- Ты последний, - твердили ему заученно с частотой метронома - и раз за разом он в ответ улыбался, несчастный мученик и заложник единственно важной фразы.
- Ты последний, - скрипел шепоток старушечий,
- Ты так важен, - лились причитанья деда...
А ему так давно надоело слушать их ежедневно за завтраком и обедом...
А к нему по ночам приходило синее, и плескалось, и так холодило тело, пополам разделенное ровной линией - как учитель прямую рисует мелом.
Надоело: нельзя и того, и этого, ты обязан, ты должен, не смей позорить...
Он однажды сбежал. Вот так - раз, и нет его! Убежал, как и снилось, навстречу морю.
Но и там поджидал его шепот проклятый. Волны пели: шагни в глубину навеки! Ветер шквалами резал, вторя их рокоту, и подталкивал к краешку человека.
- Ты нам нужен, - и мысли плескались волнами,
- Ты особенный, - ветер давил на плечи.
И тянула в глубины водица черная, убаюкав в журчаньи текучей речи.
Он едва не шагнул, наглотавшись морока. А потом без оглядки бежал оттуда, опасаясь случайных фантомных шорохов и не веря отныне ни в сны, ни в чудо.
Километры дорог позади оставил он, истрепалась ботинок шестая пара...
Он обрел по пути золотое правило: не смотреть никому ни в глаза, ни в фары. Только правило будет хоть раз нарушено: человек - не скользящий по рельсам поезд. Он однажды в кафе придорожном ужинал, в одиночестве в дальнем углу пристроясь, отрешившись на час от людского гомона, от тревог и сует, от проблем минутных, вяло тыкая вилкой с зубцом обломанным - от дорог бесконечных уставший путник.
Тут его и поймал шепоток порывистый, обратившись на час незнакомкой милой.
Ночь сгорела в огне, без остатка выжата - а к утру привиденья набрали силу.
- Оставайся навек, - опускалось молотом,
- Без тебя ей не жить, - наступали стены...
Утро раннее, в окна пролившись золотом, не застало короткой прощальной сцены.
И он снова шагал по дорогам времени, оторваться пытаясь от черной тени.
А дорога петляла в пустыне Йемена
И потом выводила в асфальты Вены,
И несла на себе его вниз по Одеру,
И ползла к недоступным верхам Тибета,
И ложилась безлюдным шоссе без номера,
Извиваясь до самого края света.
Дни и ночи по-птичьи сливались в тысячи, гомонили, носились под вечным небом. Лик его стал как будто из камня высечен, и краев не осталось, в каких он не был. Но покой оставался мечтой несхваченной - где бы он не бывал, тишина лишь снилась. И дорога, что только ему назначена, ежедневно по капле точила силы.
- Ты безумец! - шипели в экстазе гейзеры,
- Прыгни в пропасть! - манило на край обрыва...
Раз за разом ему все яснее грезилось, что он стал плоскомордой глубинной рыбой, что давлением мира его расплющило и впечатало в дно океанской тверди.
Он познал на себе все законы сущего, исключая последний - ведущий к смерти...
***
Самолет улетает в Каир в одиннадцать.
Мы прощаемся за руку, он уходит.
Он по трапу сейчас не спеша поднимется за мечтой в бесконечном своем походе.
Он уверен, что сроку ему отмерено только чтобы пройти до конца дорогу.
Там, в конце, он отыщет покой потерянный.
И впервые заметит, как ноют ноги.
A.D. 18.07-31.08.2014