Зима 1978-1979 года прошла в клубе Среднеазиатского н-и противочумного института, переоборудованном под аудиторию. В этом клубе специализировались многие поколения зоологов и паразитологов противочумной системы Советского Союза. Здесь биологов знакомили с эпизоотологией и эпидемиологией чумы и других особо опасных заболеваний, методиками обследования чумных очагов, методами борьбы с носителями чумы и её переносчиками в открытых стациях и населённых пунктах. Заново изучали систематику грызунов, блох и клещей, и много других интересных предметов.
Лет за 20 до этих событий, сидя на полу клуба, я друзьями завороженно смотрел на сцену, где наши, ослепительно красивые мамы пели по праздникам песни о войне и о любви. Лет за 15 до этого, в фойе клуба, я с ровесниками по вечерам играл на бильярде, втихаря пил из голышка бутылки мерзкий на вкус вермут по рубль семнадцать и прятал в рукаве окурок, когда входил кто-нибудь из взрослых. Лет за пять до этого мы, т.е. я, Колька Классовский, Вовка Стогов и Вовка Осипов, в составе хора противочумного института стояли на сцене. Хор торжественно пел: «Двадцать лет пройдёт, сорок лет пройдет. Время всё быстрей движется вперёд …». Мы четверо немузыкально орали : «Двадцать лет пройдёт, сорок лет СПУСТЯ …». Терпения руководителя хора хватило аж на три дня. Потом он деликатно объяснил нам, что пение – это не наша стезя, что с нашим слухом и голосами лучше в женской бане тазики подавать. Цель была достигнута - от занятий в хоровом кружке нас с треском освободили. (В скобках замечу, что до хорового пения Коля Классовский руководил институтским ансамблем, мастерски играл на гитаре и фортепьяно, и неплохо пел). И вот теперь я вошёл сюда зоологом – курсантом.
В отличие от остальных более чем сорока иногородних слушателей курсов, я приехал домой. Ещё до рождения сына, отец и мама, как кандидаты наук и завлабы, подали заявление на расширение жилой площади. В результате мы с женой получили уютную и тёплую однокомнатную квартиру в финском домике, на жилой территории института.
Нам читали лекции, проводили практические занятия, принимали зачёты и экзамены с детства знакомые мне люди. Со многими из них я мерз и страдал от жары в командировках, многие были моими соседями, а некоторые – друзьями.
Вот так, приятно, весело и быстро, в кругу семьи и друзей, прошла та зима. В начале апреля я сдал экзамены и получил удостоверение зоолога по особо опасным инфекциям, а уже в середине этого месяца снова трясся в вертолёте между великими казахстанскими реками Или и Каратал. Работа в том сезоне была как работа, приключения (слава Богу) обошли нас стороной. Пустыня радовала зеленью, цветами и грибами, которые мы, в отличие от российских грибников, искали сидя в летательном аппарате. Вертолёт медленно летел на высоте 15-20 метров, а мы внимательно смотрели по сторонам. В местах, где на зелёном фоне травы появлялись белые пятна грибов, вертолёт садился и мы выкашивали всё, что там было. Удобно и комфортно.
В мае, когда стало тепло, в Баканас, навестить меня, приехала Люба с сынишкой. Особых развлечений в этом забытом Богом ауле предложить мы им не могли, но на моторке по реке покатали.По случаю приезда жены, Цой дал мне отгул, а Бурделовы – ключ от своей квартиры. Володя со своей зоогруппой находился на стационаре Капалы, а Надя была паразитологом в Каройском отряде. Жильё было свободно.
С опаской подходила моя жена к вертолёту. В кабину нас набилось человек 10. Впереди, справа от пилота сел я с сыном на коленях, сзади Люба, Костя Цой и ещё несколько человек, которых мы должны были доставить к их группам. Перелетев Или и пройдя километров 20 вниз по её течению, мы приземлились на приречном лугу.
- Отдыхайте, - сказал Костя, - к обеду мы вас заберём.
Вертолёт тяжело поднялся и ушёл в пески, а мы втроём остались на берегу. Зелень после серого цвета барханов радовала глаз, пригревало ласковое майское солнышко. Я вырубил двухметровый ивовый прут, привязал к нему кусок толстой лески, а на конец её блесну. Эту снасть у нас называли дергушкой. Около берега я нашел место с особенно быстрым течением, встал у самой воды и бросил блесну в реку. Медленно повёл ее против течения, а потом опять отпустил. Подергав таким образом удочку минут десять, я разомлел на солнышке, прекратил свои попытки и лёг в траву. Около меня копошился соскучившийся по папе Лёнька. Любу я не видел. Вдруг со стороны берега раздался дикий крик. Коровы, пасущиеся в тугаях неподалёку вздрогнули. Бык раздул ноздри и опустил рога.Первое, что пришло мне в голову – Люба упала в воду! Вскочив, я в несколько прыжков оказался на берегу и увидел, что моя жена тащит удочку, на другом конце которой бьётся и упирается изо всех сил здоровенный серебристый жерех. Я помог ей вытащить рыбу и опять завалился на травку. Ещё восемь раз победный визг вспугивал обитателей тугайного леса. Я встал, отобрал у жены снасть и забросил в воду. После этого не клюнуло ни разу. Я развёл небольшой костерок, , обмазал самую большую рыбу толстым слоем глины и засыпал горячей золой. Через 20 минут, с чёрными от золы мордахами, мои родственники без хлеба и соли уплетали костлявого жереха . Никогда прежде я не видел, чтобы очень разборчивый в еде Лёнька, ел с таким аппетитом.
Часа через четыре вдалеке послышался знакомый треск МИ-2. Вертолёт приземлился, из него вышли люди, и счастливая Люба побежала им навстречу, взахлёб рассказывая, как она тащила из воды «во-о-от такую рыбину!!!».
- Люба! – прошептал я ей на ухо, - Любочка! Замолчи!!! Это же рыбназор!
Незаконная рыбалка, грозившая штрафом по 100 советских рублей за каждую рыбью голову сошла нам с рук. Рыбнадзор частенько пользовался услугами нашего геликоптера.
А потом Костя с Любой по корейскому рецепту солили икру жерехов, был великолепный обед с острыми приправами и горючим спиртом. Была жаркая баня с паром и вениками, и волшебная ночь в квартире наших друзей. Было нам СЧАСТЬЕ …
19.12.2009.