"Не выходя со двора,
можно познать мир.
Не выглядывая из окна,
можно видеть Дао".
Лао Цзы
В углу, точнее - в двух прямых углах,
на первый взгляд совсем ни в чём не схожих,
усталость останавливает шаг,
как шаг сдаёт подвыпивший прохожий,
и тело, приняв след знакомых поз:
во тьме - плашмя, при свете - в форме стула,
становится подобием скульптуры,
бессильной скрыть постзрелый сколиоз.
Усталость останавливает взгляд
на том, что отвратило жажду риска,
желание сменить угрюм-фасад,
в безликости своей такой капризный,
как будто стены эти, потолок,
в соавторстве рождающие угол,
и есть навечно твой скупой мирок,
где в будущем едва ли даже уголь
заляжет в недрах Времени пластом,
в котором мы - заложники факиров -
прокатанные скорбных дней катком,
ампир отринув, слугами вампиров
став по веленью выцветших сердец,
оставим слепок бездыханной тени
своих надежд... хранимые лишь теми,
кто замолчал, как некогда чернец...
Но прежде здесь, где наш скупой мирок
зрачок ласкает светом чёрной лампы,
календарём, пером, прозреньем строк,
что мир от зла спасут едва ли ямбы,
здесь, в зоне игр пираний, торжества
суть Временем клонированных клеток,
судьба разделит нашу жизнь на два,
где часть вторую замуруют в склепах
учтивой мимикой холёного лица,
губами, повествующими резво,
с претензией на роли мудреца,
всезнайки уцепившимся за кресло
до гробовой доски, оставив нам
удел сгорать в углах... и видеть Дао
сквозь занавес того, чего не стало,
всё чаще обращаясь к небесам.
Взор, встреченный незыблемостью стен,
скосится влево - в зону пыльных окон
в надежде хоть каких-то перемен,
но, обманувшись, как бы ненароком
пересечёт границу тех краёв,
где щедрая во власти Мнемозина,
вновь наломать не даст в безумьи дров...
и, жадная до жертвы гильотина,
останется - надолго ль? - не у дел...
О, страж владык едва ль любим ночами,
и там, где возглас слышен: "Я б хотел!.." -
желаемое всё же получает
от тех, кто оглашает оборот
в иной строке с учтивым придыханьем:
"...Вы наш гарант, надежда и оплот!" -
лакейское освоив заиканье.
Пересеченье стылых плоскостей,
не став пространством образа в иконе,
подарит щедро жалкий мир страстей,
в котором семь цветов на небосклоне
волненьем тронут лица лишь слепых,
не посягнув на сумашествье зрячих,
где тень Савонаролы вновь маячит,
спасающий - в костёр! - бросая стих...