МЕЛЬНИК И АРИНА.
П о э м а
1. ПРОЛОГ.
«До чего ты, Иван, приставучий!
Снова что-то ему расскажи»,-
Говорил на телеге скрипучей
Дед мой, слабо державший гужи.
«Было всё в нашей жизни, конечно,
При царе жил народ не ахти:
Изба ветхая, старый скворечник,
На полатях полно ребятни.
Мой, бывало, отец управлялся,
На ногах от зари до зари.
Вечерами в усы улыбался,
Когда лапти все вместе плели.
За деревней рос реденький ельник,
А у самой запруды реки
Держал мельницу старый наш мельник,
Где мололи муку мужики.
Ты рассказ-то мой дальше послушай,
Ведь история с мельником тем
Колдовской приключилась, Ванюша,
И известна она многим, всем.
То ли наговор был иль проклятье,
Говорят, что в загульный угар
Утром в Пасху даров Богосвятья
Вспыхнул в мельнице сильный пожар.
Люди кинулись в смелом стремленье,
Кое- как одолели огонь.
Долго плыл ещё дым над деревней,
Будто гривой махал старый конь.
Остов мельницы, как заклинанье,
В непогоду уныло бубнил:
«Это, люди, вам всем в наказанье –
Ведь не зря омут тихий тут был».
Следы мельника вовсе пропали.
Говорят, что у самой воды
В полнолунье его раз видали:
Ряска капала вниз с бороды.
Сколько лет уж прошло, и не знаешь,
Только мельницу видно с крыльца.
Правду, Ваня, узнать пожелаешь,
Так послушай меня до конца».
2. НОВЫЙ МЕЛЬНИК.
«А сибирская наша деревня
Прозывалась красиво: Елань.
Три глубокие речки и ельник,
По- над речкою два ряда бань.
Волны речек игриво бурлили,
(других мельниц поют жернова),
Колесо водяное крутили,
И в мешки засыпалась мука.
А напротив почти изваянье,
Словно идол в седой старине,
Старой мельницы остов в молчанье,
Ещё долго стоял в стороне.
Люди просто на это глядели –
Пусть себе всё в руинах стоит,
Только тут же немного жалели:
Куда делся тот мельник-старик.
Но однажды явился пригожий
При костюме нестарый мужик,
Посмотрел погорелье он тоже:
«Это может ещё послужить.
Кто хозяин? Пусть цену положит.
Торговаться мне всё ж не с руки,
Только Бог в этом деле поможет».
И в трактир потихоньку пошли.
Было сделано быстро, красиво:
Он купил пепел, угли, золу,
Да лишь люди смеялись: «Вот диво,
И зачем же руины ему?»
Пролетели четыре недели,
Всё хозяйство за крепкой стеной.
Колесо вскоре снова вертели
Воды сильной, упругой волной.
Двух помощников нанял, учтите,
Не батрачить, кто был наг и гол,
На неделе расчёт: «Получите!»
И выкладывал деньги на стол.
Сам хозяин ко всем обращался,
К удивлению, только на Вы,
А народ иногда удивлялся:
«С берегов, может быть, он Невы?»
И работа в момент закипела,
Не смолкали теперь жернова.
За телегой телега скрипела:
Ведь везли все запасы зерна.
Мельник наш, (познакомим поближе),
Сорока был неполных всех лет,
Величать велел попросту Гриша,
Но всегда чуть с изыском одет.
Всё равно зародилось сомненье:
Ну, не может мужик наш простой
Обращаться ко всем с уваженьем
И в поклоне кивнуть головой.
А усы и бородка опрятны,
Слушал всех и умел говорить,
Да с улыбкой в трактире приятной
Чаркой мог мужика одарить.
Но в одно распрекрасное утро
Прибыл вдруг молодой человек.
Статный, ладный, глаза в перламутрах,
Не видали такого вовек.
Принял мельник его, как родного,
Для житья угол выделен был,
И Илья (имя так молодого)
На правах уж помощника жил.
Всем понравился парень на диво,
И в работе проворный, крутой,
Но, однако же, всех поразило:
Он не мог говорить, он – немой.
Было это немного печально,
Но по жестам его быстрых рук
Понимать стали все досконально
Без мученья и тягостных мук.
Очень здорово тут помогала
Нянька старая, что здесь жила,
Она суть немоты распознала,
Когда девочкой в детстве была.
И старуха Илюшу жалела,
Приласкает его, словно мать,
Всей душою к нему прикипела,
Даже сыном его стала звать».
3. НЕПОМНЯЩАЯ РОДНИ.
«Деревенская жизнь текла тихо,
Всё заботы, работа, нужда.
В избы часто стучалось и лихо,
Ведь у каждого в жизни судьба.
Но, бывало, весенним цветеньем
Лишь вздурманит садов аромат,
И черёмуха, как украшенье,
Всех на улицу манит девчат.
Смотришь, там чуть берёзка склоняясь,
Что-то шепчет двоим у реки,
И рябина, в кудрях извиваясь,
Навевает любовь до зари.
На завалинке все вечерами,
(только летом, конечно, в тепло),
Старых песен мотив распевали,
Им подыгрывал парень Петро.
Вторил эхом молоденький ельник,
Месяц плыл в серебре над рекой.
Выходил слушать песни и мельник,
В такт качая своей головой.
Деревенька стояла открыто
На семи всех сибирских ветрах,
И, бывало, частенько калики
Ночевать оставались в дворах.
Они людям о прошлых днях пели,
Знали заговор и ворожбу,
Все на странников чутко смотрели:
Каждый видел свою в них судьбу.
Вот однажды с каликами как-то
В старом платье молодка пришла,
Улыбалась всем нежно и сладко,
И сияли девичьи глаза.
«Кто такая? - спросили селяне, -
Молодая, в глазах лишь огни».
Тут слепой всем ответил: «Миряне,
Эта та, что не помнит родни.
Вдруг прибилась к нам, мы согласились,
Лишь спросили: «Откуда же ты?»
У неё только слёзы катились:
«Из душевной я вся темноты.
Мой отец – это ветер свободный,
Мать, что утром восходит заря, -
Звучал голос у девушки томно, -
Где родные, не знаю края…»
Мельник шёл здесь нечаянно мимо,
Возле нищих чуть-чуть постоял,
И, увидев всю эту картину,
Просто с чувством в волненье сказал:
«А нельзя ли просить вас, родные,
Уважаемый нами народ,
Чтоб осталась молодка отныне
Здесь, у нас. Пусть со всеми живёт».
Закивали седыми власами,
Поправляя суму на плечах:
«Пусть останется девушка с вами,
Может, счастье ей Бог в жизни даст».
«Кто же ты? Неужель Магдалина?
Имя есть ли твоё у тебя?»
«Знаю. Вспомнила, я же – Арина,
Так с крещенья назвали меня…»
Повернулся тогда мельник бойко
К старой няньке, что тут же была:
«Рядом ставь для неё её койку,
А уж там, как рассудит судьба…»
4. МЕТАМОРФОЗА АРИНЫ.
«Словно птицы, все дни пролетали,
За зимою пришла и весна.
Лишь Арина, как будто в печали
Была часто в избушке одна.
Нянька старая с ней говорила,
Возбуждая живой интерес
Про Архангела и Гавриила,
Да о том, как Иисус наш воскрес.
Знала библию девушка тоже,
Что ни спросят, на всё есть ответ.
Но шептала: «Дай силы мне, Боже,
Чтоб увидела я жизни свет».
Как-то вечером поздним, осенним
Попросился с ночёвкой хромой.
В уголочке улёгся здесь, в сенях,
Но на вид он казался больной.
И Арина снадобье сварила,
Подала ему это питьё,
Глядь, на утро явилась и сила,
Нищий с лаской смотрел на неё.
За беседами, что была в жестах,
Всё ж сумела Илюше внушить:
«Ты найдёшь в жизни славное место,
Будешь снова, как все, говорить».
И пошли к ней хромые, кривые,
С костылём, кто стоял на ногах.
Излечила она всех. Зажили
Раны, язвы на старых руках.
Всё пошло у Арины смелее,
Быстро спорилось дело в руках,
И смотрела она веселее,
Это мельник заметил ей раз.
В ночь сидела на кухне Арина,
Огонёк танцевал в очаге,
В нём, увидев былую картину,
Ощутила ладонь на плече.
«Ты опять вся в раздумье, печали, -
Тихо мельник Арине сказал, -
И какие же мысли блуждали,
Пока я здесь тихонько стоял?»
«Господин! Я припомнила всё же:
Были мать у меня и отец.
Чем-то стала я им вдруг негожей…
Ну, и выгнали всё ж, наконец.
А за то, что я библию знала,
Полюбила святого Христа.
Атеистов семья возражала,
На себе не имея креста.
Господин! Я их очень любила,
Все заветы священно блюла.
Пусть рассудит теперь нас могила –
Я пред Богом чиста, как слеза».
И Арина немного смутилась,
Взором мельника вдруг обведя:
«К счастью, здесь я у вас очутилась,
Для меня Вы теперь, как родня…
Но обузой я быть не желаю,
И поверьте же, мой господин,
Ваш приветливый дом покидаю,
В жизни путь мне начертан один…
Говорю Вам без всякой причины,
Не держу ничего против Вас…»
Мельник долго смотрел на Арину,
Она мудрой была в этот час.
«Что же, славно, - сказал и Григорий, -
Душу смела свою показать.
Но и я должен, как бы в подспорье,
О себе кое-что рассказать.
Я, Аришенька, был офицером,
А в свои молодые года
Ведь для многих являлся примером,
И в полку на виду, как всегда.
Но, к несчаcтью, однажды (атанде),
Согласился себе на беду
Быть в дуэли чужой секундантом…
И зачем? До сих пор не пойму.
Юнкер вызвал поручика смело,
Оскорблённый поступком его,
А закончилось смертию дело –
Отстоял юнкер честь и добро.
Всё бы было, и шито, и крыто,
Но начальство, узнав про дуэль,
Объявило в полку всем открыто,
Что виновных ждёт кара теперь.
Ко мне трудно бы было придраться,
Только юнкер мне друг, даже брат,
И я должен тебе здесь признаться:
Его звали Илья – да, вот так!
Пал в депрессию юнкер наш вскоре,
Выстрел этот ему не забыть,
От стенанья, страданья и горя
Он не в силах теперь говорить.
Так пришлось нам на время укрыться-
А вдруг всё же промчится беда,
Но карьере военной не сбыться –
Я оставил её навсегда».
Не успел речь закончить ротмистр,
С колокольни набат зазвучал,
А в окно барабанил бурмистр
И на улицу всех призывал.
Все стремились куда-то, кричали,
И к церквушке спешил старый поп,
А от ливня потоки бежали,
На деревню нахлынул потоп.
Гроза молнией ярко сверкала,
Тучи рвали друг другу бока,
И вода всё сильней заливала:
Колесо водяное, дома.
Отстоять бы запруду немного,
Удержать бы всесильный поток.
Глядь, бежал всех быстрей на подмогу
Наш Илья, обгоняя потоп.
Да, он бежал грозе навстречу,
Презрев испуг, минутный страх,
Его гортанный звук и речи
В картавых слышались словах.
Он молнии ловил руками,
Разряд, направленный к себе.
Почти безумными очами
Сверкал, смеясь в лицо грозе.
Добежавши Илья до запруды,
Удержать хотел бешеный вал,
Но, не справившись с сей амплитудой,
В ледяную пучину упал.
Водяная схватила лавина.
Он боролся да вдруг закричал:
«Вот и голос вернулся, Арина…»
А потом уж из виду пропал.
Тут стихия в лучах светло - ярких,
Осмотрела людскую беду,
И довольная ценным подарком,
Гнев сменила на милость свою…
Через три дня Илью хоронили,
В перекате аж тело нашли.
На могилу цветы положили
И в деревню тихонько пошли.
Причитала и нянюшка громко,
Глядя скорбно на алый восток,
И сквозь слёзы, что капали звонко,
Проклинала нещадно поток.
Дали знать и отцу Ильи братья.
Убелённый своей сединой,
Он к могиле припал, и к распятью,
Тихо плакал: «Ах, юнкер, сын мой…!»
Помнит это и хвойный наш ельник,
Что красиво глядит с берегов.
Часто ходят к могиле и мельник,
И Арина с букетом цветов».
5. УЛЫБКА СУДЬБЫ.
«Мы часто ищем счастья в жизни,
Тогда, как счастье ищет нас».
Суета и галдёж на вокзале.
Третий слышен прощальный звонок.
Там Илюши отца провожали,
Душу рвал паровозный гудок.
А когда смолк весь гомон вокзальный,
И состава исчезли огни,
Гриша тихо с Ариной печально,
Повернувшись, с перрона ушли.
Путь лежал через реденький ельник.
Всё цвело, птицы пели в кустах.
Почему-то угрюмым стал мельник,
Нет огня в его серых глазах.
Рядом с мельником шла и Арина.
Вдруг спросила, свой взор опустив:
«У вас тоже на сердце кручина?
Что вы смотрите всё время вниз?
Я за вами давно замечаю:
С каждым днём вы хмурней и хмурней
Что вам в жизни теперь не хватает?
Посмотрите вокруг веселей!»
«Обо мне ты подумала тоже,
Странно даже, я этим дивлюсь.
Скука сердце моё давно гложет,
А сказать тебе это боюсь».
«Вы достигли теперь очень много,
Но остались в Елани один,
Так уедете, может быть, скоро,
Будет скучно вам здесь, господин».
«Я добро наживал своё честно,
Так учил мой отец испокон,
Хоть когда-то прельщал меня лестно
Офицерский блестящий погон.
Но ушёл я в дела, как ты знаешь,
Трудовые, в Елань, к мужику,
(Ты теперь и сама понимаешь),
Из зерна, создавая муку.
Средств моих мне уж хватит до смерти,
На душе, правда, некий укор.
Ах, как трудно сказать, мне поверьте…
Но оставим весь наш разговор.
Слышал я, вы уехать хотите.
Что же, вольному воля своя.
Но о нас потом Бога молите,
А Елань не забудет тебя.
Был Илья, и того потеряли,
Здесь теперь я остался один,
Будто душу мою растерзали…»
«Нет, не будет так, мой господин!
Вы теперь меня не отпускайте,
Я б хотела вам чем-то помочь
И скажу безо всякой утайки:
Мне смотреть на всё это невмочь».
«Ты, Арина, здесь можешь остаться,
Предоставленной только самой.
Но есть выход, не надо прощаться:
Согласись быть моею женой.
Но тебе только двадцать два года,
Я меняю уж сороковой.
Всё же, думаю, жизни природа
Нам не встанет высокой стеной».
Если б молнии рядом сверкали,
Зашумел бы кругом тёмный лес,
Они девушку б не испугали,
Как слова, прозвучавшие здесь.
Промелькнули в сознании блики,
Что однажды в весеннюю рань
Привели её как-то калики
Прямо к церкви в деревню Елань.
Она вспомнила речку и ельник,
А теперь вдруг увидела вновь,
Как смотрел на неё этот мельник,
Изогнув в удивлении бровь.
Ей представились зоркие взгляды,
Обращённые только к себе.
С чувством счастья, любви и отрады
Она вся покорилась судьбе:
«Я останусь, Григорий. Согласна,
И порука здесь – клятва моя.
Были думы об этом опасны,
Но улыбкой коснулась судьба».
Взяв Аринины нежные руки,
Он к своим приложил их губам:
«Может, кончились, ротмистр, муки?
Я свой взор обращаю к Богам!»
6. ЭПИЛОГ.
«Лето чудно в Сибири играло,
Ягод много в лесу и грибов,
И несжатая нива стояла,
Косарей всё ждала, мужиков.
Чуть заря на востоке восходит,
Люд встаёт в предрассветную рань.
В полевые работы уходит
Деревенька вся наша Елань.
А сегодня в воскресное утро
К церкви шёл деревенский народ,
На священнике крест в перламутре,
И хорал псалмы звонко поёт.
Вдруг коляска к вратам подкатила,
Конь храпел, удилами звеня.
Из неё, не спеша, выходила
Пара, всех красотою пленя.
Губы алые, словно малина,
Брови чёрные – выгнутый штрих,
Да, ведь это же - наша Арина,
С нею мельник – красивый жених.
Было всё хорошо и красиво,
На фате венок златом сверкал,
И Арина была просто диво –
Ведь с ней рядом ротмистр стоял.
А когда аналой обходили,
Даже всхлипнул и сам иерей.
И меня, Ваня, слёзы душили,
Я же вышел из церкви скорей.
Паства в церкви в восторге стояла,
Видя брачный союз и чету,
Молодым счастья в жизни желала
И молилась за их доброту.
Ну, потом вся гуляла деревня,
Захлестнул нас весёлый угар,
Да в счастливом восторге наш мельник,
После «горько» жену целовал.
Лишь заря по утру заиграла,
Наступила блаженная рань,
И Арина, проснувшись, вдруг стала
Госпожой над деревней Елань.
Я, Ванюша, на свадьбе гулял той,
(как положено – драка была),
И плясали все весело, бойко,
Но мне всё же намяли бока».
14 – 17 марта 2010 г. Кисловодск.
Примечание: сюжет взят из рассказов старшего поколения о быте сибирской
деревни.