Из нартских легенд.
Был Уастырджи семейным: две жены имел на небе.
Как-то, в дальнюю дорогу собираясь, приказал
жёнам: «Ну-ка постарайтесь, снарядите для похода –
вся ли нужная одежда; и еды в запас бы взял, –
повкуснее приготовьте, да чтоб нёс её легко я».
За осмотр плащей, черкесок взялись женщины, и так
старшая меньшую учит: «Шей скорее, он торопит».
Младшая, взглянув надменно: «Ох, боишься мужа как!
Ведь не нарт Маргудз он». Младшей, еле сдерживаясь в гневе,
старшая пеняет резко: «Именем Уастырджи
люди гордые клянутся, и товарищу товарищ
подкрепляет клятву чести именем его. Дрожи,
глупые слова бросая! Кто такой Маргудз – не слышно
ничего о нём». И больше слова не сказала ей.
Муж с охоты возвратился – и ему не отвечала.
«Что с тобой? Молчишь сердито». – «Потому что я твоей
этой вот жены любимой слов наслушалась несносных.
«Пошевеливайся, шей-ка попроворней, – говорю, –
муж в поход быстрее хочет выехать». Она бесстыдно:
«Ты чего боишься мужа, он же не Маргудз!» Горю
я от гнева!» Успокоил он её, вторую утром
допросил: «Что наболтала, дерзкая, в дому вчера?»
О Маргудзе рассказала жёнушка ему. «Но если
не окажется таким он совершенным, до утра
можешь не дожить. И горе глупой голове: к хвосту я
привяжу тебя, а лошадь необъезженная так
по полям и по равнинам пронесётся, что на клочья,
женщина, ты разлетишься, словно вырванный сорняк.
И напротив, если речи о Маргудзе подтвердятся,
никого тебя дороже у меня не будет, знай!»
Буре конь его подобен, и отправился на поиск
превосходного Маргудза сам Уастырджи. На край
зеленеющей равнины он попал и там увидел:
ходят кони табунами, серой масти, как один.
Одинаковые кони, даже ноги, даже уши
словно бы с одной колодки. «Кто коней тех господин?
Так похожи, точно мать их родила одна». – «То кони
нарта славного Маргудза», – у табунщиков узнал.
Удивлён изрядно: «Вовсе человек мне неизвестный.
С небожителями нарта этого я не встречал».
Тут зарезали для гостя молодого жеребёнка,
не носил седла ни разу на спине он. Гость поел,
и поехал по равнине, и стада быков увидел,
серой масти с белой мордой каждый бык. Оторопел
небожитель: «Многочислен скот ваш, чьи такие будут
славные быки?» – «Маргудза». – «Это что за человек?
На земле не попадался и на небесах не видел», –
всё Уастырджи не может надивиться. На ночлег
он опять остановился, жирного быка для гостя
приготовили на ужин. Утром дальше поскакал
изумленный небожитель, повстречал овец отару.
Одинаковы овечки, и пастух их выпасал,
блеющих, черноголовых, черноногих. «Чьи же овцы?»
«Нарт Маргудз овец хозяин». – «Что за диво – как богат!
Небожителя не знаю, кто имел скота бы больше».
Сколько дальше он проехал, неизвестно; вдруг стоят
на пути его коровы – дойное большое стадо,
и породы самой лучшей. Выяснил у пастухов:
«Чьи, скажите мне, коровы?» – «Все принадлежат Маргудзу».
Тёлку лучшую на ужин подали. Скорей готов
утром продолжать поездку; путь привёл его к селенью.
На окраине два старца охраняют молодняк.
«Вечер добрый вам!» – «Пусть боги к гостю милостивы будут!
В добром здравии к нам въедешь». И не утерпеть никак,
спрашивает: «Подскажите, где Маргудз живёт?» Откуда
незнакомец, что не знает самый знаменитый дом?
«Не судите строго, право, я издалека приехал».
Посмотрели друг на друга старики: «Хотя с трудом,
но приходится поверить, что 'одной' страны не видел
наш Маргудз». Дорогу гостю стали дружно объяснять:
«Ладен и красив ты, конь твой в снаряжении богатом.
Главной улицей селенья поезжай, дома стоят
в отдалении – три зданья, их Маргудз гостям построил.
Небожителям – высокий, для алдаров – ниже дом.
Для свободноурождённых – самый низкий будет. Каждый
коновязь свою имеет. Понимаешь, дело в том,
что от коновязи к дому обустроена дорожка:
небожители, алдары по стеклу идут, простым
людям по дощатой тропке в гостевую добираться,
коновязь у них из меди. Небожителей – златым
блеском коновязь приметна, и серебряной отлита
коновязь алдаров». Речи выслушав, поехал он
гостевым домам навстречу, а увидел их – подумал:
«Гордость на 'земле' умерю, потому что вознесён
в 'небесах' и людом правлю. Здесь возьму я дом попроще».
К медной коновязи споро привязал коня. Бегут
целою толпою служки, гостя нового встречая.
Конь приезжего чудесен! Да, роскошней не найдут
и у скакуна Маргудза даже – оснащения: уздечка,
сбруя и чепрак в каменьях, затмевают солнца блеск,
а подковы золотые. И такого гостя слуги
не решились потревожить, понесли Маргудзу весть:
«Прибыл в нашу гостевую для людей свободных новый
гость могущественный. Мы же, обойдя кругом коня,
видим: скакуна такого не имелось у знатнейших
небожителей». – «А кто он – вам же надлежит принять
гостя важного достойно». Но к приезжему не смели
подойти простые слуги, лишь в окошке гостевой
увидали, что доспехи ярче света их покоев
лучики бросают. Всё же побоялись головой
рисковать они, к Маргудзу возвратились и сказали:
«Оробели мы пред гостем, в дом от страха не вошли.
А в окошко посмотрели – видно, что уже скучает.
Удивительны доспехи у него». – «Произошли
небывалые событья, – думает Маргудз, – ведь слугам
приходилось небожителей в покои провожать.
Кто ж такую робость вызвал у прислужников – не сам ли
к нам Уастырджи приехал? Не случалось увидать
покровителя сражений, воинов, людей в походах...
Слышал я о нём немало, в том числе: тревогу он
первым чувствует. По свойству этому его узнаю».
Выпустил Маргудз лисицу чёрную. Как Бонварнон,
каждый волосок блистает и смеётся, словно солнце,
зверь прекрасный по равнине убегает, а за ним
нарты молодые скопом. Вдруг лисица завиляла
и к околице селенья подскочила. «Укорим
нашу молодёжь! По степи мечутся, того не видя,
что лиса в селе петляет, – вон, по улице бежит!» –
бойко кто-то тараторит. Крик Уастырджи услышал,
выбежал из дома, нужно на коня быстрей вскочить.
Женщина смеётся: «Поздно, ото всех отстал, копаясь.
Как не стыдно, испугался! Зверь давно сбежал. Давай
на тебя платок накину!» – «Ты, как мой очаг, пылаешь.
Погоди, моё сердечко, напрягу я силы». В край
улицы коня направил. Чернобурую настигнув,
поднял на копье. С лисицей он по улице идёт,
и за ним толпою люди, удивляются проворству,
красоте, осанке гостя. А навстречу из ворот
и Маргудз выходит. «В здравье прибывай к нам», – привечает
небожителя. Беседой стал учтиво занимать
столь высокую особу. Незаметно в гостевую
для своих гостей почётных начал бога направлять.
Дивной красоты покои: стены из красивой меди,
с потолка лучей сверканье – свет от утренней звезды,
стулья из слоновой кости, разукрашенной резьбою,
вешалка – рога оленьи. Здесь желали, про труды
позабыв, побыть подольше, но Уастырджи запомнил:
он в другую гостевую первый раз входил. Хотел
возвратиться, но прислуга, встав стеною, не пустила.
В новой гостевой остался опекаемый. Запел
перед фынгом: «Не сердитесь, пусть еще я молод, всё же
не притронусь к угощенью, если не придёт Маргудз».
Что ж, надел хозяин обувь и в собольей шубе к гостю
вышел. Вот за фынг уселись, ели, пили. «Боже – чувств
не могу сдержать – 'кого' ты счастьем без границ осыпал?
Нет ни роста, ни осанки, даже носа на лице
нет у нартского Маргудза. Можно ли назвать счастливым
этого беднягу? – думал небожитель. – Ох, не сей
зла подобных рассуждений! – строго сам себя одёрнул, –
знал господь, что делал». Общий предложил Маргудз поход
дорогому гостю, тут же согласился тот. К рассвету
повелел пригнать хозяин двух коней. «Пускай берёт
нашего коня приезжий, своего на отдых ставит».
И из табуна примчали до рассвета двух коней.
«Гость, скакун твой утомился, и заметно: отдых ищет.
На любом из двух ты можешь отправляться». – «Ей же ей,
на другом я не поеду, своего коня не брошу», –
посмотрел он за окошко, ужаснулся – там стоит
конь осёдланный, худущий, хвост и грива пооблезли.
И подумал небожитель: «На такой мне предстоит
ехать кляче?!» Вопрошает: «Ты на том коне поедешь?»
«Да», – кивнул ему хозяин. «Я понять не в силах, – гость, –
где же скакуны, которых наблюдал в степи широкой?
Для себя – жалеешь лучших?! Эту клячу – на погост
вскорости отправить нужно». – «Неразумен ты. О силе
не всегда по виду судят». – «Ну подумай сам: о чём
скажут люди, коль увидят на таком коне Маргудза,
мой-то конь красивый рядом будет ехать. Об ином
попрошу поступке: разве не нашлось бы поприглядней
скакуна, такой же крови и такой же силы, нарт?»
Не понравились Маргудзу эти речи, и сказал он:
«Если конь хорош, то жалко по жаре его гонять».
Но в поход, однако, вместе двинулись, и трое суток
ехали без остановки. В день четвертый, поутру,
говорит Маргудз: «До цели к вечеру должны добраться.
Если нет, – поход напрасен». Свесил голову на грудь
конь Уастырджи усталый, сбавил шаг, плетётся еле.
Плетью небожитель хлещет. Перейдёт конёк на рысь –
начинает спотыкаться. Тот, худой, с облезлой гривой
и хвостом позорным, резов, – не угонишься, держись!
А Маргудз торопит гостя: «Подгони коня, пожалуй.
К вечеру на месте надо быть нам. Ведь не мать твоя
родила коня, чего ж ты эдакую лень жалеешь?
Любопытствую: и так же обращаются друзья
у тебя со скакунами? Эх вы, юные владельцы
лошадей, подобных этой! Под подковой золотой
очень слабое копыто, прямо лягушачья лапка».
А Уастырджи качает головою. «Ну и тон!
Твой-то конь какой породы, и какого рода сам ты? –
он подумал, – не поладить с вами, видно по всему!»
До приметного кургана доезжают. Остановка.
Спешился Маргудз, кургану поклонился. «Что ему
нужно здесь?» – и вдруг услышал, что Маргудз рыдает в голос.
Долго это продолжалось, и дивился гость, – о чём
спутник слёзы проливает? А потом поход продолжен –
сколько ехали, кто знает? Встретили реку, причём
был встревожен гость: «Ведь конь мой не осилит переправу.
Он устал в дороге долгой, нас теченьем унесёт».
Нарт хлестнул коня, тот взвился и, не замочив копыта,
через речку перенёсся. Ну а гостю – не везёт:
не допрыгнул конь, и воды понесли его. Вернулся
и помог Маргудз им: гостя посадил на конский круп
за собой, коня – за повод потащил пройти стремнину.
«Вам наследниками стать бы всех родных, – слетело с губ
нарта, – юношам беспечным! Вы в воде подобны кошкам –
фыркаете и шипите», – вызволяет из реки.
К вечеру страна чужая показалась – цель похода.
В ней величественны горы, их вершины велики.
Нарт велел дождаться гостю и один взошёл на гору –
оглядеться, мол, хочу я. А когда назад пришёл, –
на глазах Маргудза слёзы. «Всё-таки, попутчик, странно:
да неужто так слезлив ты?» – «Мне, мой гость, нехорошо,
как не прослезиться, милый! На скалу, прошу, взберись-ка,
осмотрись и ты, но только прячься от недобрых глаз».
Так и сделал небожитель, шапку снял, вгляделся в дали.
«Боже, что за чудо вижу! Солнце светит мне сейчас
не с небес, оно на землю опустилось», – и к Маргудзу.
«Ты, мой друг, не солнце видел – медный то сиял котёл.
Сваренного в нём напитка на' семь лет хватает людям, –
сколько в день ни выпей, снова полон до краёв. Простёр
бог над ним благословенье: новорожденному если
смочишь влагою чудесной лоб – он целый год в груди
не нуждается. У предков наших был котёл когда-то,
отняли его у нартов донбеттыры». – «Погоди,
чудо помогу вернуть я, вместе мы большая сила».
Небожитель на рассвете чёрною лисицей стал,
да такой, что каждый волос, точно бубенец, смеялся
и звенел, как колокольчик. Он лисицей пробежал
по окраине селенья, молодёжь в погоню мчится.
И поддразнивает лиска, увлекая за собой
стариков, детей. Маргудза превратил в орла воитель,
да какого, – с преогромной, с наковальню, головой,
ноги – толщиной с берёзу, каждое крыло, что бурка.
И когда селенье гналось за лисицей, наш орёл
плавно на котёл спустился, ухватил за оба уха
крепкими, как сталь, когтями и унёс его. Завёл
в лес Уастырджи охоту, там укрылся от погони.
Встретился с Маргудзом в чаще, снова сделались людьми.
Быстро на коней вскочили, в путь обратный поскакали.
Вновь помог реки преграду нарт преодолеть. «Прими
благодарность, нарт мой храбрый, за подмогу в переправе».
«Гость мой, сердце нарта сильно за тебя болит. Пускай
так болит за гостя сердце у того, кто из живущих
имя гордое прославил: человек». – «Голубчик, знай,
что теперь и мне не страшно ничего». Они помчались
к прошлому кургану. Гостя оставляя сторожить,
на вершину нарт взобрался, стал молиться. Столько слёз он
проливал, – земля намокла. После попрощались. «Быть
другом для тебя хочу я, ничего дороже гостя
нет», – и подарил котёл он, свойств чудесных. С ним домой
едет небожитель, много размышляя о Маргудзе:
«Доблесть необыкновенна у него! Но как такой
человек лишился носа? Я умру от любопытства,
коль об этом странном деле не узнаю ничего».
Повернул коня и скоро съехался опять с Маргудзом.
«Подожди, гостеприимный нарт. Вернулся оттого
гость, что не нашёл ответов на серьёзные вопросы.
Ладен ты, Маргудз, но как же получилось – носа нет?
Уж немолод, почему же нет жены в твоем жилище?
Ты о чём, когда молился, плакал на кургане?» – «Лет
многовато пролетело, это всё не ворошить бы...
Подниму завесу горя, расскажу о тех делах.
Молодцом я был отменным и следов звериных строчки
разбирал без напряженья, знал, какой дичиной пах
след любой, с таким был нюхом. Три сестры под небом жили,
три красавицы. Женою стала мне одна, другой
выпала судьба женою Уациллы стать, на третьей
сам Уастырджи женился. О супруге дорогой
вечно думал я в походах, где ни побывал в то время!
Как-то в дальней был поездке, возвращаться стал и вдруг
ощутил, что в доме запах незнакомого мужчины,
что из спальни он исходит. Мчусь домой, сбиваю крюк,
запиравший спальню, вижу – спит с женою рядом кто-то.
Выхватил я меч и в гневе изрубил их на куски.
И отправился в покои для гостей, а утром, утром –
слышу, нарты в доме плачут, – и сейчас от злой тоски
сам не свой, – спросил их, будто ничего не знаю: «Что тут?»
«Да ведь ты вчера зарезал сына и свою жену».
Ужаснулся – не исправишь... Их похоронив, отрезал
бритвой нос. Могила, гость мой, под курганом этим». – «Сну,
посланному в наказанье, повесть горькая подобна.
Но встает, сияя, утро, вытесняя сон из глаз.
Возвратимся на курган мы и твою семью помянем».
Раскопали их могилу, расстелили бурку. «Зла
не держите, дорогие. Вынеси, Маргудз, останки,
положи на бурку». Плача, выполнил заданье он.
Войлочной волшебной плетью тут Уастырджи ударил
по покойным – оживил он и жену, и сына. Звон
радостный в ушах у нарта, а Уастырджи проводит
плетью по лицу Маргудза, – снова появился нос.
«Узнаешь ли ты, хозяин, кто твой гость?» – «Не знаю, милый».
«Я Уастырджи небесный, счастье в дом к тебе принёс».
«Да ведь мы родня с тобою! И твоя жена с моею
дорогой хозяйкой сёстры». Словно солнце, просветлел
небожитель, а к Маргудзу собирается на праздник
вся округа, чтоб поздравить. Ярко на пиру блестел
драгоценною посудой стол богатый. Песни, пляски, –
не было конца веселью, ронг и алутон – рекой.
Стал Уастырджи прощаться, подарил коня хозяин:
«Хоть невзрачен он, порода от чертей идёт». Покой
гость небесный ощущает и в свое летит жилище.
«Не сердись, жена, на дерзость, на слова жены второй.
Нарт Маргудз – не небожитель, человек земной, но так же
мужеством он обладает, как и я. В его простой
жизни главное – семейство, сына и жену он любит
больше жизни, – повернулся к младшей жёнушке своей, –
я из-за тебя страданий принял много, но с Маргудзом,
умным, честным, бескорыстным, подружился, жизнь согрел
обездоленному нарту». В радости она сказала:
«Невиновною пропала милая моя сестра,
и она – жена Маргудза. Ты же – отдаёшь все силы,
чтоб помочь несчастным людям. Разве речь моя хитра –
о Маргудзе помянула я в надежде: не оставишь
без сочувствия беднягу». – «Улыбнись, моя жена!
Я сестру твою с ребёнком, сгубленных во гневе нартом,
оживил, прервал разлуку. Их любовь, как жизнь, сильна».