Время наискосок. Крен между сном и явью.
Марья все шьет, да шьет… Дарья же порет Марью.
Игры пошли навырост. Кончились быстро куклы.
Утро. Зеленый чай. Дрыхнут в инете гуглы.
Вделась в игольное ушко сонная белошвейка.
Дарья готовит розги, – славен финал ремейка.
Шпульки как на параде. Ниточки вьются, вьются…
Дарья ищет изъяны. Сестры опять дерутся.
Над молоком забытым вечорит осенняя муха.
Марья строчит маляву, за подписью – Цокотуха.
Дарья жужжать устала, – продан весь род мушиный.
Дарья при исполнении. Идет в номера с мужчиной.
В «Штирлица» заигрались, насрано вязью в лички.
Были как мата с харей, стали – алкоголички.
Были (как два кутенка) посланы в космос богом,
но превратились в сучек, знающих толк во многом.
Кончился «лес весенний», вышли в тираж «певуньи».
Ластиком – тень сомнений, в проседи полнолуний.
Вот бы из мух в куницы, юркать по вертикали.
Вот бы из шлюх в девицы, чтобы сосцы из стали.
Пряха! волшебь кудели, осентябри мушины.
Дубли в конце недели, снова сужать аршины.
И на развод последний выведет дряхлый Борман.
День будет словно летний. Желтый узор изорван.
И молодой засланец на самокрутки Тору...
Сестры исполнят танец. Ангелам будут в пору
бронежилеты.