Авторское предисловие.
Этот цикл писался долго и не имеет четкой композиции. Как книги ставятся на полку в течение жизни, так и стихотворения эти появлялись, стихи о книгах, стихи о поэтах...трудное дело – как трудно врачу лечить врача, а артисту играть артиста...к тому же и масштабы несопоставимы... я писала эти стихи, понимая,что я в первую очередь – читатель, но читатель пишущий... Да, возможно, это какая-то вторичность,какие-то штрихи производных, но ведь мы живем не только в мире первичных непосредственных впечатлений. Книги сделали нас не в меньшей степени, чем травы, облака или сердцебиение родного человека...
2014
Коленкоровая баллада.
Ты успеешь еще угодить в коленкор
И в такие попасть переплеты...
Ты пока не бродяга, не разбойник, не вор;
Для чего тебе быть рифмоплетом?
Ты свои сочиненья не сумеешь продать,
У тебя не окупится даже тетрадь;
Авторучки — одно разоренье...
Для чего тебе эти творенья?
Если нравится ручкой по бумаге водить,
Может быть, это к лучшему? Может и быть.
Поищи себе место в конторе.
Подшивай документы, дела заводи,
А не просто пером по бумаге води
На свое и всеобщее горе.
Это темное дело опасно весьма,
По тебе заскучают сума и тюрьма,
Колыма, Ангара и Печора.
Посмотри на поэтов различных времен!
Чем закончили Лорка, Гумилев и Вийон?
Ну, а ты говоришь — коленкором...
Ты успеешь еще угодить в переплет,
Ты — поэт, стихотворец, менестрель,
рифмоплет,
Ты успеешь еще напороться...
Напиши о любви, о траве, о цветах,
О прекрасных богинях, о весенних котах —
Одинаково все оборвется.
Никого не волнуют стихотворный размер,
Полноценная рифма, остроумный пример,
Собирательство глупых вопросов...
Не пытайся обставить, обыграть, обойти,
Ты не первый на этом покатом пути,
Ты не первый играешь с безносой.
А безноса, курноса, костлява она,
А бела ее мантия или черна —
Это все сочинили коллеги.
И не призрачный всадник принесет тебе
сон...
За тобой на рассвете приедет фургон —
Черный правнук позорной телеги.
С металлическим звоном
Захлопнулся том.
Ты еще не раздумал? Ты стоишь на своем?
Вы решили писать до упора?
И не хватит на всех коленкора.
1994-1999
Криптограмма ладов
Криптограммы ладов —
Зашифрована лестница в небо.
По двенадцати струнам,
По канатам, по вантам, по тросам
Двенадцати струн,
По стволам, и ветвям, и лианам
Двенадцати струн,
По тропинкам, проселкам, проспектам
Двенадцати струн,
По метелям, по ливням, по молниям
Этих двенадцати струн,
И по звездным лучам,
По кометным хвостам
Этих самых двенадцати струн.
Криптограмма ладов —
Зашифровано время:
Календарь,
Временные отрезки,
Секунды, минуты,. часы,
Дни, недели и годы
Двенадцати струн.
Зимы, осени, лета и весны
Двенадцати струн.
Зодиаки двенадцати струн,
Зодиаки, звериные циклы —
Водолеи, Драконы, Стрельцы и Собаки,
Петухи, Козероги и Львы
Этих самых двенадцати струн.
Криптограмма ладов —
Зашифровано тело.
Капилляры, артерии, вены
И нервы двенадцати струн.
Руки, голос, и сердце, и мозг, и душа.
Криптограмма ладов...
26.05.1997
Сонет
Памяти многих...
"Как лист увядший падает на душу..."
(Цурэн из «Трудно быть Богом»
А. и Б. Стругацких)
Как лист увядший падает на душу,
Перо ложится на бумажный лист.
Был он безгласен, холоден и чист,
Но я его безмолвие нарушу.
Я покидаю горестную сушу,
Я — не придворный шут, не куплетист.
Мой голос сорван — только хрип и свист,
Мой дом покинут и очаг разрушен.
Не думая о хлебе и тепле,
Соленое вино собрав во флягу,
Спасая на последнем корабле
Перо, чернила, хрупкую бумагу,
Больную память о кромешном зле,
В чужую почву неизбежно лягу.
10-13.06.1997
Маленькая морская серенада в духе Иосифа Бродского
В этом океане, что солонее Мертвого моря,
Но не потому, что в нем больше растворенных кристаллов,
В этой воде анионы жизни и катионы горя —
Потусторонняя химия. Жемчуга и кораллов
Тут не найти, в океане, при полнейшем безрыбье.
Океан ровнее разлитой ртути, без волн и зыби.
На берегу наступишь на ископаемый панцирь,
И если в этом безрыбье возникнет cancer,
То радоваться не стоит
(не омар и не краб, а жуткий омоним)...
В этом океане мы навряд ли утонем,
Потому что он мертвее Мертвого моря,
Потому что в его рассоле — кристаллы горя,
И не дай вам Бог причалить к любому острову или
форту.
Выкиньте лоцию за борт, не смотрите, что тут по борту
Светится маяк. Это — не маяк, присмотритесь,
Узнаете прожектор?
Полный назад, ради Бога, отвернитесь
И не стройте прожектов.
В этом океане мертвы и вода, и камень,
Но уже никто не утонет и никуда не канет.
Кто-то, кто уже утонул или сгорел однажды,
Кто-то, кто на земле хлебнул смертельной жажды,
Кто-то иной, убитый каплей металла,
Кто-то, упавший на скалы
И кто-то, сброшенный с пьедестала...
...В этом океане — полный вверх, ради Бога!
Разогнаться и улететь от этой зеркальной прорвы...
Потянуться к живому свету, без повода и предлога,
В этом океане, мертвее Мертвого моря мертвом.
21.06.1999
Заметки на полях Хлебникова
Времири Велимира
Клевали черное семя.
Маятник, стрелки, гиря...
Капли клепсидры... Время...
Звон хрусталя — эфира —
Колокола, свирели,
А времири Велимира
Взяли да улетели...
Он – победитель Мира,
Назвавшийся Велимиром,
Дервиш и оборванец,
Гений и самозванец,
Хлебников — и голодный,
Горный, степной, болотный.
Он — победитель мира,
Назвавшийся Велимиром.
Звон хрусталя — эфира,
Колокола и трубы...
Новое Слово Мира —
Царства рабов и трупов...
Колокола и трубы...
Ватники — не тулупы.
Колокола, свирели...
Ватники и шинели.
Тонет в Охотском Море
Тело нагой свободы.
Пекло, Содом, Гоморра,
Звезды — эфира своды...
Маятник и колодец,
Птицы, черное семя:
И от морей до болотец
Плюс или минус время...
13.02.1999
***
Века уходят,
Сдавая свои номера
Гардеробщику Хроносу.
Галантный месье
С номером “восемнадцать”,
В камзоле и парике,
Надел треуголку и
Выронил табакерку;
Господин с номером “девятнадцать”
Подобрал ее (с помятым углом).
Романтик, он закутался в плащ,
Но забыл на крючке
Шинель Башмачкина,
Колпак Чаадаева,
Рваную шаль Мармеладовых...
Двадцатый не отозвался
Ни на “Господин с жетоном номер двадцать”,
Ни на “Эй, товарищ, с двадцатым”,
А только на “Двадцатый, с вещами!”
Но он ушел без вещей,
А под его номером
Остались костюм от Кардена,
Иссиня-белые джинсы
И полосатая роба.
14.12.1999
Читая Мандельштамов
Прийти к Мандельштамам — к обоим —
Однофамильцам? Родным?
Читать и читать запоем
Одного за другим...
«Прекрасный Иосиф» — «Осип»
Созвучно слову “осип”.
Каштан осыпался — осень,
На скалах стервятник — сип.
А позже — после Кавказа —
Различные пересказы:
«...Бараки...Зима...Погиб...»
...Дубов, миндалей и лилий
В корнях имен и фамилий
Германских семян посев...
Но в звуках этих фамилий
Не грозный полет валькирий,
А древних псалмов напев;
Не громы-молнии Тора —
Шуршание свитка Торы,
шуршание и шаги...
Шаги Улисса? Давида?
Колхида или Таврида?
«...Бараки...Зима...Погиб...»
Вместила его Таврида
Вино, серебро ставриды,
Античных ласточек хор.
...А где-то мерзнет Петрополь
На финском краю Европы...
И стынет сосновый бор...
...То Осипа, то Роальда...
Не хочется рифмы “скальда” —
Не скал — квадратов асфальта,
Булыжного миндаля
Хватило ему по горло,
Но льдинами не затерло,
Вернулась весна... земля...
Вернулась весна... Чечетка
Последних коней... Чахотка...
И чуждые торжества.
Повыше помпезной чуши
Смогли немногие души
Поднять к облакам слова.
Полет воздушного шара,
Дыханья, смертного жара,
Сиянье, биенье, стон...
...Внизу — оконные рамы,
И томики Мандельштамов
Легли на письменный стол.
30.11.1999 Спб.
***
Лавров не было, не было терний —метель.
Были мерзлые иглы. Свалилась усохшая ель.
Юбилей — вы о чем — о медалях, букетах?
Розы, лавры… Об этом…Об этом…
Лавров не было -- как вам об этом не знать…
Семью семь не случилось, не будет и десятью пять…
Силуэтная тень, черно-белая карточка — сущий старик.
Семью семь не случилось — обугленный вечностью лик…
…Ей не быть Пенелопой, но все-таки биться и вить
На прядильной машине прочнейшую долгую нить…
А ему –- Средиземного моря и теплого Нила
плеснуть в котелок…
Полновесие сладкого мрамора -—
Райский паек…
Номер дома, квартиры, барака и даже реки…
Драма там или драка внизу -—
Что теперь -- пустяки…
Только ей не дано прежде времени пасть
Ни во рву, ни в подвале — останется прясть
Из веков и словесных волокон
Не укрывшись, не спрятавшись в кокон.
…И давно догадаться. И долго искать.
И суметь полотна на три книги наткать.
…Голова закружилась, и полдень померк.
На страницах-полотнах -на крыльях — наверх!
…Ни озноба, ни зноя, ни голода. Рай.
Беломраморный сахар и солнечный чай.
…Ни венки, ни медали, ни алмазы из недр.
Только ель и сосна, можжевельник и кедр.
2010
***
...С последним снегом утечет беседа...
...Последний слог последнего поэта
в архивной желтизне, в табачном камуфляже
укроется, отдышится, приляжет,
прижмется к засыхающей сосне...
в пустом колодце скроется на дне.
Слезинки линза, острая усмешка,
"Гори, дымись, последнее полешко,
гори – твои живые угольки
легли отточием в конце строки..."
Любить, гадать, надеяться и верить...
На кончике пера чернеет горький перец,
во рту искрится нитроглицерин...
Не состоится рифма, не договори...
...На облачных клочках давнишнего экрана
не ангелы парят – аэропланы,
и некто на страницах площадей
составил в строчки литеры людей
Метафоры кромсая без пощады,
мальчишка точит лезвие баллады.
Луну упоминая и струну,
не назовет по имени войну.
Бумага стерпит, было и больнее,
больней булавок в карте Пиренеев.
Окно захлопнуто. Стекло в пыли...
Забрали папу. Маму увели...
Уже близки окопные глубины
и бурая запекшаяся глина,
но мальчику-поэту не видны
могильные подробности войны.
...Лицейский миф. Вернутся двое-трое...
Не воспевая – поминая, кроя...
Умолкнут. Выпьют. Вспомнят наугад
обломки тех, мальчишеских баллад.
В архивной желтизне, табачном камуфляже
поэт последний что-то недоскажет...
Последний слог останется на дне...
Он – выше самолетов и теней.
Что не доскажет он – ему видней...
Весна 2010