Витаутас Мачернис. Визии. Пятая
1
Сожжены солнцем летним все поля. В тени лесов блаженство обретали травы,
Мне в спину теплый ветер дул с реки тогда,
Белёсые дороги плелись среди равнин бескрайних,
Когда я по земле шагал свечением огненных цветочков рад.
В дороге видел я семейства пахарей в полях пшеничных,
Я видел повседневный труд и короткие передышки сна ночные.
В полях взращён богатый урожай, над ним витали в гордом духе
В уверенности спокойной заботливые натруженные людские души .
Потом я видел тяжкий труд крестьян. Сердца их ровно бились,
А лица в бронзовом загаре и глаза свободы радость излучали.
И руки почерневшие были все в трещинах и грубы,
А души открытые и чистые как у ребёнка.
О них я размышлял, на придорожной траве улёгшись, смотря в голубое небо.
О жизни их и новых поколений,
Которые придут на землю, вырастут, созреют и на исходе дня угаснут,
Без страха все умрут с гордо поднятой головою.
И понял я тогда цветенья и взросления глубинные смыслы,
И стало вдруг душе спокойно когда с холмов пришел с приветом ветер,
И воды рек и хвойные леса запели на земле живущим нам:
Живите вы для нас, чтобы вечно мы могли служить вам.
2
Но лето пролетело. Опустели нивы. И птицы края озёрные покинув вдруг,
В края заморских теплых стран все полетели,
А я покинул дом, высоты неба, стал обретать событий новых круг.
Приехал в город. Со мной гуляя вечер тенью накрывал владенья площадей и улиц.
И пыль кирпичных грязных стен терзала городские лица,
Прохожие, спеша куда-то, были наполнены суетой, тревогой,
Рабочие мрачно обреченно из подвалов вышли:
Их лица не станут мягче, суровые сердца забыли ласки и заботы.
За время долгое они отвыкли от объятий, игры солнца,
Согнулись сгорбленно под ношей злой судьбины.
И в них угасла вера постепенно,
Исчезла радость жизни и труда красивого.
Со временем и я отвык в себе и в людях разбираться,
И в завихреньях пыли уличной себя я приспособил копошиться.
И ночью от тревог и мыслей учился просыпаться,
Терять покой, надежд не находить мне.
Поэтому я осень выбрал, грустную палитру ветра,
Холодный дождь, утешивший увядшие цветочки.
Хождение по тропам раздумий, откуда возврата нет уже,
Отказ от амбиций получения судьбы хорошей.
И так угасли радости последней огоньки, душа в тупик упёрлась жизни,
На эшафот ей покориться выпал жребий, небытия узнать уж горький привкус,
Я посмотрел на звёзды:... сколько их чтоб жить, сверкать родится,
В ночи осенней ускользая без смысла в даль пространства.
3
Когда однажды вечером, от крови истекая, умирало в ранах солнце,
Я был свидетелем бесстрастным тех минут агоний.
В сверкающих просторах универсума я видел нашего старого мира угасанье,
Который погружался вглубь ночи бездонной.
Я ощутил пульс жизни, возвращенье сил, желание работать
И вдохновения огонь в сердечных мышцах,
И опасенья все отбросив прочь решимость твердую обрёл я
Летящей в сраженье колесницы.
4
В ту ночь как смелый воин костер пылал и выгнал тьму сражаясь,
Я им горел и кровь моя в огне пылала бурно,
И жизни двинулась река, как будто бы весной смерти лёд ломая,
И стала течь в стремленье новом.
В ту ночь увидел я, как слово, в пламени рождённое, таит мощь светила.
И вместе с ним пульсирует упруго центр вселенной,
В душе открытой, чистой как родник священный,
Рождаются потоки таинственных преображений.
И в слове, как в чаше Грааля, вновь возродился новый мир красиво:
Он был приютом океанов, живописных рек, вершин сиявших гордо;
И лета вечного светило закатило пир обильный,
Даря лучи для родины моей, полей, холмов и всех угодий.
Вильнюс. 1941
С литовского перевёл А.Сальминк
Vytautas Macernis. Vizijos.
PENKTOJI
I
Laukuose dege saule. Buvo vasara. Ir augo didele, svelni zole misku pavesiuose,
Nuo upiu pute siltas vejas atgalios.
Balti keliai tartum svajones vienisos per lygumas beriben tiesesi,
Kai as ejau per zeme zydincia, apsvaiges saules spinduliuos.
Praeidamas maciau artoju dideles seimas, padrikusias lauku platybese,
Regejau ju nenykstanciu darbu dienas ir neramias ju poilsio naktis.
Pribrende buvo jau laukai, ir virsum ju tartum rami dvasia
Pleveno dideles pjuties rimtis.
Paskui regejau sunku triusa. Is reto plake siurkscios darbininku sirdys,
Bronziniai ju veidai ir saltos akys spinduliavo laisves ir jegos groziu.
Ju rankos buvo grubios, kietos, pajuodave ir suskirde,
Ju sielos - aiskios, sviesios, lyg mazu vaiku.
Galvojau apie juos, parimes pakeles zolej, akis i melynas erdves ismeiges.
Galvojau apie ju gyvenima ir busimas kartas,
Kurios, ateje zemen, augs, subres, ir, kai jau bus diena sviesioji pasibaigus,
Mirtin nulenks be baimes galvas isdidzias.
As supratau tada zydejimo ir subrendimo prasme gilia,
Ir buvo sieloj taip ramu, kai uze vejas kalvose,
Kai zeme, upiu vandenys ir melyni miskai giedojo tyliai:
Gyvenk per mus, kad mes galetum amzinai gyventi per tave.
II
Bet karta baiges vasara. Laukai aptilo. Paskutiniai ezeru ir pelkiu pauksciai
Pasuko i pietu salis siltas.
Ir asen palikau namus, sodyba ir pilkasias aukstumas
Ir atejau miestan. O su manim atejes vakaras ilgais seseliais klojo parkus ir gatves.
Praeinant dideli lasai nuo muro sienu purvinu ant veido tisko
Zmonems, kurie skubejo pro mane, keistu vilciu ir nerimo pilni.
Is pozemiu iskile darbininkai buvo niurus ir isblyske:
Jie neses nuobodi veiduos ir slapta neapykanta sirdy.
Per daugel metu jie iprato saulen nepazvelgt, nepaziureti,
Sukniube po dienos nasta.
Ju taip, uzgesdama is leto,
Isbleso dziaugsmo ir tikejimo sviesa.
Per daugel metu ipratau ir as is ju nebesiskirt, saves nebepazinti,
Lyg dulke gatviu sukury as pritapau prie nesancios sroves.
Ir kai naktim pakeldavo is miego sunkios ir nelygios mintys,
As neberasdavau naujos vilties.
Uz tai pamegau asen rudeni, liudnas spalvas ir veja,
Kurs apipurkscia saltu lietumi gailias, bevystancias geles,
Pamegau tolimus, klaidzius kelius, kuriais negalima begrizt isejus,
Pamegau griaut savy beaugancias galias.
Ir taip uzgeso paskutines dziaugsmo ugnys, o sieloj gime pabaigos troskimas,
Skausmingoj rezignacijoj pasilges nebuties,
As paziurejau i zvaigzdes: ...kiek daug is ju, per amzius degt ir sviest uzgime,
Rudens nakty prabega erdve ir uzgesta be prasmes.
III
Kai viena vakara lyg suzeista, kraujuos papludusi, is leto mire saule,
Kai as abuojas toks stebejau jos kanciu finalo minutes
Ir kai zerejo platumos ir prasivere toliai rode sena, gniuztanti pasauli
Prasmengant i nakties gelmes,
As pajutau gyvybe, jega darbui ir gyvenimui sugriztant
Ir ikvepimo ugni plustant kraujo takuose,
Ir nuostabu budruma, begalini ryzta,
Uzvaldanti mane.
IV
Tanakt, lyg svaidantis sviesas i tamsa lauzas,
Liepsnojau per kartu kartas sukurto kraujo ir jegos liepsna.
Gyvybes upe, skausmo ir mirties ledus pralauzus,
Tekejo ateities linkme.
Tanakt regejau zodi ikvepimo liepsnose lyg nauja saule zerint,
Su juo ritmingai plake visatos sirdis.
Is sielos, lyg saltiniui prasiverus,
Istrysko ateities vaizdu grandis.
Ir zody, tobulajam rutuly, nusvito naujas, nemirstas pasaulis:
Jame skendejo vandenynai ir kalnu virsunes zvalgesi aplinkui isdidziai;
Ir amzinuju vasaru kaitriojoj saulej
Liepsnojo mano zemdirbiu tevynes kalvos ir laukai.
[Vilnius, 1941]