Дверца распахнулась.
Пыльно.
Прошло лет 5 а может и больше.
Шкафчик грязный, полупустой.
Присел на корточки пытаясь найти нужную баночку.
Должно быть несложно; их там всего 2.
Третья разбилась много лет назад.
Давно надо было поставить в чулане лампочку;
Сам он большой, а вещей там практически нет.
Рука потянулась к вороту.
Снял аккуратно повешенные на рубахе очки и не раскрывая их покосился на банку.
Вроде оно.
Дверца чулана, на пружине, громко захлопнулась.
баночка уселась на столе.
Сидит напротив. Молчит, не трогает.
Черная сорочка заправленная в темные брюки застегнута до последней пуговицы.
Спина ровная, взгляд уже давно не отчаянный-смиренный.
Волосы черные, до плеч.
Оглянулся назад.
Из дверей распахнутого балкона светит утреннее солнце.
Идет мелкий, медленный снег.
Из-под тонкого слоя белоснежного одеяла торчат сиреневые бутоны.
Ранняя весна украшает веточки деревьев белыми снежинками,
а скамейка под навесом дожидается своего хозяина.
Вишня уже цветет.
И кажется, что там так чисто, что ступив туда ты опорочишь эту естественную красоту.
Баночка пыльная. Закат был сделан давно. На желтой металлической крышке видны вмятины.
Ткнул пальцем в банку.
Грязную, старую банку.
Оглянулся назад, а там только идеал.
Банка все лежит.
Там где когда-то была этикетка еще остался присохший клей и кусочки неаккуратно оторванной бумаги.
Банка была то ли из-под клубничного варенья, то ли из-под орехового.
Когда он закатывал туда радость, тогда давно, сосуд сам был не важен.
Пять лет к баночкe не прикасались.
И эти пять лет цвела вишня.
С каждым годом она становилась все красивей
А снег казалось приобретал какую-то ангельскую воздушность.
Идеал.
С каждым раскрывшимся бутоном становилось ясно, что радость и наслаждение совершенно разные понятия.
Первое мимолетно, обманчиво.
Истинное наслаждение может сочетаться с одиночеством, раскаянием и самопознанием.
Стремясь только к красоте он отторгал все.
Наслаждаясь отражением своих собственных страданий он довольствовался тем, что познал абсолют.
Рукой поправил очки. Оглянулся назад.
наискосок лежавшая на скамье книга трехстиший покрывалась тонким, белым слоем.
Он знал, что сколько бы не шел снег, корешек ее всегда будет виден.
Оставляя за собой хрустящие следы, он подошел к книге.
Его силуэт на скамье только дополнял вид этого идеального пространства.
Время там размеренное, не живое.
Баночки больше нет.
В этом году вишня цвела еще краше