январь
. . .
вечность
сердце-костылик
калечность
все светимы
всё светимость
чистое море.
. . .
я могу вообще ничего не заметить
на голову села серая птица
легко ли быть мёртвым
узнаешь по остекленевшему взгляду
какая весна
какая всему остановка
как время идёт, стирая мне зубы
куда уходить приходя
в бездомное море
как жить мне без этого взгляда.
. . .
бедности бедности
бетонного дня стены стенаний
разрезов и слияний
разверзаний
прикрыла рот стыдливо
девочка матрёшка
то была ночь блужданий потолка
скрипя колёсами вдали в горах
и птичьих пальцев в трепетном стыде
была огромная гора
там свихивалась пропасть высотой.
кривой судьбой помахивая
тащит волоком меня по снегу
а я лежу мне ничего
а я лежач мне ни черта.
черту черти заря чить чисто
зряч палач плачь
течь тёплая река
море холодное большое.
февраль
. . .
всё стоит, тонко и пьяно
качаясь, высоко, воздето
небо нега обнажено, раздето
голо, бедно
чёрной печалью тушью отчаянья
по голубой эмали
выведено тонкой кистью имя чьё-то
произнеси вслух.
. . .
в деревянные ставни
груди моей кто стучится
в венке полевых незабудок?
этот ветер перед рассветом
принёс мне о будущем
весть.
это знание густо
ветвится в висках моих
кроной дуба небес.
о журчании родника
никому
не смогу рассказать.
март
. . .
сухарь безымянное небо
молчи валенок
костляв накурен
выверен
как легкие часы
на руке у серой чайки
крик и ругань
каменные камни боги
танцуют кругом
им что
невелика потеря
калека-пень –
бедняга
колченогая
шняга
тварь Божья.
Волки.
Океан зашумел.
в окне Океан зашумел.
. . .
олень меж губ процеживает слово
из гор бежит любовь его ликуя
помахивая солнечным хвостом.
и окна видит голубые окна
и двери слышит неземные двери
и шепчет на ухо как сыплет камни.
и цедит лёгкое вино ненастья
и цедит чистое вино безумья
и тетивой натянутое утро
звенит ещё,
покинуто стрелой...
. . .
первый и единственный
упрямый
глаз прозрачных
серая беда
долгих снов
протяжные прогулки
бегство вдаль
в далёких поездах
ты в ладонях
приходи сюда
серого холста
чужую спину
тронь рукой
испуганной и детской
голос твой
неправильный и гулкий
как гимнаст идет
по тонкой леске
имя назовёт моё
другое.
. . .
иду пропадаю из виду
нет меня.
остался только
лежать как хлопок
между ладоней
тюлень тюлень
песок
припадок
изо рта пена морская
солоно
берег не береги.
. . .
маячит
веч ч чно
чушь что
чтение
свечение
прочь
точь-в-точь
течь
заикание
знание
обретение
немоты
вслушиваясь в цветы
замотан
мимо меня я
манит магнит
веро ломно
в-думчиво
топясь
между цветов летает
золотая чистая связь.
. . .
уметь умирать
не догонять поезда
не привыкать
не оставлять на потом
слушай рассвет
полдень тарелкой разбит
Солнце сверкай
темечко мне обожгло
ярким мячом
к небу взлетай высоко
ясной воды
нить я вдеваю в иглу
боги поют
чаши их кровью полны
северный мир
празднует день мятежа.
апрель
. . .
я всё сказал
я умер как вокзал
я как перрон окоченел
смотря в стекло небез стыда
гляди гляди плачевная вода
как я отчалил дав гудок
я смок.
смотри как птак
пернатых рук
усилиями взмыл
и был таков как пена мира
как стихи
ведь он летать умел.
и смел. он утешитель пира.
какая ему разница
что пьяница мир отравится
крысиного приняв за правду
пьяница мир отправится
качаясь головой
спеша
стуча зубами по рельсам судьбы
обо всём что
минутное мутное
манится мнётся
мне мнится
забыв, забыв.
. . .
сухие прутики
глаза как камни
я побережье
дохлая корова
рога как воздух
там разные
покинутые русла
закопаны в молчанья
щебень
слова ушли
кричи их
врачи их
ты лёгкий как песок
ты цепкий как висок
ты вязкий как кусок
ты мучал вывих
и нервы злил
слова прошли
скачи их
первый день дым стен дверь рана
стен окно дыра
откуда боль
откуда соль моря язык
клёкот кайка
китай летай-ка
криво ковыль ковыляй-ка
копытом пытайка
катай камни катайка
кит ты кто
кит мир волна
. . .
я прекращаю
он хочет теперь умереть
он открытым окном хочет
быть он пустым хочет
быть окном.
и только-то только
какая-то птица такая
красивая птица
невзрачно пернатая птица
влетит на подоконник
сядет споёт ему
утром.
он только в игры играет
и больше не слышит
не больше.
он уже в игры играет
он ещё в игры играет
в ладушки
детские игры.
всё ему снится цветы
ему стены смеются
кубики стены.
так ему мир открывает
ладони
пустые ладони.
мир ему отворяет
ворота
в ленточках перьях
тихо ему уходить
провожают молчаньем.
. . .
свято тихо
кажется струится легко течёт всё
и вдруг оказывается
врагом и вдруг оказывается другом
и вдруг оказывается ветром и вдруг оказывается
ведром и
вдруг оказалось неизвестно чем
вот так в ладонях просто
синь осеннее сияние
здесь холод и тепло
здесь нагота
кому нужны слова эти золотые ещё
нести чушь и не обращать внимания.
. . .
чистое дерево над головой
чистого снега слова
ясного света крупа
по путям путешествия вечных телег
мраморных плит тишину
мерит шагами сады
ухом припав
слушает стен голоса
учит свой стих
птичий язык
азбуку оранжерей
в связках ключей
странствия библиотек
пыльные полки судеб
книг корешки.
. . .
всё – птицы
всё горькое небо
полынные вещи
вещие сны вещей
солнца и солнц множества множеств
стол и стола посередине
рукав
спицы далёких колёс.
малиновой дудкой
дудец заиграл залетал
как листва
молодая мелодия дел
в осени синеве
в не-истории плыл поплавок
в не-свершении
вне.
май
. . .
прочь от себя
прочь от всех вещей
прочь от их имён
прочь от их времён
прямо на восток
тонкая стрела
прямо на руках
буквы словари
кто их прочитал
стал как рыба нем
стал как рыба рыб
молча плыть в воде
петь внутри кита.
. . .
жёсткость жил жестокость света
твёрдость тверди, дождь
праведный как день
крепость лоз ветвистых сухожилий
и вина богатого судьбой
ветра день и запахом травы
как мячом играющие звери
человеческих трудящихся
рук мускулы тугие
играют перекатываясь
под смуглой кожей.
. . .
земля дрожит небо дрожит
тень горы на море бежит
на листьях трепещется тень меня
на острие огня – ясность дня
в любом глазу очевидность ночи
могучий вечер целует очи
ветер щекочет зарю розовые ступни
нет меня. я был слишком крупным.
он был серебряный бог
он любил меха
его горло ещё не сказало ни одного стиха.
но вот он вдруг начинает говорить
как будто расплавленный металл
в воронку лить
он говорит об одном,
потом о двух
потом о трёх
потом о четырёх
потом о пяти
и так до утра он рассказывает
ему есть что рассказать.
его губы совсем отвыкли
его губы совсем остыли
он совсем остекленел.
июль
. . .
наидревнейшая детская древняя
лампа лампада
корень корон
волоконь древа дверей
песни кита
срез одиноких колец
свет янтаря
течение дикой смолы
мёдом дупла
кровью морей
солью меня
кормящийся вечный птенец
орлика лик
в окнах аркадах возник
архитектуры небес
буквы ступени страницы
число голубиного говора взора
терпение трепень пернатых.