«ШТАБС – КАПИТАН ГРАНИН»
П О Э М А.
Если кто в эмиграции видит желанье,
Не забудьте, родные, лишь только о том,
Что без Родины жить – неизбежны страданья
И последний приют на погосте чужом…
1. ЮНОСТЬ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.
Душа по детски волновалась,
Как полноводная река,
А перед взором открывалась
Счастливой жизни красота.
В семье дворянской, в высшем звании,
Родился мальчик барчуком.
Был наречён Николя Гранин,
(так будут звать его потом).
Беспечно детство проходило,
Опека дядек, всей родни,
И солнце радостно светило,
И весело бежали дни.
К семи-восьми годам наш Гранин
Уж по- французски говорил,
Хоть был ещё и в детстве раннем,
Читал, писал, переводил.
Он был бесстрашен средь мальчишек,
На рысаке скакал в опор.
Родня кричала: «Тише! Тише!»
А он входил сильней в задор.
Учили Колю этикету,
Гавот, мазурку танцевать,
Чтоб титул помнил свой, при этом,
И умилялась счастьем мать.
Годам к тринадцати, извольте,
Как объявившаяся новь,
Очам предстала вдруг Изольда –
Его первейшая любовь.
У Николя горят глазёнки,
Как видел барышню в саду,
Соседа дочь, ещё девчонка,
Кормила лебедя в пруду.
С Изольдой Вернер – одногодки,
Их дружба крепкою была.
Её катал, бывало, в лодке,
Она венок себе плела.
И часто время проводили
В безвинных играх средь аллей,
Но гувернантки их следили
За поведением детей.
Однажды солнышко светило,
Они обет произнесли,
Что только может лишь могила
Им горе в дружбе принести.
Но вот отрочество настало,
Пришла и Гранина пора:
Для возмужания сначала
Отдали Колю в юнкера.
Отец, все отвергая муки,
Судьбою так располагал:
Грызёт пусть в армии науки –
Ведь дед его был генерал.
2. АРМЕЙСКАЯ ДОБЛЕСТЬ. ИГРА СУДЬБЫ.
Как интересно всё в природе,
Всем указал Господь пути:
Кто счастье всё-таки находит –
Кому ухмылка от судьбы…
Давалось с лёгкостью ученье:
Казарма, плац и полигон.
Переносил он все мученья
Для пары золотых погон.
Николю всюду отмечали,
В пример другим он шёл всегда,
Правофланговым назначали
В парадах праздничных тогда.
Экзамен выдержан отлично,
Расстался с группой юнкеров,
Сам генерал жал руку лично –
Поручик к выпуску готов.
Но тут всё в мире закрутилось,
Включились страны в передел.
В войне кровавой очутились
И те, кто это не хотел.
Вся Австро-Венгрия хотела
Свой статус в жизни получить,
Германия на Русь смотрела,
В надежде что-то отхватить.
Россия кинулась в пучину
Той провокаторской войны,
Не рассчитав, конечно, силы –
И гибли славные сыны.
Поручик наш под Брест-Литовском
Отвагу, доблесть проявил,
Там ранен был, увы, осколком,
Но крест, однако, получил.
Немногие кресты носили,
Как Гранин, молод, удалой.
В связи с раненьем отпустили
Его на десять дней домой.
* * * * * * * *
Вот Николя в своём имении,
(в повязке левая рука),
Он там залечивал ранение –
Отпущен с фронта был пока.
Мундир почищен и поглажен,
От эполет разящий блеск.
Поручик сам был напомажен
И на груди сверкавший крест.
А сердце ревностно и больно
Поёт, как в клетке золотой,
И вот визит его к Изольде –
Навстречу: «Здравствуй, дорогой!»
Воспоминанья детства, грёзы,
Успели многое сказать.
От счастья, радости сквозь слёзы
Изольда стала всё ж пенять:
«Ах, Николя, голубчик милый,
Изволил столько лет молчать…
Нашла б тогда в себе я силы,
Но ты скажи, куда писать?
По карте мы с отцом следили,
Где фронт наш русский наступал,
Вы дислокацию сменили,
И ты мне весть не подавал.
А я ждала письма листочек,
Тот треугольник фронтовой-
Поверь, Николя, сердце хочет
Соединить судьбу с тобой…»
Тут Гранин стал в лице меняться,
Изольду начал умолять:
«Готов с тобою обвенчаться,
Чего ещё нам в жизни ждать?!»
«Наступит, Коля, наше время, -
тихонько молвила она, -
Пусть стихнет лихолетья бремя –
В огне горит наша страна».
Решили всё ж Богоугодно,
Когда войне придёт конец,
Они с улыбкою, свободно,
Пойдут счастливо под венец.
* * * * * * *
В именье три недели прожил,
Потом вернулся на войну
И с Австро-Венграми продолжил
Борьбу за Родину свою.
Однажды с ротою своею
Ворвался Гранин в вражий стан
И даже не было потери,
Теперь он в званье – капитан.
Геройство всюду проявляли
Отчизны верные сыны,
Но власти уши затыкали
В бессилии своей страны.
«Война, - имущих власть кричала, -
аж, до победного конца!»
Но тут Россия прогадала
И звать не надо мудреца.
Ещё та бойня продолжалась,
Всё в клубах дыма и огня,
А в мире кризиса рождалась
Противоречия война.
Она, как откликом катилась,
Ведь девятьсот-то пятый год
Открыл все двери, и явилась
Борьба двух классов на порог.
А с восемнадцатого года
Раскол в двух армиях прошёл,
Одна стояла для народа,
Другая - билась за престол.
В одной остались чин и званья:
Штабс-капитан и генерал,
А там, где красное лишь знамя,
Борьбу возглавил комиссар.
То Красная вдруг наступала,
Ведя бои на всех фронтах,
То Белая обороняла
Позиции за честь и страх.
В один момент Антанта стала
Белогвардейцам помогать.
Деникин, Врангель – генералы
Тогда и стали наступать.
Но так судьбе было угодно:
У красных силы превзошли –
Со стоном белые утробным,
Аж до Приморья отошли.
3. ДАУРСКИЙ БАРОН.
«И будто бы в дни,
Когда в яростной злобе
Шевелится буря в горячем песке,-
Огромный,
Он мчит над пустынею Гоби,
И ворон сидит у него на плече».
Арсений Несмелов.
В остатках армии Антанты
Главкомом Врангель стал-барон.
Штабс-капитан был адъютантом,
(в Россию всё же верил он).
Цель у барона была хваткой,
Чтоб захватить Тамань, Донбасс,
А там, возможно, хоть украдкой
Прибрать и Северный Кавказ.
Но тут с Пилсудским вышла ссора,
Они хотели взять Москву,
А получилось очень скоро:
Спасти бы шкуру-то свою.
Потом решил он сделать ставку
На верных, смелых казаков,
Но потерпел и здесь фиаско:
«Из нас не делай дураков!»
Верхушка Врангеля – дворяне,
А всё пошло не с той руки,
Вдруг уклонились и крестьяне,
Да вместе с ними кулаки.
Он вспомнил давнюю обиду:
Деникин отстранил его
От должности: «Всё, карта бита!»-
И нежно тронул за плечо.
Воспоминания вдруг всплыли,
В груди заплакала душа:
«Ведь было всё, мы славно жили
И жизнь казалась хороша».
Ещё вдруг вспомнил в жизни годы,
Когда приехав в Кисловодск,
Он пил нарзан, другие воды
И посетил Железноводск.
А видя Эльбрус величавый,
Всё повторял себе не раз:
«Не только завоюю славу –
Тебя, мой Северный Кавказ!»
Но это было всё на Юге,
А за Читою, где Байкал,
Казачьим войском править будет
Барон фон Унгерн, генерал.
В степи монгольской, за Дарханом,
Он будет с войском кочевать.
Ему и титул вручат «вана»,
(его не сможет удержать).
Так Гранин был командирован
В казачье войско за Читу,
Хоть и с неполным эскадроном –
К барону встал плечом к плечу.
Одна дорога: лишь к Даурам,
Мол, вдруг поможет нам восток
Иль берега реки Амура,
Где Белой армии оплот.
…В такой вот жизненной проблеме
И оказался капитан.
Но он не мыслил об измене,
Найти дорогу решил сам.
Как часто думал об Отчизне,
Изольда снилась сколько раз.
Судьба сыграла шутку в жизни…
Он смахивал слезу не раз.
Подчас сдавали очень нервы:
В чём помощь мне искать и где?
Но оставался слову верным,
Своей России и Звезде.
Не допускал он мысли чёрной,
Чтоб потерять свою страну.
Скитаться было бы зазорно,
Он продолжал вести войну.
И посреди реки у брода
Вдруг сердцем чутким осознал,
Что воевал против народа
Своей же веры, что и сам…
…А Унгерн делает попытки
На улачаевский десант,
Но чёткость плана очень зыбка,
Он действует, как диверсант.
Теперь взволнован, с лицом бледным,
Не смея сердцу волю дать,
Отдал приказ, видно, последний:
«В Ургу, на Гоби наступать».
…Тут ворон прилетел к барону
И, клювом дерево скребя,
Прокаркал словно баритоном,
По человечески хрипя:
«Утопией всё оказалось,
Мираж ты просто увидал.
Тебе и славы не досталось,
И армию ты потерял.
В сиянье были эполеты,
Ты всё известности хотел,
Витал ведь в мыслях вечно где-то…
Прими от Бога свой удел».
Очнувшись, как от привидения,
Поправил съехавший погон
И понял: кончилось везенье –
Увы, он больше не барон.
На лоб надвинута папаха.
Сутулясь, припустив коня,
Как идол зла, смятенья, страха
В полымя бросился огня.
* * * * * * *
У Байкала, раз сделав привал,
Они табор узрели цыганский-
(видно, долго уже кочевал),
Слышны были и песни, и танцы.
Ближе к вечеру штабс-капитан
К молодой обратился цыганке:
«Погадай мне в вечерний туман,
Что же будет со мной утром вранце?»
«Бриллиантовый! Руку подай
И ладонь свою мне покажи,
Вот увидим, что ждёт: ад иль рай,
Лишь монету ещё положи.
Над тобой посмеялась судьба,
Вижу я впереди темноту,
Скачешь ты, дорогой, в никуда,
А помочь я тебе не могу.
Ты не только оставил свой дом,
Где любовь тебя долго ждала,
Но беда твоя, милый мой, в том:
Жизни линия всё ж коротка.
Сам смотри и читай по руке:
Ушла линия сладкой судьбы,
Зодиак твой пророчит тебе
Наступленье какой-то беды.
Золотил мою руку ты зря.
Офицер! Свои деньги возьми,
Ассигнация вот же твоя…
Я печали все вижу твои.
Мы, цыгане, бродячий народ,
И живём, как предписано нам,
Но тебя ещё худшее ждёт…»
Взгляд со скорбью пал к барским ногам.
С цыганкой нежно попрощался,
Вернулся в свой армейский стан.
А тайный голос надрывался:
«Как жалко мне Вас, капитан…!»
4. Скитание в эмиграции. Трагическая кончина.
«Что ищет он в стране далёкой?».
М.Ю. Лермонтов.
А на Востоке до Аргуни,
От Яблоневого хребта
Белогвардейцы, лик понуря,
Шли в неизвестные места.
Плоды судьбины пожинали,
(хоть были все из удальцов),
Но их в Даурии не ждали,
Смотрели, как на беглецов.
Косые взгляды говорили:
«Вы не могли Москву спасти,
Зачем же к нам-то прикатили,
Верблюдов будете пасти?»
И боль в душе, тоска, обида
Давила их больную грудь.
Подъесаул сказал: «Уж, видно,
Былое, ротный, не вернуть…»
Никто не ждал от жизни чуда,
В унынье каждый лишь молчал.
Кричал на всех китаец: «Цубо!»-
И русский мат всегда вставлял.
Тут начались мытарства, беды
И униженья иногда.
В рюкзак, запрятав эполеты,
Все разбредались, кто куда.
Кто побогаче да хитрее,
Сумел припрятать капитал.
Ему и жить здесь веселее –
Он снова человеком стал.
А капитан наш, что же, бравый,
Какой ему грядёт удел?
Да, как и все, он стал бесправный,
Тряпьё монгольское надел.
В закатном отблеске багряном
Сидел с поникшей головой,
А по песку лишь тарбаганы
Спешили к норам на покой.
Пески шуршали в знойной Гоби.
Рыдало сердце от тоски.
О лучшей всё ж мечтал он доле,
И кровь стучалася в виски.
Пробыв в Монголии не долго,
В Харбин отправился опять.
По зову сердца иль по долгу
Решил судьбу вновь испытать.
Любой работой не гнушался,
Пустыню Гоби «измерял»,
Потом в Манчжурии скитался
И, наконец, в Харбин попал.
Там эмигранты удивили,
Тем, что в диаспору вошли.
А так как грамотными были,
В конторах должности нашли.
Так стал наш Гранин счетоводом,
И не испытывал нужды.
Текли тихонько жизни годы,
О Родине лишь видел сны.
В буфете как-то привокзальном
Взглянул на новое лицо:
Поручик прибыл с порта Дальний,
Он по фамилии Кольцов.
Узнали, в общем-то, друг друга,
Беседа тихо потекла,
Кольцов сказал: «Изольда друга
Теперь уж нового нашла.
Да с ним во Францию сбежала,
Там у неё сестра и мать,
А мне тайком и наказала
Вам это, сударь, передать…»
И возле рюмки, полной водки,
Легло блестящее кольцо.
Штабс-капитан узнал находку –
Румянцем вспыхнуло лицо.
Свет лампы в злате отражался,
С ресниц скатилася слеза,
И Николя теперь прощался
С Изольдой милой навсегда…
Хотя душа была вся в стоне,
Он счастье вздумал отыскать.
В китайском брошенном притоне
В рулетку, в карты стал играть.
И как ни трудно догадаться,
Он проигрался в пух и прах,
Решив с долгами рассчитаться,
Своей наградою в крестах.
Когда же шёл по переулку
В харбинской мрачной темноте,
Шаги услышал сзади гулко
И пьяный возглас в хрипоте.
Блеснувший нож увидел поздно,
Пронзила боль по всей спине.
Спасти себя уж невозможно –
Всё было словно, как во сне.
Лежал Николя без сознанья,
Душа взрывалась до небес,
В одной руке 500 юаней –
В другой зажатый царский крест.
* * * * * * *
Вот так в двадцатом он столетье
Свой встретил двадцать восьмой год.
В России новое наследье,
Другой там жил теперь народ.
Россия крылья расправляла,
Заговорил о ней весь свет.
А эмигрантов не прощала –
Возврата им в Отчизну нет.
И много гениев погибло
В различных странах на земле –
Теперь становится обидно,
Поверь на слово, друг мой, мне.
5. ВМЕСТО ЭПИЛОГА.
Не надо быть в большом унынье,
Ведь ходит всё ж ещё молва,
Что помнят в Гоби и Харбине
Белогвардейцев имена.
В улусах многих и сомонах
Рассказывали как-то мне,
Что в эполетах и погонах
Штабс-капитан был на коне.
Бывало, даже и слихачит –
Конём умело управлял.
Но каждый вечер на закате
Свой взгляд к России направлял.
Он верил в будущее жизни
И в светлый взор голубизну,
Как будто видел он Отчизну,
Изольду милую свою.
А где-то там сейчас, в Париже
(Изольда стала уже мать),
По вечерам в своём неглиже
Николю будет вспоминать.
Не верил он, что Русь пропала,
Всегда могучею была,
Она ведь многое видала,
Пусть встрепенётся ото сна.
Но так ли, нет ли, Бог укажет
Какой дорогою идти:
Кто на погосте чужом ляжет,
А кто в Гулаге отсидит.
Да, говорят, что перед смертью
Шептал тихонько Николя:
«Края родимые, поверьте –
Ни в чём не виноватый я…
Прости, Отчизна дорогая,
Что умер от тебя вдали.
Прошу: кто будет в здешнем крае
Прислать с ним горсточку земли.
Её развейте по могиле,
Я буду видеть всё с небес,
И помолюсь, как вы просили,
За вас, за Родину и крест…»
* * * * * * *
Но лишь раскосые монголки
И китаянки, (что с них взять),
В руках, держа шитьё с иголкой,
Те встречи будут вспоминать.
Штабс-капитана уваженье,
Его картавый говорок –
Всё вспомнят, даже с наслажденьем,
Скривя в усмешке хитро рот…
Арат из одного худона
Ещё добавил как-то мне,
Что помнят Унгерна-барона
В папахе чёрной на коне.
Он будто раз скакал по Гоби,
Лошадка путалась в песке,
Его лицо в какой-то злобе
И шашка наголо в руке.
Судьба их не пересекалась:
Штабс-капитан пал от жулья,
Такое ж Унгерну досталось –
Барон ушёл в мир небытия.
* * * * * * *
Какие судьбы поломались
Российских славных сыновей!
За Русь ведь, вроде бы, сражались,
Когда уж не было царей.
Теперь, историю листая,
Надо смотреть со всех сторон –
Иной раз я не понимаю:
Плохой – хороший был барон?
В России были все напасти:
Расстрелян царский генерал,
А на заре советской власти
От рук ЧК свой маршал пал.
До сих пор истины не знаем,
Как лучше жить, да и при ком.
Верхи, однако, рассуждают:
«Живите так!» - вот и живём…
Кисловодск, 6 – 14 февраля 2010 года.