И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал
Между тем, как вводил он во влажные ножны
своего пищевода клинок, продвигая его осторожно,
в недоспавшем мозгу копошились угрюмые думы,
как заморские мыши в углу корабельного трюма.
– Дождь опять. Не забыть молока. У Андрюшки ангина.
Аргументы твои с потолка. Закурить бы. На ужин свинина.
Если братец в субботу придет – не пущу на порог.
Есть ли Бог? Глупо спрашивать, чувствуя в горле клинок.
Для чего я вставляю железо в горло, стоя среди страны,
у которой меж прошлым и будущим лезвие бритвы не всунешь,
у которой житель если Бога и вспомнит, то всуе,
доставая трояк из порток под названьем штаны?
Почему я вместо того, чтоб клинком грозить разжиревшей державной черни,
сам себя на дуэль за рубль приглашаю ежевечерне?
Потому что знаю, что этих стервятников отогнать от стола
вряд ли проще, чем прометееву печень отнять у орла.
Для того ль Моисей безъязыкий с братом своим Аароном
сорок лет мой народ таскали по горным склонам,
чтобы я через тридцать с лишним веков, причитая, что ноги устали,
затыкал себе горло рашпером из нержавеющей стали?
Мой учитель, наверное, смыслил больше
в назначенье нашего ремесла. Но лежит в недалекой Польше
его прах, аккуратно выметенный неизвестным немцем
из печи крематория возле местечка Освенцим.