Случилось так, что Менгелер оглох.
Случилось так, что Менгелер оглох, как водится, чудовищно некстати.
Да только вот, застигнутым врасплох, Игнат не ощущал себя. Игнатий
Иосифович Менгелер отвык хоть изредка чему-то удивляться,
а потому, напялив дождевик, отправился в Покров, на дачу к Шацам.
Натаниэль и Зинаида Шац - старинные приятели Игната -
она спецкор “Известий” в США, а он эксперт по части блока НАТО
под крылышком у жёнушки. Они, молве наперекор и зову предков,
в столь милой их согражданам тени родных берёз бывали крайне редко
и дача пустовала много лет. Избушку на отёчных курьих ножках
теснил к забору чахлый бересклет, а узкая мощёная дорожка
брыкалась, не желая потакать одолженным в СОБЕСе мокроступам.
Игнатий, поминая чью-то мать, свернул с первоначального маршрута;
по слякотной осенней целине, добрался до заветного крылечка,
заметил ключ, висевший на стене бок о бок с фотоснимком Жоры Гречко,
воспользовавшись им, открыл замок, и с некоторым даже вожделеньем,
перекрестившись, шмыгнул за порог, чтоб приступить к осмотру помещенья.
Должно быть, Хейердал.
Садовый домик Шацев был убог, чрезмерно захламлён и неухожен.
Порядка тридцати пяти “кубов” гостиная да кухонька с прихожей,
еще десятка два “кубов” чердак да “кубика” четыре подземелье -
Натаниэлем врытый в землю бак из нержавейки – Тьма Натаниэлья.
В гостиной помещался круглый стол, на коем под цветастою скатёркой
фарфоровый сервиз персон на сто - прощальный дар сокровищниц МосТорга
заслуженной хранительнице их, почётному работнику торговли
Гертруде Соломоновне Белых, одной из опекунш Ребекки Львовны –
(в девичестве – Орловой-Гельфенштейн, затем, ввиду замужества, Гор-Гульи -
Родительницы Зинкиной). Вдоль стен, а также по углам стояли стулья.
На стульях были книги и шмотьё, под стульями тюки, шмотьё и книги.
Одну Игнатий поднял и протёр обложку рукавом. “…е на Кон-Тики” –
смог разобрать. “Должно быть, Хейердал” - подумалось ему. Из любопытства
он книгу не спеша перелистал, да отложил, да начал в прочих рыться,
да как пошёл их все перебирать, да как, всерьёз увлёкшись этим делом,
чуть не забыл о том, что ни вчера, ни нынче днём, так толком и не ел он!
Вот, с этого-то всё и началось!
Вчера, в один из тех безликих дней, в преддверии ноябрьских гуляний,
когда “без двадцати” в сто крат темней, чем “в половину”, лёжа на диване,
Игнатий размышлял - приток Оби, четыре буквы, по горизонтали,
вторая “Л”, кончается на “Й”… как в дверь его “однушки” постучали.
Игнат: “Чего угодно?” “Это Лось! Пахом Ильич, до Вас имею дело!”
- Вот, с этого-то всё и началось! Вот, с этого-то всё и завертелось! –
“Во-первых, никакой я не Пахом! Тем паче, не Ильич! Какого чёрта?!
И, во-вторых, я с Вами не знаком и знать Вас не желаю, сучья мода!”
“Да, полноте! Пахомушка, родной! Зачем так горячиться? Открывайте!”
“Проваливайте!” “Я никто иной, как Женя Лось! Мы виделись… на Мальте.
Евгений Александрович. Женёк. Женюля. Жека. Женечка. Евгеша.
Припоминайте – полдень, солнцепёк, скалистый берег, юноша с депешей…
Я – это Он! Припомнили? Ну, вот!” “Проваливайте!” “Совестно, однако!
Пахом Ильич, ау! Труба зовёт! Откройте же!” “Да, чтоб ты сдох, собака!”
“Собака? Вы ошиблись! Это Лось! Пахом Ильич, до Вас имею дело!”
- Вот, с этого-то всё и началось! Вот, с этого-то всё и завертелось!
Я слышать не желаю Вас!
Чего Игнату вздумалось грубить, и сам не понимал он. Вероятно,
его в конец заел мещанский быт, да собственная лень, да заурядность
(не бесталанность - он имел талант, но до того неразвитый и блёклый,
“бесцветный до прозрачности” – Игнат к селекции морозостойкой свёклы
имел предрасположенность), долги, как следствие - безденежье и дрязги,
как следствие – изжога, фарингит, привычка по ночам зубами лязгать,
ну и конечно, острый геморрой. Ввиду его наличия, Игнатий
отсиживался дома. “Ну, открой! Ну, полноте дурачиться, ну хватит!
Пахом Ильич! Пахомушка! Впусти! Чем хошь клянусь, не терпит отлагательств…”
Однако же, какой занятный тип! – пришло на ум Игнату. “Председатель
распорядился лично! Открывай! Бартоломео, лично!” Вот ведь чудик!
В дверной глазок виднелась голова настырного субъекта, что, по сути,
ни в чём был не виновен: ну, горласт, ну, этажом ошибся или дверью.
Пора бы объясниться… “Как там Вас? Товарищ Лось - довольно фанаберий! -
Пахома нет! И не было! Jawohl?” “Пахомушка, на что же ты озлился?”
“Я слышать не желаю Вас!”
“Изволь!” – сказал субъект и тотчас испарился.
Вот так Игнатий Менгелер оглох...