Не уходи…
Марсианские настроения.
Познакомились они ещё на Марсе. Ведь раньше познакомиться им мешала занятость. А иногда непогода, порою же и вовсе он или она хотели спать, ели орешки, смотрели телевизор – но вдруг производственная необходимость заставила их двигаться по иной траектории – и они оказались на Марсе – в самой его густонаселённой части – напротив Земли.
Тогда там было чуть влажно, и иногда падали редкие астероиды. Астероиды заходили тихонько, медленно по спирали крутились себе, крутились, а потом сваливались куда-нибудь в загодя огороженное место, чтобы не нарушать движения поездов, и прохожие разве что чуть попрыгивали при ходьбе при падении очередного астероида – уж так всё было слажено в работе муниципальных служб.
Впрочем, падение астероидов было очень экзотическим мероприятием и происходило совсем не часто. Так нечасто, что кто-то за всю жизнь никогда не знал, что астероиды падают и считал их крутящейся забавной штуковиной на небе.
Две Луны упруго вращались вокруг Марса, этого красного куска материи в пустом пространстве, которое пусто лишь от того, что не знамо, что содержит оно. А всякая неизвестность обычно кажется незаполненной. Ведь иначе бы там что-то было, а «что-то было», значит, что-то неизвестное, ведь, откуда нам знать, есть ли воон там что-то, если мы даже не знаем, что следует нам искать там… А потому там пусто…
Так вот.
У неё были совершенно чёрные волосы. У него были волосы чуть светлее. На самую капельку. Они, когда встретились, совсем не понравились друг дружке. Ведь потом они ещё много раз встречались, а один раз даже и вовсе просто на улице. Он шёл направо от северной части города, а она налево с кухни в спальню. Но они не увидели друг дружки.
По прямой от них – располагался какой-то бар. Там в первый они и заговорили друг с дружкой и сразу же проснулись дома у Евы. Она была необыкновенной и тихонько убрала свою руку с его, когда проснулась, оделась сама, натянула трусы и своему свежему собутыльнику и стала думать о том, что бы поесть.
Когда Коля проснулся, то понял, что сон был гораздо более насыщенным, чем ночь и сразу принялся высматривать одежду. Та лежала сложенной аккуратно справа. Совсем рядом. Коля оделся и пошёл к дверям спальни.
За дверями был коридор, чуть вперёд и направо – что-то шуршало, чуть далее – оттуда вкусно пахло, а дверь было видно, кажется входную – слева.
Из шумящей двери вышла совершенно голая Ева:
- А. Проснулся. Я Ева. Если помнишь. Первая женщина для мужчины, - она улыбнулась, - у тебя были женщины? – и ушла в спальню мимо Николая, задев его слегка плечом.
- Я, пожалуй, пойду, - шарил глазами в поисках ботинок Коля.
Ева вышла в халате:
- Могу предложить поесть. Сготовила на двоих. Выкидывать жаль. Если не хочешь есть, то можешь идти, конечно.
Николай не ответил ничего, только, рассмотрев обувь, подошёл к перевёрнутым ботинкам и поставил их рядом:
- Можно сполосну ботинки?
- Ну да, ванна уже знаешь где, – показала рукой Ева, сама направившись на кухню. Там она совсем немного погремела и вышла обратно, где стоял Коля, протиравший свои ботинки ладонью. Потом он пошарил в карманах и вытащил платок, совершенно измятый, но, кажется, чистый, и обтёр им оставшиеся на ботинках капли воды.
- Пойдём есть?
Коля просто мотнул вперёд головой, и они пошли на кухню, один следом за другой.
На довольно большом столе овальной формы была накинута какая-то клеёнка, совершенно не замызганная, не какая-то специфично старая – а, видимо, из какой-то последней коллекции неизвестно чего.
Вся кухня была такой просторной. Стол же стоял влево от центра, вокруг были шесть массивных деревянных стульев. На столе были 2 тарелки, каждая из которых стояла в другой – более плоской тарелке. Вилка слева, нож справа, маленькая ложка и тому прочее. Стакан с водой, чашка пустая на блюдце, на котором лежало 2 куска рафинада. Нарезка с мясными какими-то кусками, вполовину – на той же тарелке – сырная нарезка. И два обычных фужера, кажется хрустальных, совсем ещё с Земли, которые были окаймлены золотисто сверху, как-то хитро выплавлены или иным образов декорированы на ножке и внизу… в целом – полный бред. Такое не должно быть возможно и, кажется, немного скучно. Тарелки и все прочие приборы были поставлены с одного края стола – совсем недалеко – через узкий край стола.
Ева села за стул, жестом пригласила Николая присаживаться и, вскинув волосы, принялась сразу есть яичницу , которая и была основным блюдом – протягивая иногда вилку то к куску мяса, то к сыру. Перед трапезой она залпом выпила стакан воды. Коля ел немного растеряно, но всё-таки сумел полностью съесть яичницу и помог Еве не оставить на тарелке с нарезкой ни куска чего-то мясного, но, впрочем, за последним куском сыра благоразумно решил не тянуться и вспомнил, что не попил ничего, почему одним глотком ухитрился опрокинуть весь стакан воды:
- Ещё воды, - спросила Ева, глядя Коле прямо в глаза. Он кивнул головой. Ева поднялась, прошла к форменному ящику, поставила туда стакан Коли, нажала кнопку, дождалась, пока наполнится стакан, смотря в это время чуть вперёд и даже успев порассматривать свои ногти и пальцы на руках:
- Вот, - подала Ева стакан Николаю.
Николай взял его и уже несколько медленнее – почти потягивая – выпил воду.
- Чай? Кофе?
- Чай.
Ева взяла заварочный чайник, насыпала в него 3 ложки заварки, залила кипятком из того же ящика, поставила чайник на подставку. И уселась обратно:
- Надо будет подождать 5 минут, - объяснила она Николаю.
- Хорошо.
- А ты…
- Николай.
- Да, да. Кажется, мы в одной отрасли работаем.
- Наверное, - Коля стал напряжённо вспоминать, что было вчера, но, к сожалению, в бар он пришёл, уже изрядно подвыпив.
Они некоторое время молчали, Ева гладила стол кончиками пальцев и о чём-то сосредоточенно размышляла. Николай ждал чай, чтобы потом уйти:
- Ну вот, - Ева разливала заварку, потом ставила чашки в ящик, а оттуда на стол.
Коля пил чай совсем небольшими глотками, очень он был горячий – но даже от пара шёл терпкий чайный аромат, кажется, отдавало совсем по-земному персиками или абрикосами, Николай вечно их путал. Как-то молча, они допили чай. Потом Ева стояла и смотрела, как Коля надевает ботинки:
- Ты здесь одна живёшь? - спросил он.
- Нет. Я и вовсе с Земли, - Ева улыбалась. – Сюда перебрались мои родители зачем-то. А я – так чащу командировками сюда, потому всё не так и плохо. Ну, пока, - сказала Ева, неожиданно для Коли протягивая ему свою руку. Он взял её и аккуратно пожал. Ладонь у Евы была довольно мускулистая, но такая по-особому и мягкая, как всегда умещается это изредка в женщинах: мягкость и сила.
Николай отпустил ладонь:
- Пока.
Но в дверях они почему-то немного задержались и поцеловались… просто губы в губы…
Новые дни.
На Марсе жилось довольно вольно. Браки заключались массово – один раз в 28 лет. Всё это осуществлялось в кратере Олимп, который однажды вдруг стал не самой высокой горой в Солнечной системе. Все желающие сочетаться браком – проходили через огромные ворота, оплатив перед этим взносы, сдав паспорт аи прочее – и находились в течение одного марсианского дня внутри кратера, где могли быть только одни. Внутри кратера было великое множество небольших домиков. Считалось, что в ночь – брачующиеся становились одним целым, когда оба спутника пробегали навстречу друг дружке, пересекаясь где-то на небосводе.
Эта сложность делала практически невозможным сочетание браком, что не мешало рожать детей, либо как-то иначе проживать вместе, образуя иногда и разные «конгломераты любви». Впрочем, ретрограды, проживая часто очень долго рядом – часто добирались на Олимп, куда нужно было идти пешком, оставались на ночь и становились уже совершенно одним целым. Это не было решение, чтобы скорее добежать и жениться, хотя и требовало значительных физических усилий. Но такие браки всё-таки были. Традиция жила, а вместе с ней и существовал закон бракосочетания, где было совершенно чётко прописано, как стать мужем и женой на Марсе.
Такая уникальность обряда делала брак совершенно наполненным тайны и кутало жизнь влюблённых в ареол настоящей чувственности. Потому было много желающих и с Земли приехать и стать «настоящими марсианскими мужем и женой» (земные браки на Марсе или иных планет аннулировались, в том числе при переселении на эту «молодую» социально планету). Потому был, конечно поставлен на поток бизнес по бракосочетанию. А поскольку дополнительно для этого требовалось прожить год на Марсе, то за год до дня бракосочетания на Марсе всегда был подъём экономики, особо в туристической отрасли. Отдельные ушлые депутаты предлагали сделать день бракосочетания более частым, но это обычно всегда отвергала Верхняя палата, считая, что именно такая частота и есть самая приемлемая и необходимая и того требуют законы этого «нового традиционного света». Новое всегда пытается казаться чуть более мудрым (раз в пять, шесть или на всю эпоху человечества), чем оно есть – а для этого всегда незыблемо хранятся традиции, пусть даже им лишь 2 человеческих рода жизни.
Год знакомства Евы и Николая был годом бракосочетания. Хотя они непонятно начали своё путь, вполовину года изредка лишь встречаясь вместе, но постепенно им становилось всё невозможнее друг без дружки. Ева почему-то почти сразу спросила о детях, Николай уверенно кивнул и сразу же начал принимать противозачаточные таблетки для мужчин, не сказав Еве ни слова. Поначалу они жили в доме родителей Евы, которые почему-то ни разу не показались там: у них было несколько любимых мест, теперь они стали чуть свободнее и отправились во все тяжкие – путешествуя на грани своих возможностей. Но однажды пришли люди смотреть эту квартиру, т.к. родители сдали её. О чём они забыли предупредить Еву – и им пришлось переехать. Трёхгодичная командировка Евы и Коли заканчивалась, они собирались на Землю. И 31 октября по земному – в день бракосочетаний – они отправились на Землю. Там сняли они себе сначала жильё, и жили вместе ещё целых 7 лет.
Они обзавелись небольшим вертолётом, полностью автоматическим домом, ухоженным самоуправляемым садиком, даже несколькими собеседниками-для-души, которые стали совершенно модными и от которых можно столькому научиться. И они работали, учились, проводили отпуска на Марсе, где успели также купить себе небольшой уютный дом. Иногда Ева заводила разговор о ребёнке, а Николай тогда часто кивал и обнимал её. Иногда Ева спрашивала:
- А давай тоже сочетаемся на Марсе? Ведь мы даже не муж и жена на Земле – а так сразу станем мужем и женой в самом таинственном смысле. Конечно, это смешно – но это так таинственно, что меня переворачивает от одной мысли, что мы будем совсем одним целым, что сами луны сочетают нас, пересёкшись на небосводе, - она так воодушевлённо говорила это, что Николай не мог ей отказать. Он согласился, тем более что до следующего года бракосочетания было ещё так долго…
И в отпуск в том году они отправились на Весту, чтобы увидеть Реясильвию… Говорят, когда-то она переборола марсианский Олимп…
Первый раз.
Ровно за год до того самого дня бракосочетания Николай с Евой уже проживали на Марсе и вместе праздновали день, когда до торжества осталось так немного. Они смотрели на небо через огромный прозрачный купол своего дома, пили вино, держались за руки. Было довольно хорошо сидеть так. Было тихо. Вообще на Марсе пока что довольно тихо. Назавтра Николаю на работу. А пока что – всё хорошо. Пока что их сердца стучат совсем рядом… Ева уже не заговаривала о ребёнке. Тем более сейчас… Разве же не довольно влюблённым и любви их?
Дни неспешно сменялись, сопоставимо, впрочем, с земными днями. И близился день торжества. Ближе к этому дню Ева уже покупала припасы и снаряжение, чтобы пройти уже этот небольшой путь к вершине. Идти нужно было за неделю. Чтобы всё было совсем правильно. Но было возможно и добраться не пешком, а на животных, что и предлагал Николай, т.к. на этой неделе у него было закрытие проекта.
Ева волновалась. Она стояла тогда уже у подножия. Все ушли вперёд. Те, кто будут ехать на животных – приедут через пару дней. Все пешие уже отправились. Николая не было. Она сидела на камне, подле 2х рюкзаков. Когда водитель привёз её одну, он спросил, зачем ей второй рюкзак, она поначалу не нашлась, что ответь ему:
- Но ведь вы знаете.
- А где же Ваш спутник?
- Он подъедет чуть позже.
- А. Хорошо. Но ему надо поспешить. Ночевать лучше чуть выше отсюда – да и тогда будет больше надежды успеть, - таксист закрыл дверь, и его вертолёт поднял кучу пыли, а Ева не могла оттащить рюкзаки и смотрела, закрывшись рукавом и пригнувшись, как поднимается эта машина вверх, чуть накреняется и, уже выровнявшись, берёт свой курс обратно…
Ева просидела у рюкзаков два часа, а потом поставила рюкзак Николая к столбу, который был у края вертолётной площадки, вздохнула, надела свой рюкзак и пошла в гору…
Камни перекатывались и иногда ломко хрустели под её ногами. Было уже позднее утро. Что-нибудь около 11 утра. Солнечно. Конечно, не жарко, как на Земле, а даже зябко. Но всё-таки в одежде было тепло. «Подожду его наверху. А догонит он меня, может по дороге,» - Ева остановилась и глотнула воды. Потом посмотрела на небо, в даль, которую ей нужно одолеть сейчас одной, всмотрелась в качающиеся пары силуэтов впереди. «Ничего, он догонит. Не может он не успеть,» - и отправилась вперёд.
К вечеру Ева совсем устала. Почему-то она совсем забыла про еду. Поставила в разогрев пару консервов, но съела только половину банки со сладкой кукурузой. Расстелила спальный мешок и легла в него, не ставя совсем палатки. Почти сразу, как появились звёзды, и, кажется, уже тогда даже сиял Деймос, Ева уснула. Ей ничего не снилось. Она была спокойна.
А ночью прошла песчаная буря и Ева проснулась в полной темноте, грудь сдавило, и она подумала, что всё-таки нужно было поставить палатку. Ева расстегнула спальный мешок, и песок посыпался ей в лицо, руками разгребла до первых проблесков света песок, приподнялась, а из песка торчала только её голова и осмотрелась вокруг. Дорогу замело – и её уже очищали автоматические уборщики, они же уже вымели песок вокруг некоторых палаток вдали. Вечером Ева совсем не смотрела на них. Она принялась разгребать песок руками и уже вытаскивала рюкзак, спальный мешок и вытряхивала песок, когда уборщики уже кружили возле неё и расчищали вокруг дорогу. Ева спрыгнула с песчаной горки на чистую дорогу, а уборщики деловито заспешили дальше, не обратив никакого внимания на Еву, разве что облетая её, когда она появлялась на их пути и ожидая сдуть песчинки, которые иногда ссыпались с неё…
Второй день ещё больше измотал Еву, по пути встречались автоматы с водой, которую регулярно наполняли в них, и Ева уже успела заново наполнить весь водный запас. «Как же я рассчитывала количество воды,»- подумала она и улыбнулась. Ева отлила немного воды в кружку и, понемногу наливая в правую ладонь – ополаскивала лицо, а потом отёрлась салфеткой. Мусор можно было складывать вдоль пути: уборщики уберут всё, как только заметят непорядок при ближайшем обходе. Ева пила горячий, успела разложить палатку, уложила там спальный мешок, даже повесила у входа небольшой флюоресцирующий шарик в виде Марса, где высвечивался весь его рельеф, как видно это с орбиты Фобоса, подарок Николая, когда они отмечали год до торжества…
Потерев руки, выплеснув остатки чая на песок и камни, Ева залезла в палатку, оглянулась ещё раз на окружающий её ландшафт, залезла в спальный мешок, дотянулась, чтобы закрыть палатку, застегнула мешок. И, уже расслабившись, чуть поёжилась и в полной мере уже ощутила всю дневную усталость, которая ворочала её и не давала уснуть. Так, что Ева и сама не поняла, когда настал сон.
На следующий, уже третий день, Ева не забыла пообедать, а с утра попила чаю с бисквитами, которые могли быть свежими гораздо дольше людей. Дорога казалась совсем трудной. Но близость вершины вдохновляла её, Ева останавливалась один раз пополнить воду, и продолжала путь. Пару раз она даже видела какие-то шустрые тени, которые мелькали вдали. Говорят, что это одичавшие собаки первопроходцев, которые как-то выживают совсем одни, и увидеть их – это исключительная удача.
Оставалось немного и Ева ступит на вершину. Над ней пролетел уборщик, который лениво окинул всё своей камерой, в то время когда Ева устраивалась на ночь…
Четвёртый и пятый день были довольно скучны. Разве что Ева и вправду увидела одичавшую собаку. Почему-то она была совсем огромная, на тонких ногах, с выгнутой спиной и огромными глазами, собака с любопытством разглядывала её и совсем не пыталась убежать. А Ева даже не додумалась бросить той что-нибудь поесть. Впрочем, вдруг собака повела ушами в разные стороны и рванула куда прочь, совершенно непонятно куда, столько пыли подняла она при своём столь неожиданном решении удалиться прочь.
На шестой день Ева время от времени оборачивалась и смотрела вдаль, чтобы разглядеть Николая, но не могла ничего увидеть. «Он должен был бы появиться, если едет верхом…» - Ева стала расстраиваться и даже думать, что Коля всё забыл.
Впрочем, Коля не забыл и первый день (через 3 дня пути Евы) действительно ехал верхом, но потом его бодрый скакун куда-то умчался, когда лихая тень появилась в относительном удалении от места стоянки, а как-то присмирить своего скакуна Николай просто не успел, и пока Николай рылся в рюкзаке, ища стабилизатор, тот удалился уже на расстояние, с которого Николай не мог достать его… «Теперь пешком…» - подумал Николай, и принялся утраиваться на ночь, смотря вперёд и пытаясь понять как далеко от него впереди Ева.
Ева поднялась на Олимп даже чуть раньше – до начала дня бракосочетаний было ещё пару часов. Но она была здесь, конечно, не первая. Она была совсем усталая и пошла к небольшому зданию, которое было огромным подземным гостиничным комплексом, чтобы просто принять душ.
Администратор выдала ей карту прибывшего гостя и рассказала о том, что и где находится в их комплексе. Ева слушала вполуха и просто нажала найти душ, а потом отправилась по зелёному лучу, который петлял, обходя преграды и ища верный и кратчайший коридор. Администратор почему-то грустно посмотрела вслед Еве и ничего не сказала, а потом опять ушла за свою стойку.
Ева вошла в автоматическую кабину, одежда отстегнулась с неё, и кабина отправила её стираться и сушиться, пока саму Еву ласкали тонкие струи воды согласно выбранной ей настройке… Ева закрыла глаза, перевела душ в горизонтальное положение и режим вибрации в джакузи, включила музыку, положила голову на мягкую каучуковую сделанную под приятную замшу поверхность настаивающегося подголовника и уснула…
Николай спешил, как возможно. Ему хотелось пить, потому что он забыл восполнить запасы воды. Иногда он даже не понимал куда идёт и сколько ему ещё двигаться вверх. Ещё на следующее утро он вылез из-под песка, поднял голову, шамкая пересохшими губами, и увидел огромную голову над собой, она держала в зубах рюкзак. «Да. я забыл рюкзак на прошлой стоянке.» Потом рюкзак свалился ему почти возле рта, голова стремительно исчезла, словно сон.
Николай не успел. Когда он пришёл, Ева стояла у ворот-входа в кратер и улыбалась:
- Скажи, ты видел собаку?
- Извини, мой скакун убежал, я поначалу заблудился, не наполнил последние два раза воду, забыл рюкзак. Кажется. Потом была голова, появился рюкзак. А, может, я просто хочу пить, - Николай пытался всё объяснить Еве…
- Увидеть собаку – это большая удача, - сказала Ева. – А мы оба её видели. Значит, всё будет хорошо. Идём, - спокойно произнесла она, - я дам тебе воды, - и улыбнулась, - я буду поить тебя, - она обняла пыльного Николая, и, прислонившись вплотную лицом к нему так, что коснулись они носами, улыбнулась и поцеловала его в иссохшиеся губы.
Второй раз.
Николай давно уже перестал грустить о Земле, изредка они коротали свои каникулы с Евой там, но почему-то всегда возвращались обратно на Марс, хотя часто их звали обратно, но, как и всякая суровая земля, Марс привязывал к себе. Уже не казалось возможным жить в прежней лёгкости Николаю и Еве. Им казалась естественной невозможность иногда даже дышать нормально, но это была целая планета возможностей, населённая почти романтиками, почти пройдохами и много чем почти, но абсолютно была она окружена их вниманием.
Совсем молодая колония создавала свои легенды, удивительные животные формировались из самых обычных здесь, и жизнь начинала свой путь, совсем уже не считаясь с человеком, практически пока и не пересекаясь с ним.
Изменённая и почти очеловеченная атмосфера планеты, делала её совсем родной, когда столько трудов отцов и дедов было вложено в каждую теперь привычную деталь этого мира. Нехотя приживались земные растения в пустых марсианских песках, разве что благодаря генетикам становясь всё более приученными к новым условиям, но какие-то детали мира становились всё более и более близкими и одновременно неизведанными. Совсем неясной становилась эта планета. А вместе с ней, теряла ясность и судьба её людей…
Однажды на Марсе была уже своя «кислородная катастрофа». Тогда по неясной причине уровень кислорода упал ниже 17%. Атмосферные генераторы снова были запущены, и только через 2 года всё вернулось на круги своя, а на улице стало опять возможно гулять без кислородной маски. Казалось, что Марс просто глубоко вдохнул, размяв свои застоявшиеся лёгкие. Больше это не повторялось, но генераторы были постоянно включены, хотя это и требовало значительных ресурсов, а кое-кто из правительства постоянно хотел отключить их. Чтобы избежать повторения «кислородной катастрофы» – по всему экватору создавался зелёный пояс, который сначала совершенно был нежизнеспособным, но потом вдруг принялся жить, разросся широкой полосой, и кое-где уже стали давать коты на вырубку тамошних лесов. Впрочем, к городам леса доходили редко да и вёлся контроль, сопровождавшийся вырубкой – так что лес, словно зная свою участь, лишь изредка слал один-два побега в качестве десанта, но всегда слабые и чахлые – словно и не надеясь, что они выживут.
Кое-кто из генетиков, сравнивая эти чахлые побеги с основной массой леса, неожиданно пришёл к выводу, что чахлые побеги имеют ДНК земных растений, в то время как ДНК основного леса было модифицировано. Выходило так, что «лес пытался договариваться с нами», писал этот генетик. Впрочем, его коллеги, да вскорости и он сам, поспешили заметить, что это всего лишь вольная интерпретация результатов, что совершенно не говорит о действительности этого. Но что первая, что вторая статья остались не замеченными простыми жителями Марса, так что можно было не слишком заморачиваться по этому поводу.
Николай же читал эту статью, иногда пытался обсуждать этот вопрос в непринуждённых беседах, но, к своему сожалению, видел только непонимание в глазах собеседников, которые хотели почему-то рассказать скорее о каникулах на Весте или ещё что-нибудь более приятное. Впрочем, можно ли этих людей обвинять в таком пренебрежении к разным областям знаний, когда они уже до мозга костей погружены на своей работе в пучины самых рутинных расчётов, когда нужно вечно взаимодействовать с машиной, проверяя, что она не нарушила какой-нибудь из принципов или учла всё в достаточной степени, сами, однако, совершенно не разбираясь часто в проверяемых результатах, но успешно исхитрявшихся их проверять, благодаря интерфейсам «сочетания с реальностью». Когда любой расчёт был всегда представлен на уровне возможностей проверяющего. Впрочем, то, что сами такие интерфейсы писались обыкновенными людьми обычно забывалось, да и эти люди отсутствовали в компании Николая, отчего он иногда впадал в «пучину недопонимания», когда его недопонимали от того, что он чуть быстрее читал, отчего успевал часто прочитать не только заголовки, но даже содержимое некоторых статей, так что Николай разуверился и в журналистах, заметив, что заголовки часто совсем не соответствуют содержимому.
Всё время, что шло к новому году бракосочетаний, они с Евой работали. Прерываясь один в два года на отпуск, который проводили чаще всего на Земле, но иногда летали на орбиту Венеры посмотреть, как пытаются укротить и эту неприглядную планету, но обычно они не задерживались там надолго, потому что космос слишком угнетал, а пройтись по Венере в ближайшем времени не представлялось возможным: та никак не желала становиться ручной. В её атмосфере однако уже были и водные облака, которые возникали совсем не надолго и существовали ровно столько, сколько их непрерывно поддерживали с орбиты. Но на поверхность уже понапускали разные аппараты, которые заселяли её абы чем, в надежде, что приживётся хоть что-то. Заселение не было совсем бесцельным и безрассудным, т.к. селились сразу небольшие экосистемы, которые жили какое-то время, умирали, иногда полностью, иногда кто-то выживал, но требовал себе ресурсов, которые давали пока искусственно, подбирая уже новых персонажей в пищевую цепь. В первую очередь аутотрофов. Впрочем, те уже появились, но не спешили никого кормить, успешно напитавшись, к удивлению, самым плохим из Венеры, чтобы противостоять всему более сложному. Николай узнал об этом от биоинженера, когда они пили с ним пиво на орбите. Потом Николай возбуждённо рассказывал это Еве, когда она удалённо конструировала их новый огород. Он, конечно, подумал, что ей неинтересно, замолчал, обиделся и ушёл спать, а Ева слушала его, но совсем не могла отвлечься, огород захватил её просто чуть больше, чем колин рассказ просто потому, что она целый день занималась им, а втянуться сразу с середины в рассказ Николая Ева не смогла.
Позже она пошла в спальню, где Коля завернулся в одеяло и храпел, от него пахло перегаром. Ева достала себе второе одеяло и укрылась, подвинувшись вплотную к Николаю и обняв его со спины, а там и сама уснула под его мерный гларк (Коля сопел во сне, словно довольный кот, прерываясь на какие-то моменты, когда он, казалось, настраивал новый мерный залп сопения).
Так и проснулся Николай обнятым Евой. Повернулся к ней, поцеловал её в губы и был наполнен такой нежностью, что его просто переполняло от того. Николай принялся целовать Еву, она проснулась, закрывалась, ёжилась, хихикала, а Николай только всё больше и больше напирал, уже вовсю смеясь с ней. Они стягивали одежду друг с дружки и целовались, сжимаясь всё ближе друг к дружке, губы наполнились кровью, стали уже не сонными, но упругими, более смешивая их, более их соединяя…
Потом они просто уже обнимались. Совсем уставшие. Тепло медленно расходилось вокруг от их тел. А они сцепили ноги, обнялись крепко, сжались, и лежали так, казалось, долго-долго… было мерно тепло. Мирная дрёма оковала их…
А потом зазвенел будильник, одежда выехала из шкафа. Обе ванны начали подготовку к утру. Туалеты неярко включили свет. Весь дом стал ждать их… и они поднялись, расцепившись на день…
Возле выхода Николай поцеловал Еву и сказал:
- Я люблю тебя.
- И я люблю тебя.
Они отправились на работу…
По дороге уже с работы Ева видела, как на лавочке сидела женщина с ребёнком на руках. Было не совсем понятно, что с ними. Девочка на руках женщины улыбалась и что-то говорила-говорила, а у женщины текли слёзы из глаз. Рядом лежал телефон, по которому женщина, похоже, разговаривала недавно с кем-то, вдали звучал какой-то трезвон:
- Мамочка, ты не плачь. Ты всё-таки роди сестрёнку, - серьёзно говорила девочка. - А я же, наверное, не совсем прямо исчезну, и смогу видеть её и во сне играть с ней. Буду подтыкать ей одеяльце, если потребуется… - вдруг у девочки хлынула кровь изо рта, в её глазах появился дикий страх, а женщина начала скорее утирать кровь своим шлейфовым платком, девочка отвела платок рукой и взяла ладонь матери, - не надо, мама. Я люблю тебя, - и закрыла глаза… а мать её сидела и кричала, над ней кружили роботы госпиталя, они пытались пробраться к девочке, тянули свои манипуляторы, а женщина кричала и прижимала к себе свою дочку… сейчас она ничем не отличалась от животного, которое только что познало самую глубокую ранящую боль… но животное забудет эту боль, что дать себе и миру новый шанс, а женщина потом погрузится в скорбь. И, быть может, уже не сможет преодолеть её… даже когда скорбь будет всё разрушать вокруг, это будет казаться актом возмездия и наказания, даже сердце будет кричать о несправедливости этой чрезмерной жестокости, но разум не примет совсем никакого оправдания, не станет преодолеть скорбь и сгинет в этом поглощающем омуте скорби….
У Евы было тяжело на сердце. Дома закрылась в ванной, включила душ и плакала под его струями, потом же просто подошла к зеркалу и, молча, осматривала себя, прикладывая тихонько то палец, то два, три к себе в разных местах, к животу, к бёдрам, обвела свою голову от висков к подбородку, накинула халат и вышла в дом, включила весеннюю прохладу и легла на кресло, чтобы смотреть в небо над собой… Она совсем ни о чём не думала. Тяжесть отходила от неё, сон тихонько вкрался в её мысли, и теперь Еве было совершенно непонятно, видела ли она девочку, её мать, разве возможно ещё так скоро и смело умирать… разве только детям, когда ещё совсем не знаешь жизни, когда всё и новое, но ещё недостаточно привычное, чтобы осознать нужность каждого маленького винтика этого огромного мира… смелые дети, не знающие совсем боязни смерти… только боящиеся, что отпустят руку, когда им совсем больно… ведь когда тебя держат на руку, ты знаешь, что боль уйдёт… обязательно уйдёт…
Проснулась Ева от шкворчанья на кухне. Николай сидел рядом и улыбался ей:
- Мы с тобой ведь ещё совсем не старые для бракосочетания, моя Ева? «Первая женщина для мужчины…», - вдруг вспомнил он…
А она прижалась к нему и начала рассказывать свою подсмотренную историю, глядя в сторону, а потом посмотрела серьёзно ему в глаза:
- Пойдём, - сказал с грустинкой Николай, - попьём чаю. Проводим солнце за горизонт, любимая…
Они пили чай на веранде, сидя в оплетённых ветвями креслах-качалках, а потом взялись за руки и смотрели далеко-далеко… туда, куда уходило солнце…
- Ещё один год, - сказал Николай, - снова один год… - и улыбнулся. Ева чуть крепче сжала его ладонь и совсем легко улыбнулась…
В следующем году Ева пролежала в больнице на день бракосочетания, Николай сидел рядом с ней, среди резавшей глаза больничной белизны:
- Ничего, Коля, - сказала Ева, - лишь бы мы были живы, а тогда уж и будем вместе.
Самый последний раз.
Они вылетели ещё за месяц. Еле-еле передвигались к самому верху. Ева была совсем измученная, но улыбалась каждому шелесту, каждой увиденной тени вдали:
- Это ведь собаки, посмотри, Коля… Это точно собаки…
Идти тяжело, когда силы ушли на треть, но легче, когда можно держаться друг дружки, пить тихо чай в палатке, слушая, как кто-то вынюхивает их снаружи. Неужто эти дикие собаки всё ещё охраняют их… от чего же они их берегут…
- Отчего они нас берегут, - закашлялся Николай, а Ева тихонько сморщилась, вся уже покрытая густо морщинами:
- А, может, и вовсе они нас отнесут на своих спинах, - засмеялась она… Так странно звонко, так удивительно звонко…
Николай тоже засмеялся… Они глотали чай, укрытые одним одеялом…
Посредине пути Еве стало совсем плохо. И оттуда Николай почти нёс её. Боясь опоздать к назначенному дню, он не спал три ночи – и только закрывал лицо от песка. Кожа его стала жёлтой и серой, от пыли и ветра. Ева просила не спешить его, видя что и сам он едва дышит, но Николай только злился, совсем измотанный, ненавидя, кажется в сердце всю эту затею.
Когда Николай увидел вход, увидел стоявших уже в очереди людей – он почти очнулся, смочил водой губы Евы, протянул ей ежевичное печенье и поцеловал её:
- Мы пришли, - улыбнулся устало он.
- Да, любимый. Мы столько шли. Так долго шли наверх с тобой, Коля. И вот мы совсем уже на самом пике, - глаза Евы светились, она как-то в себя легко кашлянула и приосанилась. Николай отпустил её и просто шёл рядом, держась за её руку так, словно это она пронесла его до самого верха.
Они отдали паспорта и прошли в кратер. Нашли свой шатёр и сели у входа прямо в пыль, держась за руки, Ева прислонилась к Николаю и смотрела на небо. Они не проронили ни слова, пока две луны не стали одной точкой:
- Всё. Любимый. Теперь мы стали с тобой совсем одним целым.
Ева совсем обмякла, её глаза стали терять прозрачность, а уста что-то говорили на выдохе. Николай поцеловал её, приподнял к себе и крепко-крепко держал, смотря на одну точку, в которой слились две, шедшие на встречу друг дружке:
- Моя любимая Ева, - говорил он, - мы теперь тоже одна точка, и никто нас не разглядит по отдельности, никто не сможет уже увидеть нас порознь, моя хорошая… Я покажу тебе этот мир теперь, как я видел его в своей глупости… И увижу его, как ты видела его…
Николай сидел с Евой целую ночь, пока не и сам не перестал качаться с ней на руках… И было не возможно уже разлучить их…