Алексей Кожевников
В земном раю
Мелодрама N12.
(в двух частях)
2002 г.
«… Поцеловать—наивная мечта—
Весь женский род в одни уста».
Байрон.
Действующие лица:
Она—ей 20 лет.
Он—ему 40 лет.
Автор—в прологе и эпилоге.
ПРОЛОГ.
На сцене только Автор.
Автор
Шекспир, Эдмон Ростан и Сартр
Толк понимали в лицедействе…
Люблю артистов и театр!
Но не театр военных действий.
Да, это так… всё так… всё так…
Ведь мне приятны будут вряд ли
Из трупов труппа и спектакль
В анатомическом театре!
Ведь тот, кто пуль затеял свист,
По чьей команде рвутся ядра,
Тот—неудавшийся артист
Из погорелого театра.
Когда-нибудь и роль моя
Прервётся в мировом спектакле:
И горсткой пепла стану я,
Когда-то в чреслах бывший каплей…
Я—не Эдмон Ростан, не Сартр.
Не могут их пути устроить
Меня! Разрушьте их театр—
И новый я берусь отстроить!
Как я пишу?—Забыв про такт:
Все—вон! Никто пусть не тревожит!
Как половой, простите, акт—
Здесь посторонних быть не может.
Поэт, к чертям дивертисменты,
Ты—не артист.
Играй не на аплодисменты,
Играй на свист!
ЧАСТЬ 1.
Берег моря. Только море, только скалы, только южное солнце. Сначала появляется только Он, чуть позже Она. Он одет в костюм, Она в купальнике и лёгком платье. На них солнцезащитные тёмные очки.
Он
Я жил в раю, я знаю, что есть рай!
С какими нимфами я был под водопадом!
Не укажу на карте этот край,
чтоб рай земной не обернулся адом.
Буддистка Маша родом из Москвы,
Нудистка Маша (украшенье темы),
не жалко потерять и головы.—
Слова напрасны, да и губы немы!
На пляже, руки сложивши на пах,
Как в позе «лотос»,--выдам тем не менее,--
С буддистскою молитвой на губах
Мы солнечное встретили затменье.*
И как под водопадом, в шуме струй,
с себя смывали с нею соль морскую,
и как её был сладок поцелуй,
а дальше рассказать—я не рискую.
То золотой напоминало век,
Счастливые лишь мне встречались люди.
Их—сколько ж их там было человек?—
Какие бёдра и какие груди!
So every man from us whanever dies,--
(Все мы, в свой срок, когда-то умираем).
И я назвал то место Парадайз,
что в переводе означает «раем»!
Как ускользнуть бы мне теперь от вас?
Поймите, это в дальнем зарубежьи:
на море Лаптевых есть мыс Индокопас
и прилегающее к мысу побережье.
Единственное место на земле
любил я—там сродни был птице, рыбе я!
Когда-то фильм на этой вот скале
снимали—«Человек-амфибия».
Всегда ценил, в любые времена—
Природу и хорошую погоду.
Простите мне, мутил свою я воду,
глубокой чтоб казалося она.
(Он достаёт десятирублёвую купюру и рассматривает её).
Изображенье Красноярской ГЭС на новой десятирублёвке:
залив на заднем плане, хвойный лес и я здесь где-то—молодой
и ловкий. С возлюбленной мы разожгли костёр и у костра здесь
согрешили вскоре. Не меньше утекло воды с тех пор, чем было
в Красноярском море. На берегу грешили, а потом, как все из
нас, я поступил по-свински. На долларах увидя Белый Дом,
Билл Клинтон вспомнит Монику Левински. Жила Любовь
Заветная моя там, у моста, на площади Предмостной, с
обратной стороны купюры… Я не буду здесь—ни в ранний час,
ни в поздний… С купюр десяток это не сотру, пейзаж моей
любви—купюр десятки! И я всегда их с нежностью беру, и
дрожь в руках, и трепет, как от взятки. Я был любим! Я был
тогда влюблён!—То помнит на купюрах дальний берег, не тех
червонцев, где чуть красный фон, и с бородой, с усами лысый
череп!
(Она приближается к нему, счастливая и улыбающаяся).
Она
Вот если б вымерло живое…
Он
Представить тягостно уму.
Она
И в мире было б только двое—
(Указывает на него).
С ним женщина, под стать ему,
то род людской под звуки воя
не канет навсегда во тьму!
(Он и Она осматриваются по сторонам. Она замечает яблоню,
срывает с неё яблоко после долгих раздумий, известных только
ей, и, после искушения, начинает с оглядкой есть его).
Он. Лишь ты и я. И больше—никого.
Она. Запретный плод—прости!—вкусила с древа.
Он. Нас двое лишь.
(Протягивает руку для знакомства).
Адам.
Она
А я его
Законная супруга.—Ева.
(Обнимаются. Он показывает ей на ту яблоню, с которой Она сорвала яблоко).
Он.
Ты это зря. На этом древе Зла
плоды реальны, ветви, ствол и
корни.
Ведь то не просто сказочка была,
которой сказки
детские лишь вздорней.
Здесь—предостереженье, скрытый
код,
единственный запрет нам был от бога.
Она. Всего-то и вкусила я немного.
Змей-искуситель дал мне.
Он
Ах, он скот!
Она. Он так бесшумно вполз.
Он. Ползучий гад,
бесит его, что мы безгрешно жили.
Соблазны
расставляет наугад,
чтоб в чём-нибудь с тобой, да согрешили.
Ну, старый циник и прелюбодей!
Она. Ты мог бы, у меня такое чувство,
и стать родоначальником
искусства,
и стать родоначальником… людей.
Он. Я всё могу! Я кем угодно стать
могу! Плевать на искушенья
змея!
(Тихо).
Но лучше бы всего не испытать
мне из того, что
вынести сумею!
(Он притаскивает каменную плиту, на которой написано углем
«что-то»).
Вот тут тебе мой первый образец лирического, так сказать,
искусства. Ещё не брал я кисти и резец, чтоб выразить всю
многогранность чувства.
(Она читает написанное углем на плите).
Она
Быть может
Не совсем
Не потревожит
Вас ничем.
Но безнадежно
Томим
То нежно
С другим.
(задумавшись)
Должно быть, лирика—сплошной туман.
А, может, что-то я не понимаю.
А, может, кто-то в чём-то—графоман.
Не мне судить. Я, право же, не знаю.
(Он, задумавшись, что-то дописывает на плите и подаёт ей. Она читает).
Любовь, быть может,
Угасла не совсем.
Но пусть не потревожит
Печалить вас ничем.
Безмолвно безнадежно
То робостью томим,
То искренно, то нежно
Как вам с другим…
(задумавшись)
Ты знаешь, лучше. Видно, первый блин
В любой работе выпекают комом.
Ещё чуть-чуть и станешь—исполин!
А прочие—подобны насекомым.
(Его переполняет гордость).
А формулой научной ты бы мог
Определить хоть что-нибудь?
Он
Да вон же ж
Я записал на фиговый листок.
Она
(удивлённо)
Да?! Только лишь… детей рожать… не можешь.
Он
Вот, коль в расчёт не вкрадется помеха,
Здесь формула записана успеха.
Она
И что его определитель?
Он
Должно быть, дроби показатель,
Где, кто любил тебя—числитель,
Кого любил ты—знаменатель.
Она
(восклицая)
Да ты на звание «мыслитель»
Претендовать бы мог, приятель!
Он
(возгордившись)
И формула по силам лаборанта:
Пэ-аш плюс пэ-оаш равно константа.
(Пишет куском древесного угля на скале:
рН + рОН = constanta ).
Я думаю, не вызывает спора:
В растворе, даже самом щелочном,
(И в обществе, и самом сволочном!)
Как щёлочность ни велика раствора,
Кислотность тоже, тоже! будет в нём!!!
Так вот… Теперь представь, что мог упасть я,
Ну, или сесть… в тюрьму, допустим, сесть…
(восклицает)
Каким бы ни было несчастье,
Но доля счастья в этом есть!
Я это утверждаю не для рифмы:
Пэ-аш и пэ-оаш когда открыть,
То обнаружится, что это—логарифмы
И счастья «ноль» никак не может быть!
(Пишет куском древесного угля на скале:
Счастье не равно нулю—никогда!
(Она смотрит на него с восхищением. У неё нет слов. Он
продолжает).
Мне влезть бы внутрь, понять твоё устройство…
(Она смеётся. Он пристально рассматривает её).
Чтоб внутреннюю сущность естества
Познать… И что за личностные свойства
Подобные имеют существа?
Какая жизненная тут основа?
Что может всё разрушить, погубя?
ВОЙТИ К ТЕБЕ, потом ПОЗНАТЬ ТЕБЯ
В старозаветном ветхом смысле слова.
В тебе я только женщину люблю.
Журавль ты в небе и в руке—синица.
Я как бы сплю. Мне снится, что я сплю.
И мне приснилось, что мне это снится.
Здесь, в целом мире,--только мы! Вдвоём!
История всех войн междоусобных—
Всё впереди! Итак, с чего начнём?—
С создания себе подобных?
Она
Да?
Он
Да!
Она
(задумавшись)
Да…
Он
Да! Без проволочек!
Мир затаил дыханье! Воздух чист!
Она
Здесь хорошо… И фиговый тот лист,
(Она пытается подпрыгнуть и сорвать его, но не может
достать. Он помогает ей сорвать лист).
Такой прекрасный фиговый листочек.
Он
Тебе он будет впору. Вот, примерь.
Она
Во всём должна быть скромность, такт и мера.
Он
Себе подобных, видела, как зверь,--
Ну, там собака, кошка иль пантера,--
На свет рожает?
Она
Да.
Он
А до того,
Ты знаешь ли, что делается прежде?
(Она неопределённо пожимает плечами).
Так жарко в пиджаке.
Она
Сними его
И постели.
Он
Так жарко быть в одежде.
(Постепенно раздеваются).
Она
Люблю я солнце юга, скалы, море!
И это—рай!
Он
Да, это—a priori.
(Ей).
О, счастье жизни! Я тебя—узнал!
(Самому себе, погрустнев).
Довольно поздно…
Уже экватор жизни миновал
И полюс вдалеке опознан.
Она
Восторг—быть в райских кущах в неглиже!
Он
Для всех, не сведущих и не секущих
В Писаньи, уточняю: в шалаше
Из веток пальмы, вот что—в райских кущах.
«Рай» на персидском будет—«Паради».—
Так звали сад царей Ахеменидов.
Она
Здесь тоже Парадиз!
Он
Ты погоди
И отвлекись от всех окрестных видов.
(пауза)
Будь я ботаник, я бы интерес
Питал к таким вот видам размноженья,
Как почкованье, партеногенез,
Черенкование и опыленье.
Она
Клонированье есть…
Он
И что с того?
Клонированье, это—клоунада!
Лишь парень с девкой! Больше ничего
Для воспроизведения не надо!
Она
Ты, как учитель, говоришь со мной,
Совсем не принимая возраженья.
Он
Клонированье, клон—совсем иной,
Нам недоступный способ размноженья!
(раздражённо)
Тычинка, пестик, партеногенез…
Она
А вот ещё мне нравится, как птички
Высиживают в гнёздышке яички!
Он
Мы—не юннаты. Обойдёмся—без!
Один есть верный способ, по-старинке,
Всегда я был приверженец его:
Лишь парень с девкой! И на вечеринке
Ни музыки не надо—ничего!
(наставительно)
Хорошее, когда он одинок,
Свершает человек! Но каждой твари,
Чтоб согрешить, быть следует по паре!
И правый есть—у левого—сапог.
Она
Так, значит, двое нужны для греха?—
Покуда я ещё не стала старой,
С тобой мы будем, как два сапога,
До самой смерти неразлучной парой!
(Он и Она пинком зашвыривают свои сношенные на береговых камнях башмаки куда-то очень далеко и, оставшись босиком, поют дуэтом песенку о старом сношенном башмаке, весело и мажорно:)
Он и Она
(поют хором)
Старый стоптанный башмак
На помойку брошен ныне,
Вспоминал универмаг,
Где стоял он на витрине.
И была на нём цена,
И ему имелась пара.
Где теперь, ну где она?—
Стоптана и так же стара.
--В мире всё,--твердит Коран,--
Производится четами:
Коль овца, то и баран,
То же—с прочими скотами.
Припев:
Грек Сизиф наверняка,
В гору вкатывая глыбу,
Рассуждал примерно так:
Рыба съела червяка,
Человек съел эту рыбу,
А того съел тот червяк.
Было, тот башмак стоял
Рядом с туфелькой изячной
В будуаре, а финал—
Грязный, стоптанный, невзрачный.
А теперь у туфли той
Два начищенных штиблета.
А припев совсем простой:
Всё пройдёт. Пройдёт и это.
Это мог понять Шекспир,
Это по плечу Ростану,
В том вся жизнь и в том весь мир:
Кем я был. И чем я стану.
Припев:
(тот же)
Старый стоптанный башмак,
В море плавали четыре
Сельди. А теперь—фаршмак.
День спустя—уже в сортире.
Избежать круговорот
Из живущих кто сумеет?
Только мёртвый-- не потеет,
Лишь воняет и гниёт.
Средь вселенской пустоты
В этом мировом спектакле
Горстью праха станешь ты,
Что в Отце был прежде каплей.
Припев:
(тот же)
Между тем и тем НИЧТО
Ненадолго в область света
Вынут фишку, как в лото:
Всё!—Финал! И песня—спета!
Слёзы лить не стану я,
Мелодрама—мылодрама,
Пены много от нея.
Харе Кришна! Харе Рама!
Припев:
Грек Сизиф наверняка…
Рыба съела червяка…
В гору вкатывая глыбу…
Человек съел эту рыбу…
Рассуждал примерно так:..
Человека съел червяк…
(Она сидит в задумчивости на берегу, глядя вдаль моря).
Она
Так не было скольки-то тысяч лет
От сотворенья мира?
Он
Ты встречала
Кого-нибудь?
Она
Нет. Никого здесь нет.
Он
Нам предстоит всё воссоздать сначала.
Она
Нет никого… Лишь эта красота.
Но что-то было ведь во время оно?!
Он
Ещё не время Каина, Христа,
Не время Трои, Спарты, Вавилона.—
Всё это предстоит ещё зачать.
Она
Но эта участь будет нелегка мне!
Ведь если мне, смолчав, не закричать,
То закричат от ужаса и камни!
Он
Раздели со мной мою любовь,
Разыграй любви одну из версий!
Вся ты—с молоком густая кровь
И, как персики,--тугие перси!
Раздели со мной мою любовь,
Я устал глядеть на мерзких тварищ!
Поднимись! И стань со мною вровь!
Соколу ворона—не товарищ!
Раздели со мной мою любовь,
Голову склони ко мне и плечи!
Я хочу!—И мне не прекословь!
Тяжесть на душе моей облегчи!
Раздели со мной мою любовь—
Я один её снести не в силах!
Постели и ложе приготовь,
Закипает кровь и бьётся в жилах!
Вот!—я весь раскрыт перед тобой,
Хочешь—забери остаток жизни!
Без тебя она мне ненавистней!
Раздели со мной мою любовь!
Она
Разделю с тобой твою любовь…
(Она уходит к водопаду, где раздевается и купается. Он залазит на высокую скалу, откуда наблюдает за ней).
Он
В прибрежных диких скалах на мысу
Мне вспоминалось прошлое с издевкой.
А море томно разлеглось внизу
И так пьяняще пахло юной девкой!
И я сидел в тех скалах нагишом,
Как сосланный сюда врагом Овидий.*
(* Овидий—он был всегда, от сотворения мира, и пребудет всегда (примечание автора).
И ел с ножа, разделывал ножом
Мной выловленных в море мидий.
Промежность створок схожа так на вид…
Про нежность мяса вовсе умолкаю!..
(За порно так упорно норовит
Привлечь бесполый критик, не вникая).
И я узнал их острый терпкий вкус…
И этот тонкий сладкий нежный запах!..
(Когда-нибудь я точно привлекусь
И сгину у врага в железных лапах).
И я сижу в тех скалах. Вдалеке,
За горизонтом,--многошумный Сочи.
(У миленькой в укромном уголке
На мидию похожий есть кусочек).
Я съел ракушек горы в эти дни
В сыром и первозданном виде!
(Того, что мне напомнили они,
Мы знали в жизни столько же, Овидий!).
Кругом лежит ракушек шелуха,
Мной съеденных,--направо и налево.
Но рай, когда отсутствует в нём Ева—
Не рай! Без первородного греха.
(Впоследствии Она подметёт под горой рассыпанные ракушки,
которые Он бросал вниз, самодельным веником из веток,
сорванных тут же.
Он напевает песенку: музыка—основная тема Сорокового
концерта В.А.Моцарта, слова—его).
Как любил я нырять к аквалангу,
Мной оставленному в глубине.
И, припавши к воздушному шлангу,
Я любил распластаться на дне.
О такой вот о радости, а не
О несбыточной грезил во мгле.
Я нашёл своё небо в… лимане *,
Я, кто небо искал на земле.
Эйфорию в прозрачнейшей бездне
Испытал с аквалангом не раз.
Я не знаю кессонной болезни,
Только—словно я с воздухом газ
«Веселящий» вдыхал. И нирвана
Обволакивала тишиной.
Золотая поверхность…лимана
Колыхалась едва надо мной.
Сколько поводов для восхищений—
Свыше всяких отпущенных мер!
Восхитительнейших ощущений
Я—счастливый коллекционер!
И в душе не заводятся слизни,
И приятно мне думать о том,
Что на праздничном пиршестве жизни
Я не крайним сидел за столом!
(Его песенка—спета).
(Она идёт от водопада в костюме Евы. Он поспешно спускается
со скалы, чтобы встретить её).
Он
(кричит ей издали)
Любимая! Я, кажется, пойму
Суть этой жизни прежде, чем исчезну:
Мы—те, благодаря кому
Весь этот мир—сейчас!—не канет в бездну!
(Встречает её).
Что волосы—вместилище души,--
Изрёк пророк и записал в Коране.
Изрёк—и твёрдо верят мусульмане,
Что волосы—вместилище души!
Когда ты надо мною, распушив,
Кудрей раскидываешь покрывало,
Тогда не сомневаюсь я нимало,
Что волосы—вместилище души!
(Она поднимается и тут же, на берегу, начинает строить домик).
Она
Он и Она. Нас двое. На песке
Песочный домик строим возле моря.
Он
Старо, как мир. Придёть черёд тоске.
Придёт черёд отчаянья и горя.
Она
Ну а пока—шумит у ног прибой.
Солёные на нас искрятся брызги.
Он
(в сторону)
Всё это было прежде… Не с тобой.—
С другой… Разбит песочный домик вдрызг! И
Где та теперь?..
Она
Я, кажется, пойму
Смысл этой жизни прежде, чем исчезну.
Мы те, благодаря кому
Весь этот мир—сейчас!—не канет в бездну!
(пауза)
Как соотносятся любовь мужчины
И женская любовь?.. Сравненья нет?
Он
Так соотносятся… как солнца свет
И свет луны… Заря—и свет лучины.
Люблю я ухо приложить к груди
Твоей и слушать сердце…
Она
Не годится
В любви до пресыщенья насладиться.
Дай просто мне лежать. Ты погоди.
Он
Когда меня всем сердцем возлюбя,
Ты станешь ближе мне моей рубахи…
Она
Про всё забуду я, откинув страхи.
Он
И мне войти позволишь внутрь себя!
И в этот миг, когда, обнажена,
Наложницей моей длинноволосой,
Прильнёшь ко мне, от ветра холодна,
Как на ветру, в саду, ветвь абрикоса.
Она
Меня знобит, как в моросящий дождь…
Он
Озноба дрожь, дыханья жженье…
И конусов грудей сближенье—
И мне твоя передаётся дрожь.
Дрожащий жемчуг живота
И пальцев напряжённое движенье
Мне сводит тайна, немота,
Доводит до изнеможенья.
Отдельно, мы—и Макрокосм…
Она
Ночь занавесом опустилась…
Он
Со стоном на ветру сломилась
Ветвь…
Она
Дерево зовётся—абрикос.
А это дерево, зовут его—смоковница.
Он
А мне оно известно, как тутовник.
Она
Так, значит, я теперь твоя любовница?
Он
А я теперь—твой пламенный любовник!
Она
Добытчик ты теперь, а я—садовница.
Он
Да, никудышный из меня садовник.
Она
Имеет три названия смоковница:
Шелковица, смоковница, тутовник.
Он
А мне порой из прошлой жизни вспомнится
В болотине поникнувший ольховник
Она
(задумчиво)
Шелковица, она же и смоковница
И тутовое дерево—тутовник…
Ну всё, пора уже и строить дом,
Который подобает первым людям.
И хлеб насущный, праведным трудом,
Теперь с тобой выращивать мы будем.
Весь этот мир принадлежит лишь нам,
Его обжить нам предстоит с тобою
И заселить. Смотри по сторонам
И сделай, что предписано судьбою.
Рачительных, а вовсе не транжир
Природа любит.
Он
Да?! Ты, разве, книги
Читала прежде?
(Срывает плоды с фигового дерева).
Вот, поешь инжир.
Она
А также он зовётся—«фиги».
(Чтобы Он лучше запомнил её название, Она показывает, что
такое «фига» при помощи пальцев).
Но, дорогой, меня тошнит с неё
И пятна выступают диатеза.
Мне мяса бы.
Он
Я сделаю копьё
Себе из деревянного железа.
(Он в зарослях бамбука высматривает себе подходящую палку.
Для копья).
А также изготовлю я топор
Из чёрного обсидиана.
И будем с мясом мы, вот с этих пор,
Фазана, куропатки и барана.
Нет ничего у нас: ни букв, ни числ,
И денежного нету обращенья,
Ни языков, ни наций.—Высший смысл
В гипотезе о «вечном возвращеньи»!
Она
Ну да, а на колу висит мочало
И всё, как прежде. Но сначала.
Он
Да! Всё сначала! Этот мир нам дан!
Всё наше здесь—и справа всё, и слева!
И я—твой муж. Зовут меня—Адам.
А ты—моя возлюбленная Ева!
(Он ненадолго задумывается и встаёт в позу пророка,
основоположника новой религии).
Вот—новая религия! Кумир
Пророчествует—и её не спрячешь:
Что толку, если обретёшь весь мир,
А кошечку домашнюю утратишь?!
Я—истина. И я есть путь.
Аз есмь для всех, больных,--лекарство!
Подобен кошечке домашней будь—
И обретёшь на небе Божье Царство!
И я вам говорю: Бог есть ля мур!
И говорю всем вам я, духом нищим,
Что в мире звука слаще, чем «мур-мур»
Домашней кошечки—мы не отыщем.
Вот кошечка, не сеет и не жнёт,
(А мышь—та жнёт, хотя сама не сеет),
Не в тягость ей отсутствие банкнот,
Но всё, что надо в жизни, всё имеет!
(Для кошки назначение купюр—
Быть скомканной и скрученною в бантик
И к нитке быть привязанной, как фантик,
Чтоб им играть… Не всё же «мяу» да «мур»).
Не шьёт одежды—а какой в том прок?—
Но у домашней кошечки убранство
Царицы Савской краше!—Так пророк
Создал ученье нео-кискианства!
Она
Я нарожаю много дочерей!
Он
О, да…
Она
Из каждой вырастет невеста!
Он
А кто жених? Я—старый дуралей.
Мне, что ль, им быть?!—Я не хочу инцеста!
Она
Я нарожаю много сыновей!
Он
А брат поднимет руку против брата,
Хотя он будет с ним одних кровей.
Она
И это будет первая утрата.
Он
За это бог накажет наглеца.
Он будет изгнан из страны родимой.
Она
Всю жизнь придётся нам в поту лица
Хлеб добывать себе необходимый.
Он
Но брат с сестрой,--уже я говорил,--
И тут—инцест. Не избежать изъяну.
(Вдали, на соседнем пляже, появляется некто с волосатой грудью и человекообразный, но в плавках и с бутылкой пива в
руке).
Она
Придётся одного из тех горилл
Взять в женихи. В шерсти и обезьяну.
Он
Ах, дорогая, что ты говоришь?!
Подобное зовётся—скотоложество!
Когда в зятьях—шерстистое убожество,
Каким внучонок будет, наш малыш?!
Она
Да, волосатость—не один изъян
У этой обезьяны.
Он
Так не будем
Мы предками звероподобным людям
От скотоложества тех обезьян!
Она
Но это, как на яблоню-дичок
Привить с культурных яблонь почку!
Он
Без нас родятся внучка и внучок.
А мы лишь можем сына или дочку.
Она
Но чтоб с лица земли злой рок не стёр,
Чтоб избежать чудовищных мутаций,
Тут надо исключить из комбинаций
Сестёр и братьев, братьев и сестёр…
(пауза)
С тобой…
(Он, поперхнувшись, вздрагивает).
Кровосмешенье и инцест,
Иначе, со второго поколенья,
А это есть причина вырожденья,
И божья кара, и тяжёлый крест!
Он
Я понял смысл того, что говоришь…
Да, ты права, конечно. Да, конечно…
Взять мышь, чей дом родной—конюшня…
(назидательно)
Но лошадь не родит такая мышь!
И ведь найдётся же потом смутьян,
Который станет утверждать упрямо,
Что он произошёл от обезьян,
А вовсе не от Евы и Адама.
Она
Быть первым… Здесь… И вырастить детей.—
Так трудно, так невероятно сложно,
Практически почти что невозможно
Быть здесь родоначальником людей.
(Он вытирает пот со лба).
Не выстроить отдельно взятый мир,
Не смешиваясь с чуждыми мирами.
Он
Иди ко мне в объятья! Ком цу мир.
Она
Как всё трагикомично в мелодраме.
Слегка ленив. Философ. И не глуп.
Враньё, что ты с хвостом спустился с древа!
(удивлённо)
Да, но откуда у тебя есть… пуп?!
(Пальцем дотрагивается до его пупа).
Ты, разве, не Адам?
Он
А ты—не Ева?
(Смеются, обнимаются и бегут купаться в море).
Звук шагов, словно россыпи
Рваных бус—так движенья
Торопливы—по поступи
Узнаю приближенье
Я любимой!
Она
Унылое,
Прочь!
Он
Пришла, осиянна!
Как прекрасна ты, милая!
Нету в милой изъяна!
Она
Разделить грозной силою
Нас и время не властно!
Он
Как любуюсь я милою,
Всё-то в милой прекрасно!
Ваш, глаза горделивые,
Взгляд—не вынести взгляда!
Враз меня победили вы,
Всё-то в в милой—отрада!
Платье милая скинула.
Она
Одеваться—напрасно!
Он
Как прекрасна ты, милая,
Всё-то в милой—прекрасно!
Подложил руку правую
Под её головою
И ласкал величавую
Грудь я левой рукою.
Улыбаясь, чуть слышное
Шепчет мне, засыпая.
Я слова пьяной вишнею
С губ любимых срываю.
Она
Пусть лучи меня минуют
Восходящего солнца.
(Она засыпает. Он, шопотом).
Он
Не будите мне милую,
Коль захочет—проснётся.
…………………………………………..
ЧАСТЬ 2.
Она просыпается утром. Небо серое. Море штормит.
Она
Мне снился сон.
Он
И мне был тот же сон…
Она
Тебе и мне приснился только он.
Он
За грех мы будем изгнаны из рая.
И мучиться за это на земле.
Вкусивши с древа Зла, нам жить во зле.
Изгонят нас. Но это—часть вторая.
Она
Штормит сегодня море.
Он
Да, Black Sea
Волнами в берег ударяет гневно.
Ты золотую рыбку не проси
Стать черноморскою царевной.
Прогневаешь её. И так
Всё море рябью волн покрыто.
Есть у тебя уже…
Она
(перебивая)
Рыбак?!
А также есть разбитое корыто!
Рыбак мой ловит рыбу на мормыль—
Гибрида мотыля с мормышкой.
Он
Я знаю берег здесь на сотню миль:
Где камбала клюёт, а где ершишка.
Скажи… а…если выследить смогу,
Подкрасться и башку срубить сумею
Знакомому, одной тебе лишь, змею?—
(пауза)
Кусками пошинкуешь мне рагу?
Она
(в ужасе и страхе)
Не смей и думать так!!!
Он
Уже не смею.
Она
Прости, что на тебя кричу.
Тебе известно станет нечто вскоре…
(пауза)
Солёненького что-то я хочу.
Он
(показывая)
Солёного—не океан, но море.
Вот, хочешь съешь морские огурцы,
Уже само их море засолило.
Она
Меня тошнит.
Он
(показывая)
Берёшь их за торцы,
Полощешь в море их…
Она
(морщась)
Мне всё немило!
Скажи мне, что есть юность?
Он
Это—сон.
Она
А содержанье сна того?
Он
Влюблённость.
Но всё, чем был я удовлетворён—
Полнейшая неудовлетворённость.
Она
Мне скоро двадцать…
Он
В платьице «ламбада»
Короче узких трусиков у ней.
(Ей)
Ты—то, что надо мне!
Она
Я—то, что надо.
Он
Красивей всех и, главное, нежней.
Ты так трагически, пугающе красива,
Стыдишься ты быть обнажённой днём.
Всего массива—нет, не из пассива,
А из того, что лучшего есть в нём!
Возлюбленная, ты—моя Джульетта!
Мне очень жаль, но твой Ромео—стар,
А прошлое—печально. И всё это—
Был свыше для меня, был божий дар!
Когда смотрю на яркую такую
И восхищаюсь телом и лицом,
Я вспоминаю девушку другую,
Ты ей была сестрой и близнецом.
Ты ей—близнец. Душа не забывает!
Как вы похожи! Как похожи… Но
Так не бывает в жизни. Не бывает!—
Она уже состарилась давно.
Ты так изящна! Так эффектна ты!
В тебе был мною идеал опознан!
Но в этом мире… хуже нет… мечты,
Сбывающейся слишком поздно.
Когда-то мог я лишь мечтать посметь
Иметь такую в качестве партнёрши.
И слишком поздно я пойму, что горше
Была ты для меня, чем даже смерть.
(Она смотрит на берег, где вчера они из песка строили
песочный домик).
Она
(погрустнев)
Где дом песочный?
Он
Морем смыло след.
Я в душу заглянул, но, кроме сплина,
Там нет.
Она
Но… в нашей жизни был сюжет!
(Он снимает тёмные солнцезащитные очки, в его глазах страх).
Он
Случайно… ты—не дочь моя Полина,
Которую не видел десять лет?!
Она
Нет! Сто раз «нет!» Но даже и соври я,
Ты всё равно бы… нет, не угадал.
Он
Вы так похожи.
Она
Звать меня—Мария.
А город мой родной…
Он
(перебивая)
Магдал?
Я обделён дочернею любовью,
Я был лишён возможности любить!
Она
Вот в чём вопрос: мне быть здесь иль не быть?
Он
(кричит)
Не быть!
Она
А ты здесь жди любовь сыновью.
Он
(раздражённо)
Откуда?! Бог другим сынов даёт!
Я знать не знал, как сыновей рожают!
Она
А кто не знал, узнает в свой черёд:
Взять только ноги в руки—и вперёд.
Он
Да, ты права, тот, кто не знал—узнает.
Она
Ты чувствуешь, как что-то гонит прочь?—
За грех мы будем изгнаны из рая.
Сотрётся всё, исчезнет всё, точь-в-точь,
Как дом песочный наш, волной стирая.
Нельзя прожить всю жизнь в земном раю.—
Есть то, что изгоняет.
Он
И чревато
Тем, что башку я в скалах раскрою
И это за грехи мои расплата.
Все ваши добросовестные мамки—
Все на яичках, в гнёздышках. И тут
Они, климактерические самки,
В земном раю—никак не подойдут!
Я вычитал в Коране и мою
Смущает душу: лишь один достоин
В раю быть…
Она
Кто же?
Он
В битве павший воин.
Она
(задумчиво)
Лишь он сумеет выжить здесь, в раю.
Я--женщина, в конце концов!
Твой рай мне обернётся скоро адом.
А я хочу солёных огурцов
И квашеной капусты с мармеладом!
(Погода стала ещё пасмурней и тоскливей. На море шторм. Они
кутаются в одежды. Он сидит в одиночестве и напевает
песенку).
Он
Какая больная картина:
Летящая паутина
Холодного цвета луны.
И на излёте лета
Вернулась ко мне ты,
Одета
В шёлк цвета
Морской волны.
Сказала:--Делить не с тобой
Сморённого моря прибой
И скушно, и одиноко.—
Целуя тебя в эту ночь,
Не мог тайный смысл превозмочь
Тех слов, чьё значенье жестоко.
А утром, холодным и ранним,
В глазах твоих, леденя,
Полёт паутин филигранью
Завесил тебя от меня.
(Он подходит к ней).
Скажи, ты ощущаешь… иногда…
Стремление к душевному покою?
Она
Послушай, я беременная…
Он
Да?!
Я тоже! Но… печалью и тоскою.
Она
О чём же ты тоскуешь, глядя вдаль?
Скажи мне, что печалит, человече?
Он
Должно быть, вечер…
Она
Да, печальный вечер.
Он
Прости мою вечернюю печаль!
И в этот вечер пасмурный я в изнь…
В изнеможеньи…
Она
Скоро распогодит.
Он
Я ощутил, как жизнь моя уходит!
Она
И новая придёт на смену жизнь.
……………
Он
Ты из себя невинную не строй!
Признайся мне, сколь это ни печально,
Ведь был же НЕКТО?
(пауза)
Тот, кто был второй?
(пауза)
Присутствовавший чуть не изначально?!
Тебе он яблоко—ты помнишь?—преподнёс
И смех твой—о, я помню!—смех был звонче,
Чем если бы под перестук колёс
Серебряный звенел бы колокольчик.
Но так случилось, после он шепнул
Так тихо, так интимно, так, что мнится,
Ведь и в Писании не говорится:
О чём тебе на ухо он шепнул?
И даже бог всеведущий не слышал,
Хотя ему не слышать не пристало.
И, так как знать не удосужен выше,
То мне ты рассказать не пожелала.
И с той поры укрыла тайну в гроты
Бездонных глаз своих и взгляд глубок,
Как будто говорит, что знает что-то,
Чего не знаю я. И даже бог.
Она
Да, было НЕЧТО—то, что скрыто девой.
Но будет лучше—никому не знать.
Он
(ёрничая)
О, да! На этом—таинства печать.
Упрятано за девственною плевой.
Ты мне напоминаешь мокрощелку,
Которой грустно и она ревёт.
(Изображая участливость).
Ой, что случилось?
(Имитируя плач).
--У-у, сломали целку!—
(Участливо).
Ну ничего, до свадьбы заживёт.
(В ярости).
Не смей мне врать! Я требую: не смей!
Скажи, ты изменяла мне со змеем?!
Он так похож на то, что мы имеем,
Самцы всех видов, искуситель-змей!
Мне не по нраву все твои дружки!
Я, если злюсь, то злюсь непонарошку.
Я изрублю его на пятаки!
И с овощами сделаю окрошку!
Была вот эта мокрая слеза
Лишь пережёванным переживаньем
И в образ скромной девушки вживаньем!
(Поворачивает её лицом к себе. Кричит).
Смотреть в глаза, сказал! Смотри в глаза!!!
Все обвинят в грехопаденьи Еву.
Откроется когда-нибудь секрет.
Не растекайся мыслию по древу,
Скажи мне правду! Иль не хочешь?
Она
Нет!
Он
А в яблоке сокрыт был смысл иной
(Не то, чтоб вовсе смысл непререкаем),
Но… согрешила Ева с Сатаной
И первенец у ней родился—Каин!
Был грех. Родился Каин. А его,
Известно, поглотила преисподня.
Она
И что с того, спрошу?
Он
Да ничего!
Последствия заметны и сегодня.
Был изначально адюльтер виной,
Давно когда-то. А теперь итогом:
Процентов пятьдесят под Сатаной!
Она
А остальные, видимо, под Богом?
Он
Так что же было у тебя и змея?
Она
Ты с обвиненьем должен погодить,
Сперва должна змеёныша родить,
Его своим любовником имея.
Он
Твой старший сын, твой первенец, твой Каин
Родоначальник будет на земле
Всех сатанистов, что живут во зле!—
И мой вердикт, увы, непререкаем.
Она
Там было, помню, в яблоне дупло.—
Оно-то что тебе напоминает?
(кричит)
Остановись, пока не занесло
Туда, где выхода никто не знает!
И даже здесь, где только ты и я,
И даже здесь способна вспыхнуть ревность?!
А если наша вырастет семья,
Ты приревнуешь, несмотря на древность
Свою?! Меня?! И к сыновьям моим?!
Вы, сударь, извиниться не хотите ль?
Он
(виновато)
Проклятый змей. Должно быть, дьявол с ним.
Точнее, в нём. Проклятый искуситель!
(Она кутается в шерстяной плед).
Она
Ты помнишь, как любви мы предавались
Когда-то прежде?
Он
До сих пор люблю.
Она
Ну да. Как те конфетки по рублю,
Которые когда-то продавались.
(пауза)
Давай с тобою сходим в божий храм
На всенощную, на богослуженье.
И мы с тобой попросим бога там,
Чтоб он простил нам наши прегрешенья.
Смиренно, так,
Как подобает нам,
В коленопреклонённом состояньи,
Заступников назвав по именам,
Раскаясь в прелюбодеяньи.
(Он ложится ничком на берегу, Она некоторое время смотрит на него, затем повязывает косынку на голову, собирает свои вещи
на берегу и уходит. Навсегда. Спустя некоторое время Он
поднимается и протирает глаза).
Я крепко спал. Я счастлив был во сне!
Мне снилось, что я был с любимой вместе,
Не помня, что ушла Она и мне
С тех пор совсем не подавала вести.
Весёлой и счастливою она
Предстала мне. Такою каждый день я
Встречал её в былые времена…
И тяжело мне было пробужденье.
Очнулся я. Я встал с земли.—Ни зги.
И так вдруг захотелось в этом мраке
От… душу раздирающей тоски
Завыть, подобно брошенной собаке.
А предо мною, тишиной звеня,
Зияла ночь, как вход в каменоломню.
--Любимая, ты помнишь ли меня?!—
Люблю тебя по-прежнему. И помню.
(Уже рассвело. Он один в прибрежных ослепительно белых
крутых скалах. Внизу плещется море).
Разрушен рай. Распался наш союз.
Приливы поменялись на отливы.
В прибое плавают презервативы,
Среди медуз похожи на медуз.
Прекрасно всё! Когда б не человек—
И были бы чисты моря и чащи,
Не засорялись бы теченья рек,
И жили бы не только настоящим,
Но будущим! Прибой одно дерьмо
Выносит. Вон, качается бутылка.
(Достаёт из воды).
Довольно странно. Вроде как посылка,
А в ней внутри какое-то письмо.
(Распечатывает бутылку, достаёт письмо).
Не знал, что я от писем так зависим,
Волненье даже чувствую… Что там уже?
(Читает).
«Не жди напрасно, милый, больше писем.
Я замужем».
Мистическое что-то есть у чисел,
У звёзд и слов, что в голову, скользя ужом,
Вползают мне…
(Перечитывает).
«Не жди напрасно писем.
Я замужем».
Слова такие есть, что, если втиснем
Мы в память, то займём пространство там уже:
(Перечитывает).
«Не жди напрасно, милый, больше писем.
Я замужем».
Ведь было время—достигал я высей!
А нынче—ниже всех глубинных залежей
От слов в письме: «Не жди напрасно писем.
Я замужем».
(Садится на колени в песок).
Красивою она была!
Лишь будущего не было…
Груди её—парабола.
(Чертит на песке: У=Х2/5).
Бёдра её—гипербола.
(Чертит на песке: У=Х/5).
И в памяти, обломков груде,
Искал фрагменты, в кровь изодран:
Параболоидные груди,
Гиперболоидные бёдра.
(Пауза).
Я виноват, во многом виноват,
И, сам собой казним и презираем,
Да буду осуждён за это в ад!
Возлюбленную одарите раем.
Я много из Писания забыл,
Но на одни слова хочу польститься:
«Тому, кто много в жизни сей любил,
Простится много, многое простится».
(Он сидит на берегу. Смотрит вдаль, пытаясь заглянуть за
горизонт).
Два месяца я жил на берегу,
Как потерпевший кораблекрушенье…
(пауза)
Сказать, что было трудно—не могу,
Особо не испытывал лишенья.
Еноты растерзали мой рюкзак:
Брезент крепчайший в трёх местах распорот.
С енотами попался я впросак,
Но не испытывал жестокий голод.
Однажды даже шинковал змею,
Как колбасу, на тонкие кружочки.
Бакланов яйца раз я ввёл в меню,
Сварив тогда вкрутую их, «в мешочке».
Шакалам доставались потрохи,
Сожравши их, они истошно выли.
Ну как бы объяснить через стихи?—
Как в фильме вой собаки Баскервилей.
Я ел моллюсков, мидий, черепах,
Закусывая диким виноградом.
И лишь одно вселяло в душу страх:
Застигнутым быть в скалах камнепадом.
Пять раз мне глыбы целились в башку,
Пытаясь размозжить меня, размазать.
А я всё продолжал на бережку
Жить, наслаждаться и по скалам лазать.
Баклан швырял со скал меня,
Но даже и не ранен был нигде я.
А «сентября шестнадцатого дня
Де Бержерак пал от руки злодея».
В пещере жил, как в бочке—Диоген,
Мне рай земной был никогда не скушен.
Но рай земной, точь-в-точь, как Карфаген,
Он обречённым был. И был разрушен.
Я просто жил, напастей не ища,
Но близок был всегда к их эпицентру:
Я опускаю на яйце клеща,
Но не забыть на жопе скалапендру.
Я кеды снял, остался босиком,
Спустил штаны, трусы и осторожно,
Нет, не давил её, а снял щелчком
И не укушен потому, возможно.
Свои солнцезащитные очки
В шторм утопил—о, горе мне, о, горе!—
А рядом двое, в штормовом том море,
Утопли с драбадана, мудачки.
И электрический гигантский скат
Мне брюхо не вспорол хвостом, и всмятку
Не выпустил кишки. Но местный гад
Зачем-то распорол мою палатку.
Я забывал, что потерпел я крах,
Что письма лишь в бутылках, не в конверте,
Сюда придут. И был животный страх,
Когда в глаза своей глядишься смерти!
И это придавало остроты,
И появлялся интерес—соваться
(Значенье слова «интересоваться»).
Вся жизнь над пропастью! И с высоты
Я в жизни мог в любой момент сорваться.
И я извлёк тогда один урок:
Да, в этой жизни я—отнюдь не лишний!
Есть кто-то, кто всю жизнь меня берёг!
И этот кто-то есть Господь Всевышний!
…Я спал на берегу, но я проснулся,
Когда мне на лицо взобрался краб.
И, пробудясь, я в страхе содрогнулся:
Эх, дотащиться как-то до утра б.
Мой взгляд той ночью отдыхал на звёздах,
Я вслушивался в ропот волн глухой,
И я вдыхал в себя хороший воздух,
А выдыхал—как все из нас—плохой.
( Чем далее, тем Он становится всё более вызывающе
самонадеян и рискованно раскован).
В моей подружке Кате, акушерке,
Сбылась моя наивная мечта:
Через неё прошли все мокрошшелки,
Что населяют здешние места.
Мне весело. И я смеюсь, как мальчик,
Когда, средь прочих множества утех,
Целуя каждый тонкий длинный пальчик—
Я вздрогнул!—я в уста целую всех!
Джордж Байрон что-то вроде ностальгии
Испытывал… Наивная мечта
Его: «Поцеловать в одни уста
Весь женский род!»--(В одни!.. А не в другие…)
И возникает чёткость, стройность, ясность
В концепции несбыточных идей!
И чувствую невольно сопричастность
К рожденью всех в окрестности детей!
Любовь и страсть—они имеют свойство
Расти, расти и… исчезать во мгле.
И в этот миг я ощутил отцовство
Ко всем живущим людям на земле!
Я мог бы подарить по детке
Всем женщинам, всем женщинам земли!
Лишь нужно, чтоб по живчику в пипетке
Им всем по белу свету разнесли!
И чтобы эти живчики ввели
На радость каждой яйцеклетке!
(Погода—уже зима, идёт снег. Он напевает грустную песенку:
музыка—траурный марш Л. В. Бетховена, слова—его).
Я с аквалангом уходил под лёд.
Струилось сверху тихое сияние
И был так незаметен переход
Воды в её иное состояние—
В прозрачный лёд: на грани—пузыри
Серебряные тихо колыхались.
Я взял фонарь себе в поводыри
И мы с ним в бездну мрака опускались.
Что видел я?—Лишь леер возле рук.
Что помню?—Ощущенье, будто я—не я.
Возвышенное помню состояние
И тьму вокруг, одну лишь тьму вокруг.
Я помню, как ходил вниз головой
По льду, всё дальше уходя от майны.
И как во тьме витало гробовой
Присутствие и близость вечной тайны.
Фонарь во тьму врезался, словно бур.
Но более всего при погружении
Сильнейшее я помню искушение—
Порвать с землёй соединявший шнур.
Когда бы я—да раствориться мог
В природе, то в божественном наитии
Распутал бы я тайн земных клубок
И смысла жизни сделал бы открытие!
Но—не дано…
(Песенка спета).
Занавес.
ЭПИЛОГ.
Выходит Автор. Поднимает с земли засохший цветок,
рассматривает его.
Автор
Сухлый цветик в скошенном лугу.
(Оглядывается по сторонам, глядит вверх).
Мутно-жёлтый месяц на ущербе,
Сиротливое гнездо на вербе…
Господи! Я видеть не могу!
Было! Жизнь цветущая была!
И была весна в цветущем крае!
В небе паутинка проплыла,
Как напоминание о рае.
И людей любимых грустный взгляд—
Свет немой печального укора.
Господи! Да в чём я виноват?!
Занавесь мои глаза от взора!
Ты ведь знаешь, как слепят глаза
Призраки недавнего блаженства!
Так яви своё ты совершенство!—
И была дарована слеза.
(Автор проводит рукой по глазам. Идёт к себе домой, где на центр стола кладёт засохший цветок и по углам стола четыре тома книг, на обложках которых оттиснёны имена их авторов).
Джордж Гордон Байрон. Уильям Шекспир.
Эдмон Ростан. И ты, Распятый.
Я вас позвал придти ко мне на пир,
Меж вас, великих,--здесь!—я буду пятый.
Вы—соотечественники мои
И современники мне—тоже.
Я наступал на хвост змеи,
Я знаю ужас смертной дрожи!
Я молча свой удел приму,
Но… перед тем, как я исчезну,
Скажу: вы те, благодаря кому
Весь этот мир не канет в бездну.
Я из Корана вычитал вчера
И до сих пор не покидает дума,
Что человек—из глины гончара,
А гений создан—из ОГНЯ САМУМА!
И, сидя высоко, Гончар Всевышний
Следит пристрастно, кто здесь станет лишний.
И сказано в Коране дальше: гений
Когда-нибудь окажется в геенне.
Закончился двадцатый век,
Второе с Рождества тысячелетье.
Так что есть истина?!—И человек
Бормочет лишь невнятно междометья.
Уже рубеж тысячелетья пройден,
Двадцатый век—лишь пепел и зола.
Вот, он настал!—Тот Величайший полдень,
Предсказанный, в борьбе Добра и Зла!
Вы спросите, что я имел в виду?
Лишь здесь, средь вас, великих, я признался:
Предсказанный в двухтысячном году
Армагеддон—уже!—он состоялся!
Он состоялся—да!—в моей душе,
В одной душе исход решался битвы
Тысячелетий двух на рубеже!
И снова мир спасён! И для молитвы
Я вас позвал на пир… Быть может, бред?..
А, может, мне Армагеддон приснился?..
Что изменилось за две тыщи лет?—
Всё! Только человек не изменился.
Катарсис—очищение души,
Душа умылась кровью и слезами.
Всё! Занавес! И свечку потуши,
И вечными любуйся небесами!
(Мысленно Автор переносится авиарейсом Екатеринбург—
Петропавловск-Камчатский на берег Тихого океана).
Позади вся Россия, впереди—океан.
Я и брат, мы у кромки прибоя.
Здесь живёшь ты, здесь дальний предел россиян.
Я о главном хотел бы с тобою.
Не перечь мне, прошу. Ведь не ведаешь ты,
Я ж предчувствую, жизнь—в эпилоге.
Я в скитаньях дошёл до последней черты
И мне далее нету дороги.
Мой единственный брат, мой двойник. Я умру.
Пусть же тело сожжёт крематорий,
Ну а прах, завещаю, развей на ветру
На твоём океанском просторе.
Точно так же, на тридцать четвёртом году,
Точно так, всё совпало до года,
И Иисус скорбел в Гефсиманском саду,
Ощутив приближенье исхода.
Ну, скажи мне:--Вот здесь…на крутом берегу…
В волны брошу, чтоб вечно слились в них…
Твои мысли…Но прежде…но прежде сожгу
Всех стихов твоих тысячелистник…---
Ну а если в предчувствиях я обманусь,
Если эти предчувствия лживы,
Я к тебе, к океану, к вулканам вернусь,
Мой двойник, и мы встретимся, живы.
Завещанье ж моё да останется в силе:
Прах мой бренный предай океанской могиле.
Занавес.