Замечательно талантливый, ушедший из жизни в 2010 г. писатель Александр Белокопытов написал однажды одну из лучших своих книг «Рассказы о Литературном институте». Поскольку Московский Литературный институт им. Горького на Тверском бульваре - моя родная альма-матер, скучаю по его былой атмосфере и предлагаю вам прочесть фрагмент из этой книги, чтобы вы хоть немного прониклись атмосферой нашего пришедшего ныне в упадок, а некогда знаменитого «храма муз». Всё, о чём рассказывает здесь автор - чистая правда.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
ИЛЬЯ ГРЕБЁНКИН ОТКРЫВАЕТ СЕЗОН В ЦЕНТРАЛЬНОМ ДОМЕ ЛИТЕРАТОРОВ
Собравшись в сентябре 1988 года на открытие нового сезона в ЦДЛ и твёрдо решив произвести там фурор, показать, что в литературном болоте не одни только лягушки квакают, знаменитый писатель-фантаст, студент-третьекурсник Литературного института Илья Гребёнкин видел перед собой проблему только в том, как добраться от туалета до сцены голяком, чтоб не застукали. Где-то схорониться до времени и, презрев всё писательское начальство, даже отодвинув их в силовой борьбе, если понадобится - в самый торжественный момент выйти на сцену и самому открыть сезон. Да так, чтоб никому мало не показалось! Объяснить народу, что такое настоящая литература, а что - нет. А то его - не печатают. То есть печатают, но мало. В журнале "Техника-молодёжи" в основном, есть там у них поэтическая рубрика.
Готовился Гребёнкин к этому мероприятию месяца два, не меньше, очень тщательно. Всё продумывал, просчитывал, вникал во все детали, мелочи, потому что именно мелочь какая-нибудь всегда и сбивает все великие дела насмарку.
Конечно, у него были близкие люди - знакомые и приятели, посвящённые в это мероприятие. А приятели эти - сами ещё те! С энтузиазмом подсказывали ему, что да как лучше обставить, чтоб фурор был похож на землетрясение. А сами потихоньку посмеивались: ох, и весёлая заварушка намечается! А когда поняли, что выступление - дело решённое и входит в самую серьёзную стадию, многие засомневались: а стоит ли вообще выступать? и даже как бы испугались. Стали говорить ему:
- Слушай, Илья, ты ведь и так уже знаменитый, может, не надо тебе выступать? Мало ли что, могут и в милицию захапать?
Конечно, они уже испугались, что всё это и их может коснуться, если его загребут, он их за собой потянет...
Но Гребёнкин был непоколебим:
- Конечно, я и так уже знаменитый, кто спорит? Но я своим выходом желаю всем показать, что настоящая литература ещё не умерла, особенно фантастика. Сколько её ни замалчивай, она всё равно пробьётся! Все меня сразу узна'ют и будут печатать. А то меня не печатают. А милиция меня не пугает.
Короче, накрутил он себя, как будильник, который должен решительно прозвонить, когда нужно. И назад хода - нет.
Далее, по выходу на сцену, план действий был таков. Сначала, для разогрева и на закуску, уже в голом, но гордом виде, почитать свои фантастические стихи. Затем, как бы во втором отделении "концерта", прочесть главу из "Книги изречений" чтоб все уже наелись до отвала. Называлась она "О лишении девственности".
Книгу он только что закончил, чему сам был нимало удивлён, что она вообще состоялась. Несколько раз прочёл её в узком кругу, все были в неподдельном восхищении, без дураков. Вопрос о том: гениален Илья Гребёнкин или нет? - был снят сам собой.
А раз так - надо действовать, и немедленно. Побыстрее донести до слушателя, накормить, так сказать, его с ладони... А там народ и потомки разберутся: кто прав, кто виноват? Потому что правды без борьбы не добьёшься. А для того, чтобы раз и навсегда снять последние сомнения, хорошо бы ещё перед самым выходом засосать бутылку коньяку.
- Правильно, Илья! Молоток, - поддержали приятели. - А то вдруг дрогнешь перед выходом и никто твою речь не услышит, весь труд коту под хвост... - сами они заранее дрожали от его выходки, но подначивать продолжали.
И тут, дня за три до открытия, Илью посетила совершенно фантастическая мысль: мало того, что он будет выступать голым и прочитает главу "О лишении девственности", надо ещё на заднице написать "СП СССР"! И по завершению выступления показать зад народу и пригласить всех немедленно вступать в ряды Союза писателей СССР! Это будет всем фурорам фурор!
Он ходил в крайнем возбуждении, упиваясь восторгом по поводу счастливой находки и изрыгая временами хохот... Оставалось дело за малым: написать всё это крупными буквами на заднице несмываемыми чернилами. Но все приятели, которые непосредственно участвовали в подготовке и помогали ценными советами, вдруг решительно от этого отказались. Не захотели ни под каким предлогом, и даже перестали заходить в его комнату в общаге. Дело выходило настолько серьёзным, что все друзья поспешили откреститься от него и сидеть тише воды, ниже травы... А уж писать надпись - избави Бог! - это они сочли чистым самоубийством. Ведь надпись - это вещественная улика.
Тогда Гребёнкин заметался... Что делать? Эта надпись по ценности заложенного в неё смысла может перевесить всё остальное выступление. А сам он написать не сможет, даже при помощи зеркала. Он потыкался, потыкался, но все приятели продолжали бежать от него, как от огня... Тогда он пришёл ко мне с просьбой сделать эту надпись: всего-то шесть букв, трудно, что ли?
Я подумал и сказал:
- Илья, ведь тебя после выступления неминуемо загребут в милицию, а там в два счёта расколят и ты меня тут же сдашь... - я помнил, что сам ещё учусь, и если он меня сдаст, то меня, конечно же, немедленно отчислят... А у меня головной боли и без этого было предостаточно.
Он стал горячо и запальчиво доказывать, что не сдаст меня никогда и ни при каких условиях. Я ещё подумал и сказал:
- Дай мне честное слово, что не сдашь?
Он - дал. Честного слова мне было достаточно, и надпись я ему сделал. Шесть крупных букв, красной несмываемой краской. Как он и просил... Красиво получилось. Я пожелал ему удачи и не слишком пострадать после "акции".
Сам я в ЦДЛ не пошёл... Я не любитель каких бы то ни было открытий и закрытий, а тут ещё выступление Гребёнкина... Мне это было бы видеть больно. И никто из близкого его окружения не пошёл... На всякий случай, из самосохранения.
Открытие сезона получилось именно таким, как и предполагал Илья Гребенкин, даже - фантастичным, фортуна улыбнулась ему во весь рот...
В ЦДЛ он прошёл, как и все остальные, по пригласительному билету - никаких проблем. Запершись в мужском туалете, засосал бутылку коньяку, разделся догола и, оставшись в пальто и башмаках, стал пробираться по закоулкам ко внутренней стороне сцены... Благополучно добрался, прилежно исполняя роль кого-то из необходимых здесь людей - может, рабочего сцены, может, монтировщика декорации, может, кого-то ещё... Да мало ли кого? Во всеобщей суматохе его не остановили, и он спрятался где-то в уголке, затаился, поглядывая на часы... Часы на руке он оставил на всякий случай. В пространстве-то он хорошо ориентируется, а время - чересчур хитрая штука: то сжаться может, то разжаться... Хрен его точно определишь. А с часиками - хорошо, чтоб семь часов вечера не проспать. А осталось то всего несколько минуток, чтобы фурор начинать...
А за кулисами в этот момент шла последняя подготовительная работа, самый ажиотаж. Всем было не до какого-то Гребёнкина, чтоб его выслеживать и ловить...
Когда секретарь Союза писателей СССР Роберт Рождественский (он был назначен ведущим) собрался выйти на сцену открыть вечер - тотчас перед ним, как метеор, вылетел Гребёнкин и торжественно объявил:
Я - Илья Гребёнкин! И сегодня я открываю новый сезон в ЦДЛ! - и сбросил пальто ...
Все, по ту и по эту сторону, смотрели на него изумлённо и в полном недоумении: что происходит? кто это такой? Рождественский и другие руководители мероприятия заметались в панике... В зале непонимающе захихикали... Кто-то предположил, что это, наверное, свежий ветер перестройки и мужика специально загримировали под голого, для новизны и остроты восприятия, значит - так надо. Все дружно захлопали и зааплодировали...
Илья громко начал читать "Каннибалов" - своё знаменитое стихотворение... Немедленно вышел Рождественнский и попытался увести его... Гребёнкин не дался и начал аппелировать к народу... Рождественский попытался что-то глупо объяснить, потом растерянно развёл руками и ушёл... В зале поднялся хохот... Гребёнкин улыбнулся и продолжил чтение... После этого выходили ещё знаменитые писатели. Давили его авторитетом, пугали, но он лишь небрежно отмахивался, бегал по сцене и уйти отказался...
Рождественский в отчаянье ломал себе пальцы вместе с руками... В зале, помимо чиновников-руководителей Союза писателей и прочей почтенной публики, сидела в почётной ложе супруга президента СССР Раиса Горбачёва с женой индийского посла... Они были приглашены в качестве почётных гостей...
В изнеможении Рождественский вышел ещё раз и сказал:
Илья, я - сам поэт, я вас очень понимаю... Но сейчас уйдите, пожалуйста, со сцены и посидите пока на стульчике... А потом мы вам слово дадим. Обязательно дадим!
Наивный человек был Рождественский. Гребёнкин категорически отказался и перешёл к "Книге изречений"... А именно - к главе "О лишении девственности". Запахло жареным. Все наконец поняли, что мужик-то - не загримированный, а - голый! Натурально - голяком! В зале поднялся хохот и визг... Обстановка накалилась до предела... Была немедленно вызвана милиция... Она не замедлила приехать.
Увидев появившиеся милицейские фуражки и торопливо жестикулирующего Рождественского, Гребёнкин понял, что грядёт развязка, и прочитал ударное четверостишие "Десятиклассницы": "В школу идут на мучение, дрыгая глупыми ляжками... А на линейках и митингах всем им потыкаться хочется..." После чего показал зрительному залу голую задницу, нагнулся и громко, торжественно произнёс:
- Это - Союз писателей СССР! Прошу всех вступать в ряды СП СССР!
В зале поднялся неистовый рёв! Милиция мгновенно кинулась к Гребёнкину и унесла его со сцены. Раздались дружные продолжительные аплодисменты...
На следующий день радио "Свободная Европа" передало: "Перестройка в России началась с того, что новый сезон в ЦЦЛ открыл голый мужик!"
Гребёнкина увезли в Бутырку... Держали больше двух месяцев. Пытались расколоть насчёт надписи: кто писал? Меня он не сдал. Ну, он же мне слово дал, поэтому я особенно не удивился.
Потом уже, через полгода примерно, он рассказал, что пытали его действительно сильно, любыми способами хотели расколоть, кто помог с писаниной? Но он твёрдо стоял на своём: он сам. А человек он всегда был упорный, до маниакальности, выстоял... Несколько раз возили на обследование в институт Сербского... Потом на три месяца отправили на принудительное лечение в дурдом... Потом отпустили... Потом, в начале 1990-х годов, Гребёнкин всё равно не успокоился, выходил весной на пешеходный Арбат, голый, с плакатом: "Разда'лись в небе трели птичьих голосов - ПОЭТЫ МИРА ходят БЕЗ ТРУСОВ!"
Я думаю, что здорово ему помогла тогда перестройка. Сделай он это чуть раньше, при Брежневе или Андропове, его бы обязательно законопатили надолго, прежде всего - за "идеологический подрыв социалистического строя"... Вычислили бы и меня... Так что перестройке на тот момент: спасибо. Ну, тогда она ещё совсем юная, нежная была, никто и не думал, что скоро она в такого монстра выродится... А тогда такие мероприятия и акции были ещё в диковинку и воспринимались на ура. Это потом уже многие начнут бегать голяком, гадить на столах, разводить педерастию и всё это будет в порядке вещей, никого уже ничем не удивишь. Так что Илья Гребёнкин был - первопроходец. За что ему и лавры. А остальные - фуфло.
Выйдя на волю, он ничуть не изменился. Не повлияла на него ни Бутырка, ни принудительное лечение... Таким же вышел - бодрым, энергичным, по-прежнему энтузиастом всех хороших и умных дел.
Конечно же, сразу после "открытия сезона" из Литинститута он был отчислен. Но, что самое забавное, продолжал жить в общежитии как ни в чём не бывало... Занялся коммерцией, продавал копчёную свинину, а потом - перешёл на торговлю книгами, разжился немного деньгами...
И иногда, посиживая вечером за чаем, рассуждал, чтобы ещё такое выкинуть и отчебучить, чтоб произвести фурор?.. Но ничего более оригинального придумать не мог. Да и что можно уже придумать после славного выхода на сцену ЦДЛа? Конечно - ничего.
Перестройка к этому времени как раз вошла в полную силу, в самый раж... Рвала на части и метала всё вокруг: и судьбы, и самих людей... И скоро жизни нашей беспечной пришёл конец. Всех, кто не студент, повыгоняли из общежития... И хороших, и плохих... А плохих у нас не было... Все разъехались, кто куда... Выпали в открытый космос, рассеялись в пространстве...
А Илья Гребёнкин в Казахстан направился, к Байконуру поближе... Там хорошо.
примечание:
вверху на странице фотография А.В.Белокопытова.
Александр Владимирович Белокопытов родился в 1960 г. в селе Алтайское Алтайского района Алтайского края. После школы поступил на филологический факультет Горно-Алтайского педагогического института. Спустя два года оставил учёбу и переехал в Томск. Работал грузчиком, художником-оформителем, сторожем, охранником, кочегаром, гончаром на керамическом заводе, осветителем в театре. Некоторое время работал на Севере, в посёлке Пудино. В 1986 г. Белокопытов поступил в Литературный институт им. Горького в Москве. После его окончания остался жить в Москве. Первая книга рассказов Белокопытова «Своя рыба и река» вышла в 2002 г. в Москве. В 2003 г. в Москве издан сборник его прозы «Кураж и невезуха». Последняя книга – «Деревья как люди» – была опубликована в 2006 г. Скончался А.В.Белокопытов в 2010 г. в Ессентуках.
Из аннотации к книге «Кураж и невезуха»: «Рассказы Александра Белокопытова в современной русской литературе представляют собой уникальное явление, они продолжают традицию Михаила Зощенко. Однако автор не пытается подражать знаменитому сатирику, у него исключительно свой взгляд на мир и людей. Его блестящие рассказы смешны и трогательны, ироничны и самоироничны, остры и точны, как мгновенные вспышки магния, освещающие нашу грустную жизнь».