Глава шестая
Среди всех бед самой большой были похоронки! Каждый день близкие ждали почтальона и боялись его. К началу 1943 года больше половины ушедших на фронт наших односельчан были убиты, несколько сотен пропали без вести. Семерых жёны забрали из госпиталей после тяжелейших ранений. Все завидовали этим семьям: дети дождались отца, хотя и очень больного, но живого. Теперь семья не даст ему дома умереть, выходит, вылечит его душу. Главное, что он жив и по-прежнему любим женой и детьми. Всем хотелось дождаться пусть израненного, но живого мужа, отца, сына. Жили в посёлке очень дружно, поддерживая друг друга. Только благодаря сплочённости, взаимовыручке, доброте, мы и выжили. Когда с фронта кто-нибудь получал письмо, изба его до отказа заполнялась людьми: все хотели узнать, как дела на передовой, скоро ли конец войне будет?
Наступил 1944 год. От отца — ни строчки. Дважды нам передавали, что в соседнюю деревню один из фронтовиков прислал письмо, где якобы написал что-то об отце. Мы с радостью помчались туда. Зима, метель, плохая видимость, но по дороге между нашими колхозами были вёшки, которые не дали нам сбиться с правильного пути. Холода мы с сестрой Аней (четырнадцатилетней девушкой, одетой в мамино пальто) не чувствовали: радость и тревога переполняли нас. Что же нас ждёт? А дома мама с нетерпением ждала уже от нас новостей. Идти надо около восьми километров, но мы летели со всех ног на лыжах. Вот и оно, село Зубровка. Быстро нашли нужный дом, вошли. Нас встретила хозяйка, молодая красивая женщина, с ребенком на руках. Когда узнала, зачем мы пришли, всплеснула руками и проговорила: «Господи, так речь в письме не про вашего отца, а про моего брата Фрола Петровича. Они просто тезки. Просто Фрола Агафоновича знают все в окрестности ( перед войной отец работал на мельнице, куда привозили для помола зерно из ближайших сёл) , а моего брата нет. Вот , не разобравшись, и пошла гулять молва о вашем папе. Девочки, не расстраивайтесь, вы ещё встретите своего отца».
Домой мы добрались на лыжах быстро. Мама ждала нас в большом волнении. Мы с ходу закричали:
— Мамочка, не волнуйся, плохих новостей нет!
— А какие есть?
— Просто ошибка вышла, речь в письме шла о другом человеке. Правда, тоже о Фроле, но чужом для нас.
Когда мать немного успокоилась, мы подробно ей всё объяснили. Долго ещё потом на нашей улице вспоминали эту «утку».
Второй раз наша семья была поднята на ноги, когда в конце 1944 года вернулся наш односельчанин (ему после длительного лечения ран дали двухнедельный отпуск) и рассказал, что видел отца , когда проходили комиссию в конце ноября 1941 года перед отправкой на передовую. Ехали на фронт в разных вагонах. С тех пор больше о нём тот ничего не слышал. Сам он был дважды тяжело ранен и контужен. Его рассказ ничего нового нам не принёс, так как последнее письмо с фронта мы получили в декабре 1941 года.