И это наш последний разговор. Ты стал черствее, я - темнее ночи.
Все нужные похитил фразы вор (он шантажист, но сам не знает, чего хочет).
Я говорю: "Прости, но так нельзя. Мы не сумели стать с тобой друзьями.
Усердием стесалась вся резьба и больше не ввинтится, не осядет.
Мне вредности с избытком да с лихвой - горячий стаж, и год идет за десять.
Живу максимализмом до сих пор: его трудней оставить, чем затеять.
Я пресная порой, порой остра, срываю нервы, как чеку гранате.
И, тлея в глубине золой костра, оказываюсь "резкая, как "нате!".
На старость мне коты и пироги, вязанье и соцсеть для престарелых.
Тогда возьми-ка ты и приходи беззубо обсуждать, что наболело."
А ты твердишь: "Я ничего не жду. Но почему не можем мы общаться?
И, если честно, я нашел недавно ту, с какой ты мне пророчила встречаться.
Свое ты приглашенье не забудь. Я загляну, когда в ребро ударят бесы.
Уж мы тогда должны перешагнуть всю недосказанность, неловкости завесы."
Да будет так. Ты не наказан мной. Однажды вдруг поймешь свое везенье.
Я буду ползать, как на казнь, домой - приговоренный, не свершивший преступленье.
Все к лучшему.
Мое тебе благословенье.