ЦАРСКИЕ ЖЁНЫ
Поэма
Из жизни царя Иоанна 1У,
( Ивана Грозного).
Я без тебя, моя родная,
Никак, никак не обойдусь.
Когда с тобой – не надо рая –
Я твой на веки, моя Русь!
1 П Р О Л О Г.
ЖИЗНЬ МОСКВЫ.
Заря в Москве кроваво поднималась,
Над городом сгущались облака.
Здесь казнь, как видно, снова намечалась…
На части душу рвут колокола.
Разнёсся слух, что дан приказ опричне
Хватать народ, кто им ни попадёт.
Казнить злодеев тех царь будет лично –
От кары царской вряд ли кто уйдёт.
Часам к восьми, лишь засияло солнце,
Стояли виселицы в три ряда,
И обыватель, выглянув в оконце,
Отпрянул в сторону: «Опять беда!».
Вот за стеной кремлёвской звуки бубнов
Так и звенят – ворота нараспах,
Верхом вдруг царь, за ним боярин думный,
Малюта то ж – народ обуял страх.
А сзади шла толпа всех виноватых,
Их было больше трёхсот человек:
Басманов, Вяземский и Висковатый –
Царя любимцы давних, прошлых лет.
Казнь с Висковатого была начата,
(да чем же так боярин насолил?)
А вот в пример пусть будет всем, однако, -
Он дочь в гарем, вишь, царский не пустил.
Боярин был повешен вверх ногами,
Страдальца же облили кипятком,
Отрезали и уши, нос с руками,
И отрубили голову потом.
…Четыре уж часа казнь продолжалась:
Кого-то резали, кого копьём,
А царская душа лишь возбуждалась:
«Облить смолой! Добейте бердышом!»
И вдруг, разгорячённый видом крови,
Царь ловко, бойко с трона соскочил.
В висевшего, кричавшего от боли
Свой нож с размаху в грудь тому вонзил…
Потом, устав от этих «наслаждений»,
Малюте царь изволил приказать:
«Ну, с этим хватит. Будет им мучений –
Теперь бы вдов да дочерей сыскать…»
И с этими словами царь помчался
Да прямо на толпу, давя людей.
Кто смог тот отскочил, а кто метался,
И умирающий хрипел: «Злодей…!»
Но вечер на Москву всё ж опустился.
От крови площадь стали отмывать,
А со стены кремлёвской смех катился –
С царицей царь решили погулять…
Всё так и шло в московской ранней рани,
Никто не знал: он будет завтра жить
Или при батюшке-царе Иване
Его на площади будут казнить.
…Русь бы могла и раньше укрепиться
И дань бы не платила столько лет –
Вот, если бы на трон мог взгромоздиться
Психически здоровый человек!
2
ПЕРВАЯ ЖЕНА. АНАСТАСИЯ.
ОТКАЗ КАТЕРИНЫ.
Все знали: царь был с детства жрец разврата,
Бояре развлекались, как могли,
И сутки от заката до заката
Разгульный образ все они вели.
В тринадцать лет он видел много женщин,
Но только бойких, страстных, озорных.
Для дел же время оставалось меньше –
Он в оргиях не делал передых.
Но вскорости решили всё ж бояре
Женить царя – и оргиям конец.
Со всех сторон красавиц собирали -
С какой из них пойдёт он под венец.
Все девушки подвластны страстной силе,
Стояли вряд, как будто на смотру.
Царь выбрал кроткую Анастасию –
Уж, больно, приглянулася ему.
Прошла неделя после пышной свадьбы,
Царя бояре не могли узнать,
Он стал приветлив, даже ласков, как бы,
Велел всех узников домой прогнать.
Всю эту перемену приписали
Как деянья царицы молодой,
Ведь люди и не ведали – не знали,
Что у царя творится с головой.
И вскорости царь снова стал надменный,
Дерзить царице, даже унижать,
А как-то на вопрос: «Ты что, блаженный?»
Он стал её вдруг по лицу хлестать.
«Ведь ты пришла ко мне из нищей жизни»,
Он упрекал Настасью за столом.
Знать это был обед прощальной тризны
Весь лад в семье катился кувырком.
Вернулся царь к утехам и забавам,
Вновь во дворце и хохот, суета,
И по Москве опять носилась «слава»,
Что царь задумал это не спроста.
Анастасия, впрочем, уж родила
Ивану двух прекрасных сыновей.
Но, видно, Богу вновь не угодила –
Один скончался в младости своей.
Царица вдруг внезапно заболела:
Измор души её привёл в недуг,
Но лишь царя всё это не довлело,
Не очень-то печалился супруг.
И вот на Спас, когда настало благо,
Царица тихо, мирно умерла.
А на прощанье улыбнулась слабо,
Но всё простить монарху не могла.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Прошла неделя, траур оставался
С Настасьиных печальных похорон,
И люди слышали, как раздавался
Ночами у царя тяжёлый стон.
Когда же вышел царь к своим боярам
На Красное московское крыльцо –
Узнать было нельзя – ведь это старый
С морщинами, прорезавших лицо.
Уж лысина на черепе сверкала,
Глаза запали, Господи, спаси!
И полоса невзгод опять настала
Не только для народа – для Руси…
Сумели раз бояре поклониться,
Сказали тихо, вежливо царю:
«Не лучше ли, наш батюшка, жениться,
И мы б сыграли свадебку твою?»
«Не вижу я, бояре, здесь причины,
И кто мне может в этом помешать?
Я выбрал сам полячку-Катерину,
Её согласен Август мне отдать».
А Сигизмунд, услышав о развратах,
Стал колебаться, повернул всё вспять.
Считал царя он пьяницей и хватом
И стало жаль сестру в Москву отдать.
Но в политических виденьях тоже
Ливонию мечтал король прибрать,
А при таком раскладе очень может
Царицей Катя у Ивана стать
Тут русские войска вдруг победили,
Всё как-то получилось быстро – враз.
Тогда поляки норовом вздыбили –
От Катерины нам пришёл отказ.
Недолго царь отказом сокрушался,
Душа его опять звала в полёт,
Он ненароком как-то, но дознался –
Черкешенка у Эльбруса живёт.
Послы к Кавказу царские летели
Просить благословенья Темгрюка.
Марию в золото, парчу одели –
И вот согласие – её рука!
3
ВТОРАЯ ЖЕНА. МАРИЯ.
Которая уж казнь была в разгаре,
И царь доволен, в смехе весь зайдясь.
Вдруг женский смех, как будто бы в угаре,
Пронзил толпу, над площадью несясь.
«Скажи, Малюта, чтоб там замолчали»,
Скуратов бросился всё исполнять,
А у зубцов стены девы стояли.
«Боярышни, не смейте хохотать!»
Одна, услышав рядом мужской голос,
Сказала гордо: «Что тебе ещё?
И чуть поправив чёрный, жгучий волос,
Добавила, - тут дело не твоё!»
Малюта вниз по лестнице обратно
Скатился враз, ну, словно колобком
И бормотал под нос слова невнятно:
«Не баба – чёрт!» И в стену кулаком.
Ведь то была не барышня-девица,
Не из гарема батюшки-царя,
А Иоаннова жена – царица,
«Краса Мария» - прозванной не зря.
С Кавказских гор жена происходила,
Близ Эльбруса, возможно, рождена
И нежности, конечно, не любила,
Из рода Темгрюков она была.
Спокойной жизни вовсе не хотела
И к ужасу преклонных всех бояр
На казни с удовольствием глядела –
Глаза сверкали как большой пожар.
Когда Темгрюк узнал, что царь России
Сватов к Марии нынче в горы шлёт,
Сказал друзьям: «Невеста в женской силе –
Она ему ведь шею-то свернёт».
Она, конечно, шеи не скрутила,
Но заимела власть перед царём
И, если что-то вдруг она просила,
Он молча соглашался лишь кивком.
Не навсегда, но в царстве стало тихо,
И только радовался весь народ,
Навечно, думали, пропало лихо
Да только вышло всё наоборот.
Со стен кремля опять раздался хохот,
И серебристый смех вновь зазвучал –
Все поняли: разврат и страшный грохот
Ни на минуту не переставал.
Царь был в разврате, но и с ним царица,
Она как будто заодно была…
Открой, читатель, новую страницу,
И ты узнаешь, как пойдут дела.
4
СУПРУГИ В РАЗГУЛЬНОМ
РАЗВРАТЕ.
Царь находил в разврате наслажденья,
Царица же давно их там нашла.
Как будто оба были в помутненье,
И сладостно кружилась голова.
Марией все бояре не довольны,
Она платила тем же платежом -
Наперекор всё делала и больно
И тут же наслаждалась кутежом.
А кто из них сказать царю посмеет:
Царица, мол, совсем уж без стыда –
«Домоклов» меч над тем всегда довлеет
Иль кто исчезнет просто без следа.
Ни для кого уж не было и странным –
Царица вновь любовника нашла,
Ведь слухи доходили к Иоанну,
Но у него другие есть дела.
Вокруг царя Басманов да Скуратов,
Собралась свора верных, жадных псов,
Не мудрено, что тот огонь разврата
Поддерживался сотнями костров.
И у царицы круг определился,
Ей льстили ласково и без стыда.
Царь, зная всё, не злился – веселился,
Не до того ему было тогда.
Бывало, что царица в час веселья
Сверкала пред князьями в наготе,
Предав себя весёлому безделью,
Не думала о батюшке-царе.
В неудержимой, пылкой, ярой страсти
Любовников меняла день за днём.
Неведомы ей были все несчастья –
Парила словно в небе голубом.
Когда же Иоанну и шептали,
Что, мол, Мария в блуде и грехах,
Его глаза весёлостью сверкали:
«За всё ответит там, на небесах».
Но только с виду царь был равнодушным,
Он за любовниками наблюдал,
А в настроенье, будучи, бездушном,
Кое-кого с дороги убирал.
Потом казнил её всех приближённых –
О заговоре будто бы узнал.
В порыве гнева, как умалишённый,
Царицу из дворца не выпускал.
Когда ж закрылись перед нею двери,
Всё поняла: окончена игра…
Но в клетке жить, подобно тому зверю,
Естественно, южанка не могла.
А вспомнив на прощанье свои горы,
Красу Кавказа - ледяной Эльбрус,
Зажглись вдруг жемчугом Марии взоры,
Шептали губы: «Ты не царь, ты – трус!»
Тут солнце для Марии закатилось,
Но пред глазами всё мелькнуло вновь,
И даже, когда сердце уж не билось,
Взыграла горская Марии кровь…
5
У П А Д О К В С Т Р А Н Е.
А между тем в московском государстве
Совсем были плачевные дела:
Упадок, нищета, разор, мытарства,
И данью Русь задавлена была.
Забросив все дела, царь наслаждался,
Опричники пустились в грабежи,
И люд простой всего боялся –
Отпущены правления гужи.
Враги учли и это положенье
Да обложили Русь со всех сторон,
Лишь только выжидали, без сомненья,
Чтобы напасть как стаею ворон.
И вот уж вторглись в русские владенья:
Девлет – Гирей, что ханом был в Крыму,
И от поляков ждали нападенья –
Так Русь заполыхала вся в дыму.
Татары же вступили в Москву рано,
И подожгли её со всех сторон,
А в зареве зловещем и багряном
Кресты слезились в блеске золотом.
Весною семьдесят второго года
Совсем сгорела старая Москва,
И у избы истлевшего порога
Понурилась седая голова.
А что же рать, где войско, ополчение?
Пора бы выступить против врага
Да оказать ему сопротивление –
Ан, нет – оно пустилося в бега.
Как ни прискорбно всё это, читатель,
Но не нашлось достойных воевод.
Вот кару и послал на Русь Создатель –
Умнее будете, мол, наперёд.
Правитель сам, что ярый был в утехах,
Аж, в Серпухов сбежал от всех тайком.
Он не надел воинственных доспехов
И не подумал: что будет потом…
Но Астрахань вернули нам татары,
Девлет – Гирей отдал не просто так:
«Ты дань платить мне будешь и не мало,
Ведь ты пока ещё мне не кунак…»
Потом депешу Хан прислал Ивану,
Как мог, смеялся просто над царём:
«Вот я тебя найду или достану –
Не усидишь тогда на троне том».
А Иоанн, вернувшися на царство,
Призвал опять к себе большой гарем,
И без стыда, сочувствия, лукавства,
Стал предаваться вновь утехам тем.
6
Т Р Е Т Ь Я Ж Е Н А.
М А Р Ф А.
Так после всех невольных потрясений
Царь согласился и на третий брак,
И вот красавицы в парадных сенях
Стояли, поправляя свой наряд.
Царь сгорбленный, беззубый, лысоватый
Ходил в рядах, на посох опершись,
И зорким взглядом, очень хитроватым
Скользил по ним, а в них играла жизнь.
Потухший взгляд вдруг встретился со взглядом
Младой, прекрасной девушки в красе.
Теперь они стояли вместе рядом,
Она играла лентою в косе.
«Мила…! А как зовут тебя, девица?»
«Сабуровых я Марфа, царь – отец».
«А превратиться хочешь ли в царицу?
Тогда ступай-ка смело во дворец».
Сабуров-то не очень родовитый,
Он как сокольничий был у царя
И никогда ведь не был в царской свите,
Но всё же вотчина была своя.
Конечно, царский выбор был как громом
Среди небес в лазурной синеве.
Такая весть застала его дома –
Он не поверил даже сам себе.
И подготовка к свадьбе уж в разгаре,
Сабуровы метались кто куда,
Дворовые кружились как в угаре,
Царили в доме крик и суета.
Никто не знает – как уж всё случилось,
Но только брат второй жены царя
Стал вхож к Сабуровым, (скажи на милость!)
И Марфа благосклонною была.
Князь Михаил Темгрюк зашёл однажды
В светлицу к Марфе, молвил, поклонясь:
«Прими-ка царский пряник, - подал важно, -
Он с царского стола ,покушай, помолясь».
Подарок этот приняла Марфуша,
А после люди стали замечать:
Что ей не по себе, ей стало хуже,
И, как цветочек, стала увядать.
А свадьба во дворце всё ж состоялась,
Аж за Москвой услышали гульбу.
Но Марфа вдруг на пятый день скончалась –
Приют нашла, да только уж в гробу.
И начались кровавые расправы:
Князь Михаил на кол был посажён,
Грязной Григорий - тоже для забавы
Исколот кольями, убит мечом.
Переживал царь страшную разлуку,
Ведь к Марфе у него была любовь.
Она ему ещё не стала мукой,
И он терзал себя всё вновь и вновь.
Царь иногда в припадках часто бьётся,
Дела, как камень, все пошли ко дну.
А делать нечего – искать придётся
Среди красавиц новую жену…
7
ЧЕТВЁРТЫЙ БРАК.
АННА АЛЕКСЕЕВНА.
Не думай, друг, что кончились развраты,
Они не прекращались никогда:
Как раньше всё – с восхода до заката,
А с вечера, конечно, до утра.
Тут царь в четвёртый раз решил жениться –
Вишь, Анна по душе теперь мила,
Ему уж свадьба стала скоро сниться,
Но против брака церковь лишь была.
Епископов собрав к себе однажды,
Царь принял ласково их у себя.
К ним обратился вежливо, но важно:
«Святители! Послушайте меня!
Несчастный рок, Вы видите, влачу я,
Живу у Вас у всех я на виду:
Вторая же жена, Анастасия,
Покоится в могиле, во гробу.
Избрал я Марфу, но не долго счастье
И чья-то зависть – подлый человек,
Принёс ей смерть, а мне, отцы, несчастье –
Что делать было в сей жестокий век?
Я был в грехе великого разврата,
Я перед Вами каюся, отцы!
Но в том вина, что был я не женатый,
Да, наконец, поймите это Вы!
И что теперь? Остаться в вечном горе
Или женясь, я за дела возьмусь,
И всё изменится, поверьте, вскоре –
В расцвете будет жить святая Русь!»
Епископам осталось всё ж смириться,
Но в наказание его греха
Велели Богу сто раз поклониться,
Желательно ночами до утра.
………………………………….
…Как на Марию всем была похожа
Царя Ивана новая жена,
И пылкостью в любви друг с дружкой схожа,
Во всех утехах первая она.
Но не взлюбили юную бояре,
Князь Воротынский злобу затаил
И, чтобы навредить счастливой паре,
Он Анну всё ж со свету сжить решил.
Тут в услуженье подослали Анне
Красивую, без всяких там каприз,
Да только в женском длинном одеянье
Племянник Вяземского был, Борис…
Царь поглядел на новую «служанку»,
Опять взыграла кровь, а поманив,
Хотел привлечь на ближнюю лежанку,
Но тут царя раздался дикий крик.
Когда в светлицу стража забежала,
Собравшись мигом со всего дворца,
Увидела, что всё в крови лежало
Исколотое тело молодца…
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
В апреле семьдесят второго года,
Как раз к Тихвинскому монастырю
Подъехала с рогожею подвода,
И вожжи передали мытарю.
Из колымаги вынесли рогожу,
Верёвками завязана она,
А в ней лежала тихо, милый Боже!
Царица, что четвёртая жена.
Лампадный свет внутри храма качался
Зловещая стояла тишина,
И пострижения обряд начался,
Но Анна вновь без памяти была…
Как таковой Колтовской уж не стало,
Она ушла в другие времена –
Инокиня Дария всем предстала,
Насильно в схиму вдруг посвящена.
Вот так Иван расправился с женою,
В монахини на век отдать велел –
На одеянье Дарьи, под рукою
Зловеще череп на груди белел…
И пятьдесят прожив четыре года,
Злодея – мужа всё ж пережила,
В молитвах спрашивала слёзно Бога:
За что ж она была осуждена?
8
ПЯТАЯ ЖЕНА. МАРИЯ
ДОЛГОРУКОВА.
Расправившись с царицею Колтовской,
Царь с новой силой бросился во блуд,
А убивая, он твердил: «Таковский!»
Как будто праведный вершился суд.
А князя Воротынского, но вместе
С Ромадановским в шкуры закатать
И во дворе на самом видном месте
Велел медведям в растерзанье дать.
Промчался год, и он стал понемногу
От лютости как будто уставать.
Однажды помолившись рьяно Богу,
Сказал: «Невесту надо мне искать…»
Но помня церкви к браку нежеланье,
Уговорил он в «Спасе на бору»
Священника - тот совершил венчанье,
И пара покатила ко двору.
Хоть Патриарх не выдал разрешенье
На пятое венчание царя,
А стол ломился в яствах угощенья –
Тут молодых и встретила заря…
На утро Иоанн вошёл в палату
Со скучным и, весьма, плохим лицом,
Как будто здесь искал он виноватых:
Кого назвать сегодня подлецом?
Прикрыв глаза, он выслушал доклады,
Нахмурившись, к себе опять ушёл.
А вскоре с Александровских посадов
Узнали: царский поезд к ним пошёл.
Для развлеченья, может, для потехи
Они отправились в ту слободу –
Там был обширный пруд – царя утехи,
Любил ловить он рыбу в том пруду.
Скользили сани, по снегу летели,
Царица улыбалась всем подряд,
А люди с умилением глядели
И на царицу и её наряд.
Прибыв на место, царь распоряжался:
«Сколите лёд для доброй полыньи,
По рыбной ловле я истосковался,
Да снасти захватите все мои».
По сумеркам пошевни показались –
Без памяти Мария в них была,
Верёвки в тело иглами врезались…
И вот вам новая, народ, беда…
Тут шествие у полыньи вдруг встало,
Малюте царь на это указал,
Перед народом хрипло зазвучало –
Скуратов так народу рассказал:
«Ах, православные! Узрите сами
Как Иоанн – России господин
Карает всех изменников пред вами,
И это вам ещё пример один.
Так Долгорукие, отдав невестой
За нашего отца – государя,
Заране знали, что она не честна,
И умолчали, слов не говоря.
Но царь наш справедлив, признаться тоже:
Как Бог рассудит, так тому и быть,
А может быть спасёт Марию Боже,
А может в наказанье – утопить…»
Тут свора холуёв и каждый с пикой
К пошёвням мелкой рысью подошла
Да укололи лошадь с диким гиком –
Марию скрыла тотчас полынья.
Народ, однако, в страхе расступился,
Шептал: «Зачем, зачем же это всё?»
А царь, сняв шапку, широко крестился:
«Мя, Господи, прости! Прими её…»
9
ГОСУДАРЕВЫ ДЕЛА.
Измученный бессонными ночами,
И лысый с перекошенным лицом
Да вечно с бесноватыми очами –
Теперь Иван уж был другим царём.
Он наводил на ближних просто ужас,
Как из могилы вылезший мертвец –
В свои-то тридцать выглядел он хуже,
Чем тот, кому твердят: ты – не жилец.
Но всё же у придворных удивление,
Что несмотря на дряхлость старика,
Во внутренних делах явил он рвенье:
Башкирию прибрал – крепка рука.
Граница простиралась до Урала,
Сибири, к Астрахани подошла,
Знать мысль царя ещё не перестала
Давать идеи и не умерла.
Глядя на Запад, даже улыбнулся,
О Польше как-то чаще стал мечтать.
Но лишь с Ливонией конфликт тянулся,
Тут, царь, хорошего тебе не ждать.
Иван узнал, что в Швеции раздоры,
И будто бы как делят там престол.
На Эрика и обратил он взоры,
И срочно полетел туда посол.
А в этом деле ясная картина,
О ней-то царь узнал всё без прикрас:
Сноха у Эрика есть, Катерина –
Он сватался к ней много, много раз.
«Я Швеции сулю отдать град Ревель,
А так же помощь оказать в войне,
Но, чтобы он, его, в придачу, деверь,
Отдали Катерину в жёны мне»,
Так передал посол слова Ивана
Да грамоту вручивши королю,
Подумал, что всё будет без изъяна,
Царь успокоит душеньку свою.
Как Воронцов в Стокгольме не крутился,
Увидел: планы рухнули царя,
Ведь Эрик-то никак не согласился:
«Пусть Катерина здесь живёт пока!»
Князь Воронцов в Россию возвратился,
Чтоб вежливый отказ тот передать,
Но верен Иоанн себе остался –
Велел на плаху бедного отдать.
И с этих пор пошли царю виденья,
А проще – блажь в его больном уме,
В припадках бился часто в исступленье,
Да вскрикивал: «Ох, тошно, тошно мне…!»
Утопленницу видел раз Марию –
На куполе сидела босиком:
«Ой, исполать вам всем, кто есть живые,
Я ж горестно живу на свете том…»
И подданные жили, горемыки,
Хоть и страдала, но и крепла Русь…
«А что потом всё было – просветите».
«Ну, так и быть, я рассказать берусь».
10
ШЕСТАЯ ЖЕНА. ВАСИЛИСА.
УБИЙСТВО СЫНА.
«Ну, слушай же, читатель, как преданье
Когда-то летописец написал
Про горе и несбыточны желанья,
А я вам расскажу, как обещал».
Однажды царь заехал к стременному,
Никита встретил гостя у крыльца
И поклонился батюшке родному,
А тот ответил: «Ладно…молодца!»
За стол уселись, вышла и хозяйка
Да оказалась редкой красоты.
Тут царь Никите: «Ну-ка, отвечай-ка,
Пошто же прячешь Василису ты?
Зачем ей в этом доме обретаться –
Ты драгоценность прячешь в свой ларец,
Ей надобно на люди показаться –
Завтра же пришли-ка во дворец!»
Остался стременной с своей печалью,
Со злобою к царю, в душе притих.
Но обошлись с ним, как по предсказанью
И отравили так же, как других.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * *
А вскоре во дворце и появилась
Красавица и новая жена –
Что делать с сердцем, и она влюбилась,
Забыв уж стременного навсегда.
И Василиса норов проявила,
Застенчивою вовсе не была,
Она придворных девок удалила,
Перед царём поставила себя.
Держала Иоанна крепко-крепко,
Не отпускала около двух лет.
За Василису царь схватился цепко,
Но долгого на свете счастья нет…
Однажды царь беседовал с послами.
Но вдруг исчез, пребыстренько вскочив.
Малюте крикнул, потряся руками:
«Дворец немедленно наш обыщи!»
Тут Василиса страшно побледнела,
Лицо с испуга, словно, белый мел.
Что делать? Она жить хотела,
Но предрешён был в жизни ей удел…
За штофным пологом и отыскали
Сокольничего – добра молодца,
И тут же уж на дыбу привязали –
Недолго стало ждать ему конца…
А днём, назавтра похороны были:
Два гроба подвезли на лошадях
К широкой вырытой большой могиле –
Никто не знал, кто там лежит в гробах.
Священник в страхе рьяно стал креститься,
Он словно слышал стук двух там сердец:
«За чьи мне души, батюшка, молиться?»
«Молись за всех усопших, мой отец!»
И над могилой разравняли холмик,
Чтоб, видно, не осталось и следа:
В одном гробу – замученный любовник,
В другом – ЖИВАЯ царская жена…
И, если я начну писать, что снова
Возобновился у царя гарем,
Для вас, читатель, пусть не ново,
А так оно и было, между тем.
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
Но надо помянуть о царском сыне,
Он уродился весь, почти, в отца,
И одинаковое было имя,
Не знал ночами в оргиях конца.
Но, как наследник, всё же догадался,
Что ведь отец не вечный на Руси.
И иногда из-под тишка старался
Опричников за дерзость потрясти.
С Баторием, что в Польше, он списался,
Сулил уступки кое в чём создать,
Что, мол, отец вот, если бы скончался –
Займу престол и будет благодать.
Король Баторий как-то раз поведал
Письмом Ивана, где его хулил
За безобразия, что он наделал,
Ну, в общем, всё ругал, а не хвалил.
Однажды сын читал письмо боярам,
Да царь стоял тогда наискосок,
А в нём и вспыхнула такая ярость –
Он сына посохом хватил в висок.
Тут царь опомнился, но что же делать!?
Прижал к себе он сына как дитя,
А на одежде царской кровь алела…
И сын в мученьях прожил лишь два дня…
И снова Русь заплакала у тына.
В беспамятстве запричитала мать:
«Да, если уж царю не жалко сына –
Тогда зачем замученных считать…?»
11
СВАТОВСТВО К АНГЛИЧАНКЕ.
Тут вновь царя внезапно известили,
Хотя и слышал это трижды он,
Что за Ла-Маншем в нескольких-то милях,
Есть в Англии графиня Гонтингтон.
Он был согласен, но предвидел тоже,
Ведь королева будет возражать,
А что-то посулить ей – тогда может
Графиню в жёны за царя отдать.
Однако царь настаивал, что всё же
Графине надо веру поменять –
В России католичкой быть негоже,
А Греческую надо принимать.
И Писемский – посол умчался,
Стал королеву страстно убеждать,
Чтоб царь с графиней срочно обвенчался,
Судьба идёт навстречу – что же ждать…
Но Писемского, встретив, королева,
Уклончиво вела о сватовстве
Переговоры, что, мол, наша дева
Ещё и не готова к той судьбе.
Согласна королева породниться,
Особенно, и с Русью и с царём.
Графиня же: «Маман, вам это снится,
Я слышать не хочу больше о нём!»
Ну, что же делать, всё начать сначала?
Елизавета, хитрость применив,
Послу рябую девку показала,
И мненье о графине, изменив.
Послы, конечно, грамоты вернули,
На кораблях пустились в путь опять,
Царю сказать, что вас, де, обманули…
Другую надо за морем искать.
За хитрость королевы расплатился
Лейб-медик царский – он ведь говорил:
«От красоты графини мир затмился…»
Язык ему за это вырван был.
Но королеву мысль не оставляла
Сдружиться с Русью и её Москвой,
Но, видно, уж Ивана оскорбляло –
Идею эту он прогнал долой.
А королева всё ж не унималась,
И,враз посла направила царю.
Племянницу в невесты обещалась
Отдать: «Бери, Иван, - её дарю!»
К тому же и посол Боус добавил,
Чтоб девок выселить всех из дворца,
И новая жена здесь будет править.
Но это возмутило уж царя.
«Скажи-ка, Годунов, послу – невеже,
Чтоб духу не было их на Руси!
А не поймёт, тогда ты их, понеже,
На клячах старых до границ свези…»
Тут снова во дворце пошла гулянка,
Царь веселился, выглядел бодрей,
И, может, королева – англичанка
Уж сожалела в скупости своей.
12
ЭПИЛОГ. КОНЧИНА ГРОЗНОГО.
Читатель не поверит мне, и верно,
Что у Ивана шесть лишь было жён.
История – то знает, это верно,
А я не знаю ничего о нём.
Простые люди уж не раз слыхали,
Что стар казался он, не по годам.
За лютость они «Грозным» и прозвали –
Так прозвище его дошло и к нам.
Как было часто, так и получилось:
На время прекратив совсем гулять,
Любовной страстью сердце вновь забилось,
И он решил посвататься опять.
Придворная знахарка нашептала,
Что в Швеции есть дама, как бутон,
Не тронутый цветочек будто – калла,
Нутро Ивана вспыхнуло огнём.
Он королю сулил большие льготы:
В войне помочь, на них не нападать,
Что все уйдут у Швеции заботы,
Но только даму должен он отдать.
И Шуйский полетел с послами вместе –
Да долго ли до Швеции езды,
И не стоял кортеж ни в одном месте,
А князь уж грезил званием «Звезды».
На предпоследней станции курьеры
Едва смогли кортеж остановить:
«Вертайтесь, князь, на зимние фатеры,
Извольте и приказ Вам тут вручить».
А всё произошло почти мгновенно:
Царь в шахматы любил кой с кем сыграть,
И сев за стол нахмуренный, надменный,
Велел фигуры быстро расставлять.
Ходу лишь на седьмом игрок несмело
Ладью «срубил» и со стола убрал.
Царь вдруг взглянул на это очумело
И молча на пол замертво упал.
…Послы, бояре – все у гроба встали,
Прощались горестно и слёзно с ним,
А многие, чуть слышно, рассуждали:
«Не выдержал тех оргий организм».
Монахи, помолившися, кадили,
Который час крестился Патриарх
И тоже тихо, тихо говорили:
«А примет ли Господь его в грехах?»
Прошёл черёд мучений, вспомнить жутко,
А кончилась ли полоса невзгод?
Русь, может быть, когда-то встретит утро,
И с облегченьем заживёт народ.
Останки же царя принарядили,
Они в успокоении в гробу,
Но и теперь весь ужас наводили
На тех, кто не испытывал судьбу.
…Чем виноват, увы, тот век прошедший?
Но летопись о многом говорит.
И ныне взгляд царя, как сумасшедший,
На нас с картины Репина глядит…
Кисловодск, 5 – 18 февраля 2009 г.
Примечание:
Тема взята из книги С.Горскаго "Жёны Иоанна Грозного". Москва, Книгоиздательство "Дело", 1912 г. ТИО "Днепркнига", 1990 г.