Сахалиновые хмели
Гул моторов,
Аэробус,
ИЛ, аж - 82!
За плечом кружится глобус,
Над плечами – голова.
Мгла…
Я влип в иллюминатор,
Чую - близко Сахалин!
"Мы заходим на посадку,
Пристегнитесь, гражданин!"
***
Шаг назад – и...
Медвежья проталина,
Горб волны - и...
Касатки спина!
Дух бродяжий и...
След каторжанина
По распадку,
до самого дна.
Сахалин,
Ты - судьбы ватерлиния,
Край солёных и белых лагун.
Болтуны говорят: "Остров гибельный!"
Значит, не были там, или лгут.
Я иду, как по острову памяти,
По Москве перекатами спин.
- Шеф, свободен? –
- Свободен, куда тебе?
- В курень к ангелам!
- ?
- На Сахалин...
Атлантика, ночь, полнолуние.
Море пыхнуло йодом,
Волны бросились к скалам.
Стали глубины бродами
Под тысячетонным валом!
Ветры, гоните бурю,
Чую, чую потеху!
Море хохочет, курит,
Как во хмелю поэты.
Как во хмелю,
поэты
С пенной волной играют.
А над волною ветры
Брызги и рифмы сплетают!
Вдруг наклонилось море,
И откололся берег,
Пыхнуло йодом горе
Смытых с Земли Америк.
Что ж вы молчите, поэты?
Вам ли молчать равнодушным?
Вы же - славили Это,
Вкусив океанов "суши"!
Вы же - славили Это,
Выпив сладкого рома.
Что ж вы молчите, поэты,
Глядя в гибельный омут?..
Марина Цветаева - так не бывает.
Марина Цветаева - соцветие жизни и смерти.
- Так не бывает!
- А вы поверьте. Слышите?
Марина
из Елабуги-ямы
Выводит ритмические румяны…
Марина, простите нас, не-выразительных.
Вы вербой на Вербное за-цветаете!
Люди ломают Вас,
на литургию
Богу Входящему путь выстилая.
Марина,
двадцатилетняя старица,
Боль исповедую:
Поэт-песенник Роберт Рождественский,
Дух склонил перед смертью,
ЗАРАНЕЕ
От чаши смертной пригубив месиво!..
Вы же,
из-под земли говорящая,
В травах кладбищенской земляники
Танцуете над всеми мраморными ящиками
Крылатою Никой Самофракийской!
Марина,
горькая,
тридцатилетняя,
сорокалетняя,
Уходите - прошу!
Ваши глаза,
победоносные меди,
невыносимы!
Галичи, Наличи, Таничи, ещё...
Бродит в песочнице солнечный зайчик,
Ластится к крохотным лицам людей.
Время промчится - вырастут мальчики,
Будут сжимать в кулачках-чемоданчиках
Вовсе не кубики и не трамвайчики,
Но повода боевых лошадей.
Небо сомкнётся над крохотным раем
В блок-пирамиду ружейных стволов.
Слёзы прольют потускневшие зайчики,
А поседевшие Галичи, Наличи,
Лесоповала хлебнувшие Таничи
Встанут под пули, прикрыв от пожарищей
Листики-крыши песочных домов.
Бродит зарёванный солнечный зайчик,
Ищет - кому бы испечь куличи.
Плавит, как лазером, огненным пальчиком
Время песочных часов.
Ждёт товарищей
Крохотных,
Чтобы на солнечных пастбищах
Зрели защитники малых отчизн!
Гори, огонь литературы! Поэтам, изгнанным Родиной, посвящается.
...Всплакнёт Жиглов, латая китель:
"Шарапов, значит, слишком рано
Увидел солнце я в зените
Нагайской бухты Магадана"...
…Эпиграф
Его оставила в покое
Громада партсоветской жизни,
И как ненужного героя,
Отправила к другой отчизне.
А там всё дальше, всё невнятней.
Так пересаженная роза
Меняет тон аристократки
На полушёпот «Аве, Оза!»
* * *
Розарий от литературы
Мы отправляем за границу
Спецрейсами гэбешных туров
С невозвращением в столицу.
Цветок России - штемпель ГОСТа!
Прошу запомнить, господа.
Парторг, взгляните: над погостом
Сомкнулась розовая мгла.
То гибнет славный сочинитель
И вами рАспятый бо(м)жОк.
Парторг, на вас дымится китель!
Страх или стыд его прожёг?
И горячо в груди, и жарко!
На рёбрах, как в тандыре - тварь,
Дымится совести поджарка,
Обугливая инвентарь…
* * *
Гори, огонь литературы!
В век отрицания имён
Бесславна разница в фигурах
Рабов и гениев времён.
Суть множества - никто не дорог.
Течёт словесная река,
Покачивая прелый ворох.
Ни огонька, ни мотылька...
Ночь.
Шлюпка.
Кормчего фигура.
Клок совести под кителём.
Гори, огонь литературы,
Наполним факелы огнём!
Думай, поэт, быть ли поэтом!
Ты хочешь быть поэтом? – На, бери!
Но помни впредь: отныне ты - невольник.
Ты ласточку берёшь в поводыри.
Ох, налетаешься, ступив на подоконник!
- Ты хоть когда-нибудь в бессонницах летал?
- Нет, не летал.
Но, обнаружив небо,
Я как бывалый аэрометалл,
Брожу по взлётной, ощущая небыль!
И в званый час над уровнем Земли
Я воспарю в творительном наклоне
за ласточкой,
Как аэромобиль,
Я вышью вензель на лазурном склоне!..
* * *
Стоп!
Птица вещая,
чуть воспарил поэт,
Умчалась прочь, не нагуляв помёт.
И объявил рачительный breguet
К оплате счёт за прерванный полёт...
Быть непогоде.
Низко, в горизонт летают ласточки.
Кто выбрал путь поэта,
тот будешь жечь свой Рим,
слагая, как Нерон, стихи!
Подумай, тебе надо это?
Поэтическое Лего
Я конструирую стихи.
Я как игрок в игрушку «Лего»,
Выращиваю верхи
И формы устремляю в небо.
Добро от зла отрифмовать,
Мысль не нова - мыслитель новый.
Я конструирую в тетрадь,
От рифмы образуя норму!
Да, зло пытаясь превозмочь,
Один чудак порвал аорту.
И что?
Корабль умчался прочь,
Пловца не различив за бортом.
На зов пиита: "Музу мне!"
Не встрепенулся девы локон,
И мёртвый камень по весне
Другого не коснулся боком…
Так стоит ли писать стихи,
И умствовать, играя в «Лего»,
К низам приращивать верхи,
Упрямо поднимаясь в небо?
Рыжая тварь, зачерпнувшая небо...
В небо взлетел колокольный звон.
Вдруг из толпы тридцати зевак,
Переступающих мерно, в такт,
В звон колокольный,
В похоронный стон,
Жутко и странно!
Вечно некстати
сельский дурак,
рыжая тварь,
Впел-л… «Осанна»!
Голос 1.
«Ишь,
разошёлся как,
развеселился,
И что по нему не скучает земля?
Дурня с усопшим махнуть,
да нельзя,
Вот и куражится рыжая птица!
Крест нацепил, о-ох, прощаем зря!
Взять бы его, как за жабры язя,
да за осанну…»
Голос 2.
«Я до матушки родимой во родимый дом,
Что стоит за речкой синей, за большим холмом,
Побегу, вот только речки мне не переплыть,
Глубже выберу местечко, чтобы всё забыть.
Не печальте ваши лица – поминать не грех!
И забудьте рыжей птицы беспричинный смех,
Смех о том, как шли за гробом, но совсем не так,
И о том, как перед Богом песню пел дурак».
Голос 1.
«Ну-ка, верзила, похлопай по дурню,
Чтобы, как все, подле гроба в слезах был,
Чтобы не портил нам плач похоронный,
Душу покойную в рай проводил чтоб!»
…Вот ухватили за рыжие крылья,
Рыжие кудри, да рыжие плечи.
Бабы, жалеючи парня, завыли
Не похоронно,
по-человечьи…
Голос 2.
«Что ты, Месяц, невесёлый, где твоя Луна?
Укажи такие сёла, где живут сполна.
По ночам беду не тешат, и вина не пьют,
И рукой горячей, грешной дураков не бьют.
Я недолго собирался повидать твой лик.
На Земле я задержался, от тебя отвык.
Месяц, будем ли, как прежде, глупый строить мост,
Дуракам дарить надежды
падающих звёзд?..»
Станция Таганская...
Было время.
Искусство любила страна,
А художник считался героем.
Он шахтёрскую водку у самого дна
Пил "по-чёрному" прямо в забоях.
Он раскрашивал холст в человеческий труд,
Он искал в героическом нежность,
Он с этюдником плавал на мыс Тарханкут
На подлодке "Мыс Доброй Надежды".
Было время!
"Век - 20" почил на века,
"21-ый" вошёл без конвоя
И увидел в пивной среди пьяного мха
Человека с апломбом героя.
Собеседник его, щёголь призрачных лет,
Лишь коснётся старик Тарханкута,
Улыбался ему и в стеклянный предмет
То ли водку лил, то ли цикуту.
Он поил старика и под вечер увёз,
Кто-куда, только видели воры.
Да буфетчица вслед пролила пару слёз:
«Старичок-то того, быть позору!»
А старик то зачитывал строки газет,
То подписывал что-то в бумагах.
Выносил ордена прежних Брежневских лет,
Пил с руки, улыбался и плакал.
Рано утром пришли мужики-господа
И в прихожей распили бутылку.
Проводили за дверь старика-дурака
И щелбан приложили к затылку.
Ветер немилосердный в лютый мороз
От героя эпохи Советской
Драгоценные камни мороженных слёз
Раздавал в переходе как нецке.
1980 - 2010
Тридцать лет его нет и не будет.
Дела-то серьёзные!
Изменилась страна,
Нынче совесть – досадный оброк.
Но хрипит его голос
И гложит места отдалённые,
Да наводит на разную тварь дальнобойный курок.
Его нет.
Но он - тут же,
он рядом,
в нюансе суждения!
Пареньком пробежит и споткнётся, поранив висок,
Чтобы кровью раздвинуть
пределы стихосложения,
И кричать,
Из телесной темницы подав голосок.
На Ваганьково ходят
и пьют за него
люди разные.
Кто к Есенину ходит,
а кто просто так, сгоряча.
Тридцать лет продаются у входа
цветочки бумажные,
И горит под землёю
его неземная свеча.
Наболевшее Лего
Что значат все твои слова,
Когда глаза полны лукавства,
Когда капризная слеза
Смывает половину царства?
Когда небрежный взмах руки,
Как ось чернеющего круга,
Лишь вопиет: "!Мы далеки
На этом свете друг от друга!»
Порой, ты смотришь на меня,
Монтируя игрушку «Лего».
Искусство игрока – собрать
И разобрать,
свести на небыль
Накопленное,
и тот час,
Играя сменой настроения,
Создать из человека... фарс
Одним нечаянным движеньем!
Добрый подпол.
Тонны рифмованной праны
Брошены в подпол времени!
Кто дал времени право
Так поступать с Творением?
* * *
Я иду, половицы потрескивают,
Как ледок в декабре нехоженый.
Тут Мариновы рифмы - нэцке
В драгоценные правлены кожи.
Тут Володины, брр!, похмельные
Перепутаны строки - нити
Недоласканные им, гением,
Золотистые пробы - литеры…
* * *
Нам, будущим, ещё не меченым
Гематомой сердечной мышцы,
В подпол спуститься б к мёртвой,
Вечно-живой ижице...
Чёрная речка
Я по первому снегу
И тонкому льду - иду.
Чуть на солнце беда,
Тают вплоть до беды - льды.
Мой товарищ покинул жилище,
Купил - вина.
- Что за праздник, приятель?
- Просто - стихи и мы!
Был в тот день зимний вечер
И мглист, и беспечно румян.
Мы читали стихи,
Мы бродили, как бродит вино,
Не заметив,
Как в сумраке чёрная птица-беда
Уже хрустнула корочкой льда
За нашей спиной.
А потом мы бежали,
Нас били дубинками вслед.
Нас травили, как травят легавыми,
Наверняка.
Мой товарищ ударил обидчика,
Путая бег.
Зашипела,
Запенилась кровью облатка стиха!
Нас плющом, как плащом,
Укрывали бродяги-дворы,
Нас глотали сырые подъезды
И тайные схроны.
Задыхаясь от бега,
Мы лопались, как нарыв.
Вдалеке, потерявшая след,
Материлась погоня...
Неужели, гонимые злобой,
Мы вечно в плену,
Или ангел добра
Нас зовёт с неудачной страницы
Переписывать
И исправлять исторический труд,
Очищая от мерзости дней
Доброты плащаницу?
* * *
Снова хрустнула чёрная льдинка за нашей спиной.
Снова ёкнуло сердце, припомнив недавние страхи.
Окровавленный Пушкин не кровь обнажил - а вино,
И смеясь над Дантесом,
потребовал чистой рубахи!
Памяти парня Сергея Бодрова.
Магометы разошлись по городам
выпить водки, дух отмыть от высоты,
отлежаться,
в корешках календаря
прорастая,
как альпийские цветы.
О товарище кручинится гора,
ворошит его следочки сединой
и вослед ему из каменистых ран,
кровоточит родниковою водой.
Но кончается терпение вершин,
вековое одиночество горы
обрывается в заснеженную ширь,
рассыпаясь на смертельные дары.
Так гулял по Кармадону* Колка-бей,
пил из рога жизни красное вино
и смахнул, не глядя, горсточку людей
в худший кадр из не отснятого кино.
…городскую грудь давил зелёный лёд.
Вымерзала кровь. Хрусталиками глаз
он следил, как барабанит вертолёт
и крылатый парень скидывает трап.
* * *
Магометы разошлись по городам
Но лукавит Кармадон - сошли с небес
в тот печальный день не все,
ведь был туман
и нелётный распорядок МЧС...
* Кармадонское ущелье в Северной Осетии. В ущелье расположен ледник Колка.
20 сентября 2002 года произошёл катастрофический сход ледника Колка.
Масса из снега, льда и камней двигалась по ущелью
со скоростью свыше 100 км/час.
В результате схода ледника
был полностью уничтожен посёлок Верхний Кармадон,
погибло более 100 человек, в том числе и съёмочная группа фильма «Связной»
во главе с Сергеем Бодровым младшим.
Бродяге Визбору с любовью
Поэт рождается на миг и в одиночку.
Попробуйте свечу пересказать.
Она горела на столе, сгорела в точку.
Остался стол, два стула и кровать…
Ломая гвоздь, под тяжестью просоленной
Штормовки тень скатилась по стене.
Так сходит с гор лавиной сила горняя
И жизни миг хоронит в глубине.
А я брожу поверх житейской силы,
Из глубины выманивая тень.
Ищу товарища меж пасынков могильных,
Как собеседника на предстоящий день.
Пр. Пой, Визбор, пой, нектар простого слова
Отцеживай в роскошный звукоряд
И медосбор дорожных разговоров
Пой по ночам, пока костры горят!
Бывало, муза оберег столицы,
В штормовочке, глотая комарьё,
По краешку исписанной страницы
Ходила вслед дописывать своё.
А он чудак, таёжный арлекино,
Давал концерт под рампами костра.
И разгибались сомкнутые спины,
Как доли разводящего моста.
Пр. Пой, Визбор, пой, нектар простого слова
Отцеживай в роскошный звукоряд
И медосбор дорожных разговоров
Пой по ночам, пока костры горят!..
Гора Эрцог, ты помнишь наши споры?
Идти вперёд уже невмоготу!
Но он запел, и пальцы перебором
Чуть припустил в гитары теплоту.
Домбай, Домбай, бродяжье перепутье,
Таёжный гений чистой красоты,
Он пел Домбай в московском многолюдье,
Как будто тихо падал с высоты.
Пр. Пой, Визбор, пой, нектар простого слова
Отцеживай в роскошный звукоряд
И медосбор дорожных разговоров
Пой по ночам, пока костры горят!..
Он прожил жизнь в надежде, что сойдутся
От всех времён ушедшие сердца.
Так воскресает царственное блюдце
В час полнолуния в окошке мудреца…
* * *
P.S.
Вставляю Юру в жерло дисковода.
Гитара - к взлёту, всё разрешено!
Он был слуга недорогого слога,
Где каждому так дорого дано.
Памяти Александра Галича
На душе проталина - кровь бежит горячая.
Я читаю Галича, Александр - Аркадьича.
Александра Галича, человека сложного.
Совесть выпала ему, да версты дорожные.
Наверху, на выселках солнце всходит раненько,
А на платформе Выхино явно с опозданием.
На платформе Выхино, в тамбуре вагонном,
Кто-то пил по-тихому, с виду образованный.
Выпил совести глоток, думал – обойдётся,
Но судьба, как молоко, из кувшина льётся!
От Отчизны в стороне, меж земных ристалищ
На погосте де Буа спит печальный Галич.
Просыпайся, Галич! Спой мне песню длинную,
Я ж поставлю чайничек, да наливку винную.
Будем чАи попивать да наливочку,
Разговоры говорить, как на выселках...
Припев:
Ехал Галич через реку,
видит Галич - в реке рак.
Кто кого коснулся первым,
век уж спорим – всё никак!
О судьбе своей убогой
не тужи, российский грЕка,
Пой про русские дороги
в небе будущего века!
P.S.
На душе проталина - кровь бежит горячая.
Я читаю Галича, Александр - Аркадьича.
Александра Галича - печальней нету повести,
Это ж сколько совести?!.
Пойду, поставлю чайничек.
* * *