепи сытой морали.
Брат мой, а не пора ли
выйти
из душных
подвалов лжи
и, хоть недолго, но жить
«И упасть опалённым…»
Чем под этим
тысячелетним циклоном
гнить,
считая пустые дни,
серые и никчёмные,
становясь
изнутри
чёрным?
Посмотри на меня:
Мы с тобой одного огня
искры.
Наши мысли остры и быстры
как стрелы зулусов.
Не считай минусы и плюсы.
Собирайся в дорогу!
Тамтамы поют тревогу,
не давая
уснуть
Богу
Армагеддон
Грохнул колокол: - Хватит молчать!
Сколько можно терпеть!
Это время голодных волчат,
Что сорвались с цепей.
Из каждого пригорода Иисус,
Верхом на хромом осле
Ведёт свое стадо. Они несут
Боль окаянных лет.
Слышишь, гудит от ужаса даль?
Это сюда идут
Те, кто больше не могут ждать
Солнечных дней в аду!
Они идут, никого не щадя,
И обосрался мир!
Дервиши пляшут на площадях
Протуберанцами!
Некоторые любят погорячей!
Чаша уже полна!
Дикий огонь этих очей
Словно взрывная волна!
Вот, начинается карнавал!
Ну-ка, вставайте в круг!
Всемирный тур «Пришествие 2»!
Не пропусти, мой друг!
Первым делом пора свалить
Все Вавилонские башни,
Кровью детей напоить стволы.
Дальше уже не страшно.
Дальше - кровавая карусель
Без пощады и смысла.
Что уставились? Ну-ка все
К стенке, жирные крысы!
Лучше пусти себе пулю в лоб,
Корчась в горящей хате.
Спокойно, ребята, это хип-хоп.
Вы же просили? Нате!
Вспомни пророчество от и до,
И возопи ликуя:
- Вот он батюшка Армагеддон!
Радуйтесь! Аллилуйя!
Во имя Аллаха…
Во имя Аллаха,
милостивого, милосердного,
скажите мне – сколько сербов
надо отправить на плаху,
чтоб заслужить его милость?
Скажите - во имя Отца и Сына
сколько аулов в руины
превратилось?
Скажите, ребе, коронное - это…
Как оно у пророка?
Кажется - око за око?
Никто уж не видит света.
Слепые щенки-герои,
поклоняясь огню и стали,
скажите, вы не устали
поить своих идолов кровью?
Мне нужно совсем немного,
чтоб мертвецы воскресли.
Скажите - это грех, если
Мне хочется убить бога?
Ederlezi
Посвящение Горану Бреговичу
Горан, не надо, я понял всё же:
в этих краях не бывает жизни.
В этих краях, между свадьбой и тризной
нет ничего, да и быть не может.
Горан, я понял, что нет Аляски.
Нет ни Боснии, ни Аризоны.
Есть только линия горизонта
и её бесконечная пляска.
Белое платье…чёрное платье…
Что-то серое будет в сумме.
Горан, кажется, я уже умер,
не прекратив мечтать о счастье.
Горан, Горан!
Я местный ворон.
Старый ворон седой и мудрый.
В этот мир не приходит утро,
здесь всегда будет только вечер.
Умоляю, не надо петь!
Горан, Горан! Я искалечен
этой песней, прекрасной, как смерть.
И, что хуже всего, я вечен…
Балладилья о трёх ангелах
Когда жандармы устали
(и они устают наверно
молиться свинцу и стали)
и пили вино в таверне,
когда по окрестным весям
разлился густой и гулкий
звон колокольни местной,
а ветер апрельский дул и
глаза приоткрыл каналам,
качнув тростника ресницы,
когда, под звон наковален,
испуганно взвились птицы,
кудри свои ероша,
под старой оливой сидя,
на дне масленичной рощи
мальчишка-пастух увидел
ангелов, что рыдали
у свежей совсем могилы.
Там, где их слёзы пали,
живые цветы всходили.
Мария молилась Богу,
Иосиф с младенцем рядом.
Волхвы стерегли дорогу
и отводили взгляды.
Сурово молчали скалы,
а эхо давилось криком.
- Я всё-таки опоздала.
Прости меня, Федерико!
Когда все огни погасли,
измена подкралась сзади.
Где был твой кинжал цыганский?
Где конь твой, крылатый всадник?
Плачьте гитары, плачьте
о том, кто летел как ветер!
О том, что за всё палач твой
однажды сполна ответит!
Наверное, так было надо.
Я снова Отцу поверю.
Пойдёмте со мной в Гранаду
стучаться в любые двери
с одним лишь простым вопросом:
Где тут печатает книги
Иуда Руис Алонсо?
Я правильно помню имя?
Я б ничего не спросила,
глядя в глаза тому парню,
кто в землю Андалусии
зарыл нынче сердце Испании.
Плачьте гитары, плачьте…
***
Праздник смерти и боли
Там внизу догорел.
Я один перед Богом
Здесь на Лысой горе.
- Всё, что сказано, Отче,
Я исполню сполна.
Пусть клюёт мои очи
Чёрный царь Сатана.
Ведь на этой неделе
Я собрал как семью,
Тех, кто плоть мою ели!
- Кровь вы пили мою!
Вы, кого я из праха,
Из могилы поднял,
Кто со зла, кто со страху
Отреклись от меня,
И надели сегодня,
Мне терновый венец.
Не во имя Господне,
А за тридцать монет.
Нет гвоздя крепче слова,
И сегодня опять
Я распят вашей злобой,
Вашей ложью распят.
Вы плевали на крест мой,
Не жалели камней,
Но когда я воскресну,
Вы придёте ко мне,
Смыв с души злобы скверну,
Лжи и страха паршу.
Никого не отвергну,
Всех заблудших прощу.