ГЛАВА ШЕСТАЯ
И в горы трудно подниматься,
И с гор спускаться нелегко…
1.
И он уехал! По дороге,
Ведущей в южные края.
В Орле его Ермолов строгий
В именьи встретил. Не тая
Пред генералом восхищенья.
И напрягая ум и зренье,
Поэт в слова его вникал,
Потом – откланялся с почтеньем,
И в путь! Когда пред ним восстал
Кавказ отрогами своими,
Один уж ехать он не мог –
И был Тифлис ещё далёк,
И всякий, кто черкесов имя
В предгорьях слышал, думал как
Не стать предметом их атак.
2.
И по Кавказу с караваном
В составе публики чудной,
И, безусловно, под охраной
В Тифлис поехал наш герой.
Он между штатских выделялся
И тем, что меньше всех боялся,
Верхом носился, взяв кинжал,
И командиру подчинялся,
Когда серьёзен тот бывал,
И симпатичен был военным
Гвардейской косточкой своей –
Не зря гусары и Лицей
Его учили в жизни бренной
На людях духа не терять,
И целей взятых не менять.
3.
И не дурачиться, конечно,
Не мог в дороге наш поэт –
Ну как без выходок потешных
И уморительных бесед.
А не бесед – так разговоров
Возможно ехать через горы?
Как сложный путь одолевать?
Где нету шуток – там раздоры
Приходят с душ налоги брать.
Одних смеша, и удивляя
Других на самый разный лад,
Поэт почти что без преград
Достиг Тифлиса, постигая
Занятный местный колорит
Без лишних мыслей и обид.
4.
Одно событье тут вниманьем
Нам обойти нельзя никак:
Поэт у горцев – это званье
Того, кто носит Божий знак –
Он величав, и уваженье
Ему сопутствует во мненьи
Князей, учёных, мудрецов,
И в благородном окруженьи
Все ждут его высоких слов,
А Пушкин горцев простотою
Сначала сильно удивил,
Но вскоре понят ими был,
И молодёжью был устроен
В саду красивом южный пир,
И Пушкин пира был – кумир!
5.
Талантом брата восхититься
Способен истинный грузин –
В нём зависть мелко не гнездится,
Из русских, может быть, один,
Ну, в лучшем случае пусть трое
Готовы сердцем на такое –
У нас умеют мёртвых чтить.
Не то – грузины, те с душою
Живых умеют возносить,
И пир в саду таким почтеньем
Был для героя наших строк –
Он между прочих был, как бог –
Бог мастерства и вдохновенья,
И ликованья общий дух
Всем переполнил взор и слух.
6.
Спасибо вам, грузины-братья
За то, что лучший наш поэт
Почтён был вами с царской статью,
А нами, к сожаленью – нет:
И мы при жизни признавали
Его, и тоже воздавали
При жизни почести ему,
А вот в любви… В любви едва ли
Раскрылись мы… А почему –
Я тут ответа не имею,
Любовь проста, а мир лукав,
И если гений был не прав –
Тому, кто в творчестве слабее
Удобно будет всё смешать,
Чтоб свой талантик возвышать.
7.
Чтоб теме этой завершенье
Для нас приятное придать,
Заметим: в хоре восхищенья
И русской речи прозвучать
Дано, по счастью, тоже было –
В Тифлис по службе заносило
Кого угодно, и поэт
В саду ночном родной и милый
Мог слышать радостный привет…
В Тифлисе он проведал бани,
Ел много фруктов, пил вино
(Ему понравилось оно)
И… ждал момента расставанья
С гостеприимным городком,
Чтоб на войну попасть тайком.
8.
Извечной давнею мечтою
Была для Пушкина война –
Ещё с Лицея остротою
Его влекла к себе она.
Что значат бубны, черви, пики
Перед войной, где стоны, крики,
Разрывы ядер, смерч атак,
Где неизбежен страх великий,
И где грозит убийством враг?!
Поэт мечтал познать сраженье,
Поскольку был душою смел,
И проявить себя хотел,
И, как писатель, ощущенья
Хотел живые накопить,
Чтоб их в работе применить.
9.
Но не везло ему с войною –
Мундир военный он не взял –
Об этом я своей рукой
Давно когда-то вам писал,
Когда буянил он в столице –
Войне не выпало случиться,
На юге с турком не пришлось
Ему за Грецию сразиться,
В деревне грыз он скуки кость,
И, наконец, от новой власти
Он разрешенья побывать
В местах, где нужно воевать
Не получил. Теперь, на счастье,
Поэт вблизи от фронта был,
Где граф Паскевич турка бил.
10.
Раевский-друг в своём посланьи
Поэта в гости пригласил –
Он, как полковник, со стараньем
Драгунский полк в бои водил –
Теперь – близ Карса. У героя
Поэмы нашей ретивОе
Взыграло, он не утерпел,
И в битве знамя боевое
Увидеть вскоре захотел.
В дорогу он в момент собрался.
А что поэту собирать?
Перо, одежду и тетрадь?
И вскоре в гору он поднялся,
И на оставленный Тифлис
Взглянул с улыбкой сверху вниз.
11.
В пути он встретил труп собрата –
В арбе из Персии везли
Того, чью пьесу он когда-то
Читал в глуши псковскОй земли,
В ней – Чацкий сердцем разрывался,
И, потрясённый, удалялся
В печали светлого ума,
И Пущин рядом улыбался…
Вино шампанское… Зима…
Хмель в голове, и ход сюжета…
Всё было – будто бы вчера,
Но родом смертного одра
Арба убитому поэту
Теперь назначена, и он
Ждёт, бездыханен, похорон…
12.
В немалом сидя огорченьи
От грибоедовской арбы,
Он погрузился в размышленье
Насчёт превратностей судьбы,
Насчёт того, что смерть порою
Идёт сомнительной тропою,
И что она нередко ждёт,
Покуда поприще земное
Её избранник перейдёт
За половину в деле главном. –
Тут, правда, фокус есть один:
Никто себе не господин,
И помышляя своенравно
О том, чего бы кто хотел,
Мы свой не ведаем удел…
13.
Дорога – штука не простая.
Вслед грибоедовской тоске
Одна явилась мысль, другая
Вослед за ней – и налегке
Поэт поехал, наблюдая
Армянский быт, и виды края,
Почти лишённого красот –
Тут сторона была другая,
И был другим всей жизни ход.
Герой в дороге утомиться
И при желаньи б не сумел –
Он путь до Карса одолел
Дня в три-четыре и явиться
Смог к драгунам на бивуак,
Желая схваток и атак.
14.
Но драгунам давно атаки
Уже успели надоесть,
Зато меж них едва ль не всякий
Знакомство шапочное свесть
Мечтал с поэтом знаменитым,
И Пушкин вёл себя открыто,
Не зазнаваясь, не чинясь…
Потом был ужин – с аппетитом
Поесть компания сошлась.
Вино, конечно же, открыли,
Звучали тосты, смех звучал,
И гость, конечно, не молчал,
И все вокруг довольны были,
Поскольку в дальней стороне
Чуть-чуть забыли о войне.
15.
Но друг Раевский заприметил,
Что Пушкин так вина не пьёт,
Как раньше пил, и к буйству в сети,
Как раньше было, не идёт,
Что стал он явно не моложе,
Что стал задумчивей, и строже,
И от чего-то он взгрустнул,
И стал печален, и тревожен,
Когда с бравадой помянул
Один юнец «Гаврилиаду»,
Читая вирши наизусть…
Раевский понял эту грусть,
И погасить сумел браваду,
И без обид неловкий шаг
Сумел представить, как пустяк.
16.
А после – Пушкин был в сраженьи,
Великим не было оно –
Так, боевое столкновенье,
Так, эпизод военный, но…
Но люди гибли! Ядра, пули
Вокруг свистели, и примкнули
Солдаты острые штыки,
И строй походный развернули
В порядок бранный казаки,
И понеслись! И вместе с ними
Поэт в атаку полетел –
Он пику длинную успел
У мертвеца схватить, и принял
Вид с нею, может, и смешной,
Но, безусловно – боевой.
17.
В числе последних оставаться
Он не умел, и не хотел –
Я говорил вам, что сражаться
Он без оглядки полетел,
И вместе с первыми носился
По полю битвы, и стремился
Туда немедленно попасть,
Где враг всего сильнее бился.
Друзья поэта, видя страсть
Его безмерную в сраженьи,
Для жизни Пушкина храня,
Тогда рискнули из огня
Со всем возможным уваженьем
Достать героя, чтобы он
Живым на свой вернулся трон.
18.
Всё обошлось почти прекрасно:
Побитый турок отступил,
Поэт атакою опасной
И всем другим доволен был,
Его Паскевич принял мило,
Что, между прочим, говорило
О том, что славный генерал
Поэта нашего чернила
К ружью и пуле приравнял,
И ожидал в свой адрес оды
(А царь Паскевича любил),
И коли так – поэт решил,
Что расширение свободы,
Которым он себя облёк –
Есть новых милостей залог.
19.
Паскевич думал, что поэту
При нём занятно будет жить,
Но тот с друзьями до рассвета
Мог где-нибудь в полках кружить.
А это графа раздражало –
Ему доносчики немало
Собрали пушкинских словес,
И если граф имел сначала
К поэту некий интерес,
Его он вскорости утратил.
Меж тем, войска пошли вперёд,
Арзрум желая взять, и вот!..
И вот, в Арзруме неприятель
Сидеть под бомбами не стал,
И русским город просто… сдал.
20.
Поэт с друзьями развлекался,
Чужие нравы изучал.
А граф всё больше раздражался.
И, наконец, не умолчал –
Он вызвал Пушкина, сурово
Сказал ему скупое слово
О сути жизни на войне.
И Пушкин понял, что готово
О нём решение вполне –
Он вспыхнул в миг, но смог сдержаться.
И генералу сообщил.
Что для себя уже решил
В Арзруме впредь не оставаться,
Да! – И к несчастию, чума
Вошла в армянские дома.
21.
Ещё – чумному лазарету
Поэт вниманье уделил,
Ещё - раздал друзьям приветы,
И в путь обратный заспешил,
Но жизни липкой паутина
Его связала карантином –
Чума, ребятушки, чума!
Потом – унылые картины,
Армян печальные дома,
Потом - Тифлис, и там неделя
Прошла, но тихо – без пиров.
Без восхищений, и даров,
И без тяжёлого похмелья.
И снова в путь – за перевал.
Который он уж проезжал…
22.
Герой спустился с перевала.
Черкесы были за спиной, –
Опасность, вроде, миновала,
А вот осадочек дрянной
В душе какой-то оставался…
Поэт играть в картишки взялся –
Ему Раевский денег дал,
И Пушкин славно постарался –
Всё без остатка проиграл.
Червонцев – тысяча слетела
В чужие руки! – Наш герой
Своей отважною рукой
Назад отыгрывал их смело,
И, сотни может полторы
Вернул в полмесяца игры.
23.
Потеря денег настроенья
Не добавляет никому…
Поэт приехал в день осенний
В Москву, и тощую суму
Привёз – точней, суму пустую,
При том, однако, памятуя:
Судьба не так уж тяжела –
Ну да, играл напропалую,
Но жизнь издательская шла,
Пока он ездил – и «Полтава»
Пойти успела, и опять
«Онегин» двинулся в печать
Главою первой, и на славу
Стихи короткие пошли,
И денег – кучу принесли.
24.
В Москве, конечно, Гончарову
Ему хотелось повидать,
Конечно, ласковое слово
Хотелось девушке сказать.
Но жизнь немного изменилась.
Пока его поездка длилась.
Пока он горные края
Обозревал, Москва стремилась,
Причин восторгов не тая,
Дарить красавице вниманье.
Что шансы множило, и мать
Тут не могла не проявлять
Вполне понятного желанья
Найти для дочери того,
С кем будет правильным родство.
25.
А Пушкин тут не выделялся –
Скорей, совсем наоборот –
Он кем-то маленьким казался,
И в брачный будущий расчёт
Входил, как символ поклоненья,
Почти всеобщего стремленья
К ногам красавицы младой.
Наталья-мать была в сомненьи:
Поэт со славою худой –
Зачем он надобен Наташе,
Коль есть другие? Пусть она
Не будет Пушкину должна,
Пусть помнит Пушкин день вчерашний,
Но завтра… Завтра – не вчера,
И «Да!» ответить – не пора!
26.
Поэт в Москве рванулся к цели –
Ему надежда сердце жгла,
Но Гончарова-мать - в постели
Его прохладно приняла.
А дочь… а дочь – не показала!
Герою всё понятно стало –
Зачем ему теперь Москва?
К тому же, осень предъявляла
Свои законные права,
И надо было вдохновенью
Давать дорогу – в голове
Глава романа, или – две
Пришли в какое-то движенье –
Онегин должен был узнать,
Что может юг скитальцу дать.
27.
Но ничего не получилось!
Поэт в Малинники рванул,
Чтоб сердце как-то облегчилось.
Знакомым воздухом дохнул
Среди людей простых и милых,
Его, как прежде, окатило
Приятной доброю волной.
Но солнце в сердце не светило,
Стихи – не шли, и наш герой
Махнул на творчество рукою,
Махнул рукой на Тверь, на Псков.
И вздумал ехать из лесов
В столичный город над Невою:
Коль вдохновенье не идёт –
Роман-бедняга подождёт.
28.
О! Знал уж Пушкин вдохновенье! –
Когда оно приходит, знал!
И знал, что если в настроеньи
Он беспокойном пребывал –
Труды не двинутся успешно,
А тут – застой в делах сердечных,
Всё - непонятно, всё – темно,
Да и герой романа грешный –
И с ним всё плохо решено:
Что будет делать он на юге?
Что будет думать? С кем дружить?
О прошлом – будет ли тужить?
И как державные потуги
Недавних лет со всех сторон
В пути своём оценит он?
29.
А есть цензура! – Ей, родимой.
Обязан Пушкин был давать,
Напомню вам, царя помимо
Свои творенья все читать –
И ты попробуй там прорваться!
Короче – чтоб не сомневаться.
И зря на яйцах не сидеть,
Поэт решил поразвлекаться –
В столице есть на что глядеть,
И разных есть забав немало…
От карт он, ясно, не отстал,
И банк при случае метал,
И к сводням ездил, чтобы жало
Своё горячее встряхнуть.
Да позабавиться чуть-чуть.
30.
Но в тоже время, между прочим,
Герой уж Байрона читал
Без перевода – днём, иль ночью
Поэт английский изучал –
Нам не известно – он таился,
Когда к познаниям стремился,
И не показывал свой труд, -
Он внешней лёгкостью гордился,
Не выставляя пот на суд,
И так же – скрытые обиды
Он никому не объявлял –
Когда жандармский генерал
Ему упрёк серьёзный выдал
За путешествие в Арзрум,
Герой своих не выдал дум.