В первый класс я пошел в Москве. Номера школы не помню, знаю только, что она располагалась на одной из многочисленных Парковых улиц – не то 14-й, не то 15-й, так как жил я тогда на 16-й парковой, а идти было недалеко.
Я вообще мало помню про первый класс. Но одна история крепко засела в моей памяти – история про мою первую оценку…
В отличие от многих одноклассников, я не боялся идти в школу. Школа была для меня дом родной, причём в прямом смысле слова – раннее детство, до 5 лет, я прожил в квартире, расположенной в школьном здании (моя бабушка, Танцарова Елизавета Георгиевна, была директором этой школы, и ей выделили там квартиру). Я уже писал об этом в рассказе «Сон».
Многие мои предки и родственники были преподавателями. Среди них есть профессор, директора школ, преподаватели гуманитарных и точных наук… Я привык относиться к учителям, как к близким людям, которые не обидят, помогут в сложной ситуации, научат чему-то доброму и интересному.
Читать я начал лет в пять, первой моей книгой стали Украинские народные сказки, шикарное издание с иллюстрациями, которую я зачитал до дыр. С арифметикой тоже было неплохо – я знал счёт, умел решать несложные задачи на сложение – вычитание, словом, мог бы сдать экстерном программу первого класса и перевестись во второй, но бабушка решила, что лучше не торопиться и начать с первого класса.
В школе мне сначала понравилось – красивое новое здание, светлое (моя парта была у окна), быстро познакомились с ребятами (у меня опыт общения со сверстниками был, хоть и небольшой – в детском саду я провёл всего года полтора, в старшей группе и подготовительной).
Было одно НО. С первой учительницей мне крупно не повезло. Имени её я не помню, да и, если честно, не хочу вспоминать. Для меня настоящей первой учительницей стала Муза Фёдоровна Лопухина, у которой я учился во втором и третьем классе уже во Мге Ленинградской области, куда мы с бабушкой переехали в 1969 году. Это была настоящая «классная мама», добрая, отзывчивая, со своим подходом к каждому воспитаннику. Её в школе любили все, и даже сейчас, хотя прошло более сорока лет, я вспоминаю её с теплом и доброй улыбкой.
Так вот, возвращаясь «к нашим баранам»… Учительница (условно назову её МарьИванна, как в анекдотах про Вовочку) не обладала педагогическим призванием. Создавалось впечатление, что она «отбывала срок» в школе, и просто ненавидела этих маленьких паршивцев, которых ей всучили для обучения и воспитания. Постоянно с недовольным выражением на лице, раздражённым голосом она втолковывала этим сопливым тупицам прописные истины, и не допускала малейшего нарушения дисциплины, как она это понимала.
Дети должны были сидеть весь урок смирно, сложив перед собой на парте руки, и открывать книги, тетради и что-то писать только по её команде. Вы сами понимаете, что для нормального, домашнего ребёнка это было настоящей пыткой. Но стоило только нарушить тишину шёпотом, или повернуться к соседу по парте, сразу следовал жёсткий окрик и, самое страшное, неожиданный удар указкой по столу. С этой указкой МарьИванна, не расставаясь, ходила по классу, как дрессировщик в клетке с тиграми, и угрожающе покачивала ею. Все сжимались в комочек, стараясь стать незаметнее… Нет, она ни разу не ударила ребёнка (видимо, опасаясь последствий), но страху нагоняла «не по-детски», как говорят сейчас. Вспоминается и другая фраза из более позднего времени: «Её за жестокость из гестапо выгнали».
И вот в один, отнюдь не прекрасный день. МарьИванна объясняла классу, как пишется слово Мама. Она изобразила его на доске, и нудно втолковывала, как пишется каждая буква. Я, как вы уже знаете, умел читать и писать лучше многих своих одноклассников, мне стало безумно скучно дожидаться конца поучений и команды к написанию. Я открыл тетрадь, и, высунув язык от усердия, красиво (как мне тогда казалось) вывел слово «Мама» на странице. Мой наглый проступок, конечно, сразу был замечен, и раздалось змеиное шипение: «Яковлев! Чем это ты там занят?» Она быстрым шагом почти подбежала ко мне, и вырвала тетрадку из моих ручонок. «Кто тебе разрешал писать?!!» - шипение переросло в вопль. Были ещё крики, но я уже ничего не воспринимал – я впал в ступор. Ещё никто в жизни не орал так на меня, тем более по такому пустячному поводу (сознаюсь, в детстве я не был паинькой, и порой «вытворял» ещё какие художества, но НИКОГДА на меня не кричали, уважая мою личность, старались спокойно объяснить в чём я не прав). И в довершении моего унижения перед всем классом, МарьИванна красной ручкой нарисовала огромную, в полстраницы, единицу. Это была Моя Первая Оценка. Если до этого я, сознаюсь, несколько свысока поглядывал на некоторых своих одноклассников, читающих по слогам, с ошибками, путающих буквы и «зависающих» над фразами из букваря, то теперь я был сломлен, унижен и раздавлен. Нет, я не двоечник – у меня КОЛ!
Горло перехватило, я не мог ничего сказать в своё оправдание, да МарьИванне это и не нужно было. Гордая произведённым эффектом, она вернулась на своё место, и изрекла «Завтра в школу с родителями!» Она даже не удосужилась изучить биографии своих «подопечных», ведь я с трёх лет был сиротой, и лишнее напоминание мне об утерянных родителях сделало обиду ещё сильнее, ещё невыносимее!
Вот это была её стратегическая ошибка…
Когда я приплёлся домой в ужасающем душевном состоянии и отказался от обеда, бабушка почувствовала что-то неладное. А когда я наотрез отказался делать уроки и заявил, что в школу больше никогда не пойду, она попыталась выяснить, в чём проблема. После её вопроса я разрыдался и молча протянул тетрадку с колом. Бабушка успокоила меня и расспросила в подробностях, что произошло. Я запираться не стал, тем более, что считал себя невинно пострадавшим, и, продолжая всхлипывать, всё рассказал о конфликте и о МарьИванне. «И ещё, она сказала завтра с родителями в школу прийти, а у меня нет родителей…». И тут я снова зашёлся в рыданиях. Мне было очень жалко себя, умерших маму и папу, и бабушку, на которую свалились все проблемы по моему воспитанию…
Тогда бабушка успокоила меня и отправила спать, а сама надела свой парадный жакет с орденом Ленина на груди, взяла свою палочку, и пошла в школу.
Директор школы с почтением встретил Елизавету Георгиевну (по-моему, они раньше были знакомы, пересекались где-то по работе), внимательно выслушал, и пригласил к себе в кабинет МарьИванну. Я, конечно, не знаю, что именно бабушка, педагог с дореволюционным стажем, при полной поддержке директора школы ей высказала, но это возымело поразительное действие.
На следующее утро бабушка, как обычно, подняла меня в школу, и уговорила продолжить обучение. «Всё будет хорошо!» - уверила она меня. И действительно, МарьИванну как будто подменили. Она перестала орать на учеников, указка больше не нависала карающим мечом над головами первоклашек. На меня она старалась вообще не обращать внимания, будто меня вообще в классе не было. Извиниться перед «мелким сопляком» она, конечно, и не подумала, но то, что я больше её не боялся, меня вполне устраивало. Более того, я стал относиться к урокам невнимательно, и к моему позднейшему огорчению, кое-что при этом упустил. Во втором классе мне пришлось исправлять почерк, и я исписывал кучу тетрадок прописями (помогло не сильно, почерк у меня, если я специально не вырисовываю каждую букву, не очень хорош). Закончив первый класс в московской школе, я продолжил обучение в Мгинской средней школе ("районной", как мы её называли). Там были свои проблемы – учителем русского языка и литературы – мамина сестра, Петрова Ольга Ивановна, ставшая мне второй мамой, а директором школы был её муж, мой второй отец, Петров Ефим Осипович. Правда, к счастью, в моём классе они не преподавали, но я постоянно был «под колпаком» - учителя считали своим долгом «информировать» родителей о моей успеваемости и поведении, и по приходу домой воспитание продолжалось… Но это уже другая история.
Так вот, о МарьИваннах. Я считаю, что таким людям нельзя доверять обучение и воспитание детей, особенно в младших классах. Те стрессы, которые они устраивают неокрепшей психике малышей, могут привести к серьёзным последствиям в их жизни – от отвращения к учёбе до возникновения ответной агрессии, отсюда, как я считаю, и истоки дедовщины – ребята с детства видят, как более старший, сильный, опытный безнаказанно унижает более слабых, и начинают думать, что это – норма жизни.
Надеюсь, у тех ребят, которые пошли сейчас в школу, не будет таких МарьИванн…
* * *
на фото я в первом классе