Ревнительнице тихих лар

Владимир Снегин
Никогда не меняются люди:   
постоянство ведь в скорости смен -
ветер мая изводит Кармен,
наклоняя осину к Иуде.

Двое маются в доме, как в клетке,
зуб за око отмщая чуть свет.
Нечитаемый Новый Завет
очень быстро становится Ветхим.

Переполнен запасник любовью,
но заставлен вещами музей.
Хлеб стал пресен, и вот  Колизей
словно ванна, окрасился кровью.

И любой мало-мальский мудрец
ввечеру Валтасаровы вязи:
"С добрым утром, вас нету на связи"
расшифрует, как полный пи@ец.

Но порою твой голос 
так чуден
и глаза без грозы хороши,
а еще...
Но вокруг ни души -
никогда не меняются люди.

***

Крепка, как смерть, любовь,
Люта, как преисподняя, ревность.
                Песнь Песней


Ревнительница тихих лар,
моя ревнивица,
опять врезаешься в меня
монгольской конницей,
бушуешь, как ночной пожар. 
Нет сил противиться.   
Я укрываюсь от беды
в свою бессонницу.

Ты рядом спишь и на твоем
челе тень долгая,
сначала облачко,
потом ненастье грозное.
Опять, похоже,
этот сон -
"иду с другою я"...
Ну что же, песни будут днем, 
ох и морозные.

Ты мне начислила в грехи,
не морщась, паинька:
инета сеть, гитары гриф,
неточность мимики,
друзей, родных, мои стихи.
Тебе б прозаика.
Но знай: живя в неволе рифм,
вернее лирики.

Смеюсь в усы, что ревность - лесть,
что служит бункером
мне сотня лет моих, но нет -
терплю фиаско я.
Ну что за честь: до гроба несть
чин камер-юнкера?   
Осталось ждать: и солнца свет
под вечер ласковей.

От вечной качки всяк канат
перетирается,
но мушка на твоей губе -
деталь не здешняя.
Уже не раз я был женат,
моя красавица,
и оба раза на тебе,
моя сердешная.

Пока ты даришь вражьим снам
свое доверие,
твоим ресницам и губам -
лихим подручникам -
я каюсь, что порой и сам
бешусь неверием,
ревнуя их ко всем столбам,
двух рук разлучникам.

О, сколько дней подаренО 
недугу тяжкому!
Отелло душит, чтоб прощать
неисправимое.
Не верю я, чтобы любовь
под черной маскою
терзала нас, желая стать
чуть обьяснимее.

Как говорилось в старину -
ничто не новое.
Займется осени огонь
от неба синего,   
и в высохшую пятерню
листа кленового
скользнет знакомая ладонь,
дрожа осиново.

***

Тают сонные предгорья
в ожиданьи крымской ночи,
как луна целует море,
ты смотреть со мной не хочешь.

Говоришь, что испугалась
наплетенных кем-то толков,
что зимой сюда пробрались
по водам замерзшим волки,

заселили полуостров
и крымчанок поедают.
Эх, вояка, что ж так просто
темнота тебя пугает?

Не того бояться надо
во владеньях южной розы,
а пустых обид прохлады,
темной ревности мороза,

этих льдов - молчаний долгих,
по которым с жутким воем
проникают в сердце волки
и сжирают все живое.

***

На всякого свой Божий Бич -
кому чума, кому кирпич.
И все, наверное, за дело.
Моя Аттила - дочь Отелло.