Убит, повержен? Нет - разут, раздет. Но голоден и зол, как никогда.
Тихонько плачет рыжая Одет, мотаясь по таежным городам.
Звенят, звенят бубенчики в тесьме, и гололед уходит из-под ног.
Ее любимый, победивший смерть, с самим собою совладать не смог. На нем висит проклятие колдуна; его рассудок изменил ему. Им управляет полная луна, она его зовет сквозь дождь и тьму, и он несется по дороге сна, от дурки - к дурке, от тюрьмы - к тюрьме.
Одет устала жить и вспоминать, как он со смертью справиться сумел. Хреново так - что хоть сама завой, а боль из сердца никуда не деть...
А колдуну херовее всего - он не забыл про рыжую Одет. Один, в пропахшем дымом кабаке, погрязший в передрягах и долгах - он спит и квасит непонятно с кем, и продолжает по привычке лгать. Одна осталась радость - поутру, когда едва забрезжится рассвет, он вспоминает белоснежность рук и неподдельный, звонкий детский смех. О, как она умела посмотреть - он забывал, что он - колдун, вампир, и, догорая на ее костре, от неземного счастия вопил. В его сознании - мутном и кривом - менялось что-то на короткий миг...
Она была сокровищем его.
А тот ее увел и осквернил.
Тихонько плачет рыжая Одет - а он тому почти совсем не рад. Ему противно в обществе людей, но без людей он - черная дыра, зловещая, пустая тишина, в которой умирают свет и звук...
Спасением могла бы стать она. Но ей плевать, когда ее зовут.
Не зря зароки с колдунов берут, когда они решаются служить:
Не трогай света - не испортишь рук, не смей любить - тогда пребудешь жив.
Он клялся - но не смог сдержать обет.
Его падение началось с нее.
И знает - если встретится с Одет, то он ее, наверное, убьет.