Яблочная мякоть ночного неба источает золотистый тусклый свет. На сады опускается влага. На небе, озарённая тёплым светом ушедшего дня, труба маленькой баньки и луна в вуали.
Ш-ш-ш-ш… - далёкий шум шоссе.
Нарциссы светятся в тёмных каньонах смородиновых кустов. Всё заросло, всё завалилось. Маленький сад. Ненужный дом. И время, пришедшее прибрать за людьми.
Но пока ещё стрекочут цикады, и плывёт дом, утопая в глухом ночном небе. Тонет. А мы на его борту наслаждаемся бесконечностью Вселенной и жизнью, отдающей тленом. Немного тлена, совсем чуть-чуть. Мы почти и не замечаем. Не замечаем почти.
А потом наступила зима. И ты там жил. В доме. Дом уходил в пучину, тонул. Но мы об этом молчали.
Я приезжала по выходным. Ты привозил на тележке воду в бидоне.
Топил печку. Она тоже была уже плоха. Ты давал мне бушлат, чтоб согреться.
Мы обнимали друг друга. А наш корабль тонул.
Но не это было главным.
А был белый-белый снег и на нём кучи хлама – сломанные стулья, рамы, доски, какие-то банки, вёдра.
И ты стоишь посреди того, что уже пропало. Среди морозного дня и белого-белого снега.
И ты поворачиваешься ко мне.
И твоё дыхание превращается в пар.
http://zaycev.net/pages/27363/2736328.shtml