НИКОЛАЕВЫ…
В Кытлым я приехала перед "днём работника леса". Наш "газик" уже проскакал по делянкам и остановился возле конторы. И тут я увидела Нину. Она вышла на конторское крыльцо в телогрейке, под пуховым платочком ясные, ясные (синие, это верно, не в этом же дело!), очень ясные глаза. Мои попутчики, местные начальники, закивали: "Это Нина Николаева, наш завхоз, женщина редкостная, к тому же героическая и единственная на район, у неё девять детей. Да ещё депутат".
…На завалинке сидели молодые ребята – семечки дождём. Мне кажется, я научилась безошибочно вычислять таких ребят. Из компании "трудных". И вот Нина к одному: "Да как давно не видела – да как вырос – да когда в армию – да не узнать – да какой хороший, да какой пригожий – да когда-то и мой Вовка таким будет…" Ох, знала я, что значит для такого парня и это материнское причитание, и эта маленькая рука на глупой и лохматой его голове.
В дом Николаевых на улицу Строителей 18 я пришла, когда Нины не было дома. У ворот стоял мальчик-с-пальчик и выкручивал дыру на колготках. Не отрываясь от дела, он пропрыгал на одной ноге до крыльца – меня проводил – и сразу дал обратный ход, таким же скоком. Видимо, приносить в дом дыры на колготках за доблесть не почиталось.
На крыльце сидел сам Николаев, Виктор Петрович, чего-то колотил. Познакомились. Действительно, в дому четыре сына и пять дочерей – старшему, Вовке, 13 лет, младшей, Раечке, четыре месяца. Я спросила, не страшно ли: столько детей!
- А чего страшиться? Вырастут, вода вымоет, хлеб выкормит. А то что – одного да двух… Так народу не будет совсем. Мы будем пополнять за всех (смеётся).
- У меня двое – и то я считаю, что я мать-героиня.
Я и не слышала, как во двор вошла Нина, под её прикрытием двигался, не отпуская дыры, маленький Саша.
- Здрасьте, Нина.
- Здрасьте. Дак почему вы сидите на крыльце-то?! Ой, ну надо же какой! Человека на крыльце принимает!.. А я в школе была.
- Мама…
- А ты колготки почему так? Иди сними скорее, надень шортики. Он сам одевался сегодня, встал, ещё и Настю в ясли отвёл, он у нас взрослый.
- Сколько же этому взрослому лет?
- Четыре годика, пятый.
Это только самое-самое начало, я ещё не вошла в дом. А потом, в доме, мы говорили о том о сём, ну и о семейных делах, конечно.
- Нет, пусть женщины рожают, государство помогает много. Вот смотрите: в школе бесплатное питание – а иначе мне за каждого надо было бы два рубля в неделю отдавать.
- Мама, у меня рука болит!
- Саша, я разговариваю, тихо. Болит рука, правильно, но я разговариваю – и тихо! Поговорю, потом с тобой буду разговаривать… Значит, по два рубля за каждого – это я говорила. Шестьдесят рублей государство дает как пособие на детей. Конечно, желательно бы получать его после восьми лет, а не до восьми, тяжело после восьми. И через почту я ещё 27 рублей получаю, горсобес доплачивает. За многодетность, наверное. В магазине меня все пропускают без очереди, это безо всякого. В промтоварном тоже, если что есть, не отказывают: это, мол, на твой садик. Это продавец так (смеется)… Редко в глаза, а за глаза сплошь и рядом говорят: "Куда ты их". Некоторые просто смеются надо мной. Я не бываю в декретах, я просто стесняюсь, думаю, вот – люди осудят, а потом рожу – пусть говорят!
- Как без "декретов"?
- Да так, работаю, а потом – ну, день-два там остается, чувствую – сдаю и ухожу (смеется). Я стесняюсь, просто стесняюсь.
- Вам сколько же лет, а?
- Мне много, тридцать три.
- Больше двадцати восьми не дашь.
- Женщина с каждыми родами омолаживается на пять лет. Саша, принеси большие фотокарточки. Большие, где мы всей семьёй сидим, которые дядя Саша Дёмин нас фотографировал…
Ну хоть бы в доме беспорядок был… Или хоть бы знала Нина, что корреспондент в гости заявится – потому и прибрала. Вот начальники про неё сказали: "Женщина редкостная, единственная на район". А она обыкновенная, она нормальная – такая, какими были тысячи наших бабушек. У моей Татьяны Семеновны было двенадцать детей, а у вашей сколько?.. Это мы в глазах бабушек – увидь они наши куцые семьи – редкостные и единственные на район. Я, конечно, понимаю: другие времена и всё прочее, но – всё-таки…
- Мне покоя никогда не будет – это я знаю… У меня подруга врач, она говорит: "Ой, Нина, это же тебе волынка на всю жизнь". Я говорю: "Надя, ну а что бы я делала?! Я не представляю… Ну что бы я делала?" Ну, для чего мы живём? Ну, не для себя же! Жить вот вдвоем, мне кажется… надоели бы друг другу. Не знаю, это мои понятия… В роддоме я потихонечку под одеялом вязала всем носки. Врач в последний день у меня нитку заметила в тумбочке: "Николаева, ну что ты делаешь?!" (смеется). Я не знаю… женщины спят, а я не могу даже спать.
…Вот соображаю, сколько лет назад это было – наше первое знакомство, если тогда младшей Николаевой была Раечка и ей было четыре месяца, а теперь младший Николаев уже Ванечка, а не Раечка, и ему семь месяцев, а Раечке скоро четыре года. Они оба – и младший наследный принц Ванечка, пятый сын, и Раечка – были у меня в гостях этой осенью. Правда, не по весёлому поводу. Нина приехала с ними и с Наташей, второй по старшинству, определять Раечку на операцию в институт травматологии и ортопедии – врожденный и просмотренный врачами вывих бедра. Мы с Ниной повели Раечку в больницу – в неведомую и страшную, и она кричала на все три этажа, когда две женщины в белых халатах отрывали Раечку от Нины. Наташа осталась с братом – деловито и спокойно, и Нина не делала ей никаких особых наставлений.
А вечером мы пошли с Наташей в зоопарк. Перед самым закрытием – мы были там совсем одни – бродили, сами слегка похожие на тех, кого рассматривали. Наташке четырнадцать… Она сама признается, что любит "поговорить". А Нина: "С работы приду – Наташа всё приберет, обед сготовит". Ну, конечно, с помощниками, они у неё на побегушках: ты – картошку чистишь, ты – лук крошишь, ты – морковку трёшь. А Наташа – шеф-повар. И в школе в основном пятёрки, ни одной тройки.
На обратном пути зашли в магазин канцтоваров. Наташа четыре дневника купила и несколько альбомов для рисования. А потом ещё арахису в гастрономе: старшая сестра едет из большой столицы!
Недавно перебирала старые письма, нашла первое после после нашего знакомства с Ниной письмо:
"Дети все здоровы, ходят в школу, в садик, в ясли. У нас две коровы, тёлка, одиннадцать овец, поросята. Николаев сейчас занимается хозяйством, мы его зовём завфермой. Маленькой моей восемь месяцев, очень интересная девочка. Она у нас вместо куклы, ребята все её таскают на руках. Николаев, как обычно, говорит, что эта лучше всех. Это он про всех так говорил…"
Видеть, как дочка лежит в белой палате загипсованная, с пересохшими губами, Николаев не смог. В Свердловск не ездит. Нина сильнее его, умеет не плакать. Умеет смеяться и рассказывать сказки Раечке и другим малышам в воскресные дни свиданий. Эти часы достаются ей – дорога-то не с Химмаша на Уралмаш… Приезжает утром (ночь в пути), а вечером уже надо уезжать – в Карпинске будет ждать муж с мотоциклом, чтобы быстрее к грудному ребенку.
- Я другой раз – придут с улицы, ага: Вовка здесь, Наташа здесь, Витька здесь, Кольки нет, Настя, Саша, Лена, Ваня на руках, Вика… Ой, сколько же ещё? Ещё одной не хватает. Я сосредоточусь, потом уже начинаю искать (смеется).
Почему-то больше других я любила в детстве рассказы матери о том, как их семья – пятнадцать человек – садилась за стол и как без обеда оставался тот, кто опоздал хоть на минуту. Подозреваю, что к моим восторгам и хорошей зависти (дух захватывало: за столом столько детей, как гостей в праздник!) примешивался эгоизм единственного ребенка: уж меня-то мамочка никогда не оставит без обеда, скорее сама останется. Этот эгоизм рос вместе со мной и сейчас, наверное, во мне благополучно сохраняется. И, конечно, его я должна благодарить за то, что так неумело хватаюсь за руль семейного корабля.
РЯБИНИНА…
Вспоминаю Анну Александровну Рябинину. Она померла теперь уж, а для меня всё живая. Она говорила: "Они умные были, наши деды и прадеды наши. Вы знаете, они очень умели растить людей, а это большое искусство. Можно гору сделать всего, а вот дитё вырастить – очень сложное дело".
У неё было двое детей, больше Бог не дал – так она взяла и ещё пятерых чужих воспитала. Она умела это делать, потому что умела воспитывать… себя. Когда первый раз мы пришли в её белоснежный кружевной дом с фотокорреспондентом Надей Медведевой, Надя не успела снять ни одного кадра: хлопнулась в обморок. И мне, виды видавшей, стало головокружительно… Сидишь – как на облаке – на белоснежном диванном чехле, рука на белоснежной, измереженной вдоль и поперёк, колом накрохмаленной скатерти, глаза слепит белизна накидушек, подзоров, салфеточек, а в уши льётся неземной перезвон коклюшек. Вот и попробуй тут не хлопнуться в обморок после того, как выпал сюда из битком набитого автобуса.
Анна Александровна жила на первом этаже современного пятиэтажного дома. В кухне она вырыла себе голбец: ну русский же человек – картошка, соленья-варенья. Как без подполья? (Там и домовину для себя поставила.)
- Анна Александровна, а как же фундамент?
- А фундамент я, Машенька, обошла…
Не было для неё понятий "не могу" или "не хочу". Кружева она плела такие, что в руки брать боязно. В музее Суздаля хранятся…
- Я не устаю, только почему-то ноги не ходят. Видимо, они только устают, а я сама – нет (смеется). Я со всей душой – каждого бы научила! – ведь я бесплатно, никаких денег не беру ни у кого, не надо мне деньги, завтра мне умирать, какие там деньги, только учитесь. Вот я с детьми сейчас дворовыми всё время… Ох, очень сложное дело – с детьми. Вы знаете, они один от другого портятся, как фрукты (смеётся). А кружева плетут с азартом. Я и прошлое лето работала с ними – так мальчики лучше плетут, чем девчонки.
- Вы прямо во дворе с ними занимаетесь?
- На улице. С одним работаю – остальные смотрят, в очередь стоят. Или руки ушли мыть, пока до них очередь не дошла. У человека основное – чтобы голова с руками была согласована. Ведь у конструктора если в уме мысль зародилась – он её выкладывает на бумагу, если у художника зародилась мысль – он сейчас выкладывет. Вы знаете, никакими лекарствами, никакими лекциями ничего этого нельзя заменить, и когда человек кропотливо сам что-то делает – он очищается, он нравственно становится богаче. А если не создавать красоту – жизнь-то ведь серенькая будет. И ведь для этого времени специально никто не выделяет, а успевать надо. Мне вот 74 года, а я всё по графику живу, всё по графику (смеётся). Жизнь, конечно, очень сложная, но надо ею уметь управлять. Прежде всего, конечно, собой надо управлять. Я и говорю: прошлый раз налила кружку молока, поставила на край, ну а руки-то старые – тут же столкнула. Я и сказала: ты не будешь есть, пока не почувствуешь, что это делать нельзя – на край ставить (смеётся).
- Себе сказали?
- Себе. Это было утром, и до вечера другого дня я не ела. А так хотела есть! Но раз не дают, так что делать-то? Я смирилась. Так теперь наливаю – далеко ставлю.
…………………………………………………………..
Вот уж Нина Николаева у неё погостила бы, вот поговорили бы они на разные жизненные темы… Не получилось, не сошлось… Анна Александровна ушла, и пришла Нина:
- Раньше веселей жизнь была. Шестьдесят девятый год я вот помню… Народ как-то был победнее, победнее, а жили лучше, веселее, дружнее жили, а сейчас… Каждый старается: картошку не посажу, а куплю. А я – нет. У нас вот огород да ещё на поле сажаем.
Уборочная на николаевских полях достойна кисти изографа: на лопатах – сыновья, на вёдрах – девчонки, Ванька – в коляске, Нина с Виктором – повсюду.
…………………………………………………………..
…Однажды я присутствовала на суде – супруги разводились и делили имущество. Там, кажется над всем "экономика" превозбладала: рубли, копейки, босоножки, платяной шкаф и телевизор… Так и хочется рассердиться и сказать: вот если бы выбросить все эти презренные деньги и вещи, то было бы… хорошо. Так ли? Упразднить трамвай, чтобы без билетов не ездили? Мне кажется, всё дело в том, что там, в этой расходящейся семье, осталась одна и только одна экономическая функция семьи – и ничего больше. Можно ли жизнь основывать на одной экономике? Прочна ли такая социальная ячейка (семья в данном случае), где разговоры только об одном: рубли, килограммы, сантиметры, килокалории? А эмпиреи любви, сострадания, терпения?
Мы сейчас даже на производстве, где, казалось бы, чистая экономика… мы теперь даже на производстве среди железа и алюминия стали понимать нечто такое, чего раньше чуть-чуть не понимали. Мы уже теперь разговариваем про морально-психологический климат в коллективе и так далее. То есть экономический экстремизм пошёл резко на убыль, наверное? Но как бы не уподобиться маятнику, качнувшемуся совсем уж в противоположную сторону (мы ведь не можем так расчленить наше общество, чтобы поставить семью совершенно отдельно от всего прочего). Мы с вами знаем множество примеров, когда дети в семье ровно никакого отношения не имеют к её хозяйственному бытию. А потом, уже в новой семье, начинаются раздоры супругов-белоручек: кому пол мыть, кому кашу варить.
Создаётся парадоксальная ситуация: необычайное внимание к экономическим проблемам в масштабе общества и предельное невнимание к ним же на уровне семьи. Нет, без экономической семейной функции тоже не обойтись. В любом микросообществе, если не желать его распада, необходимо дело общее для всех. Для всех – до единого, как в семье у Николаевых. Пока что такое общее дело – хозяйственные заботы. Тут терпение вырабатывается, чувство долга, ответственность. Ещё сострадание, умение, способность побывать в шкуре другого, друга, супруга. Если каждый день надо принести в бак воды из колодца, а к печке – дров… Это уже кое-что. А в доме со всеми удобствами каждый день надо следить, допустим, за наличием картошки и хлеба. За чистотой полов, белья и посуды. Терпение, ответственность… и чувство: если ты чего-то не сделаешь, то другому будет плохо (голодно, холодно, неуютно; и тут уж, при всеобщей экономической семейной разрухе, почва для конфликтов, распрей).
У Николаевых не бывает распрей.
- С мужем мы хорошо живём. Ну, я ему поперёк никогда ничего не скажу. Если он запсихует – вообще промолчу, у нас скандалов не бывает. Ну как… просто это… может быть, ещё от меня зависит… Все говорят: ой, Нина, он у тебя с характером! Это уж ты скрываешь там что-то… Я не скрываю. Если он сказал – значит, он правильно… Он старше меня, он меня всему научил, я ничего не умела делать, а он – всё. У них в семье так было заведено: что мальчик, что девочка – делают одинаково. Он любую работу сделает лучше меня, я не спорю с ним, и мы… Я не знаю, я поперёк ему ничего – и хорошо живём. Ну, где-то и поругаемся, но я никогда ничего поперёк ему не говорю. Я знаю, что он всегда прав. Многое зависит от женщины, чтобы вот хорошо жить с мужем. Вот сейчас в посёлке слышу: тут скандал, там скандал. Баба сама начинает: а, ты такой-сякой! Так он – мужчина! И уступать надо друг другу. Вот я сейчас промолчала, а он потом… может, сначала и не скажет… а потом: правда, ты права ведь…
- Мне кажется, Виктор Петрович, вы должны молиться на Нину, правда?
- Тогда церковь надо делать тут у меня (смеется), чтобы молиться.
- А как вы насчёт воспитания, как делите, всегда ли приходите к единому мнению?
- Бывает, она вон скрывает потихоньку этих друзей у меня…
- Что скрывает? Их проступки какие-то?
- Вот-вот… Ей потом попадает за это дело. Этот что-нибудь набедокурит или этот, а мамка возьмёт – и не скажет. Я ведь зря не строжу: сделал плохо – получи по заслугам.
- Ох, я их прикрываю… Как же, они ведь маленькие. Надо, чтоб у человека кто-то был, кто всегда простит и пожалеет…
КАРБЫШЕВЫ…
"Нетипичная семья, – скажет современный горожанин. – Очень уж детей много. Да и хозяйство вон какое!" Но я и сразу сказала, что нетипичная. Это исключение, которое может стать правилом – при нашем большом желании. И при том, что мы поймём: не в числе детей и не в хозяйстве дело, а в духе доброжелательности, трудолюбия, терпимости. Да, подчёркиваю: в духе терпимости к чужим недостаткам и нетерпимости – к собственным. Это не совсем, конечно, то, к чему призывают иные классные руководительницы на школьных собраниях. Однако не будем очень уж с ними спорить…
Правда, для горожан семья Николаевых нетипична совсем в другом смысле: просто потому, что это – сельская семья. В городской семье много своей городской специфики: трудности с транспортом, ясли далеко, с продавцами отношения вовсе не патриархальные. И так далее. Так, может быть, это городская специфика работает на распад семьи? Может быть, в ней какая-то роковая предопределенность к разводам и прочим семейным неурядицам? Вряд ли. А чтобы не быть голословной, приглашаю вас в семью горожан Карбышевых, к Андрею и Наде. До некоторых пор, по крайней мере во время нашего разговора, у них был один-единственный сын, а недавно появилась дочка.
–Жили на ЖБИ на частной квартире. Я думала: сдам все экзамены, сделаю за следующий семестр проект и тогда рожу сына (смеётся). А он у меня родился восьми месяцев, как раз в середине сессии. Вот я из роддома да сразу на экзамены. Я вообще не знаю, как я этот четвёртый курс кончила, потому что у Андрея дипломная защита была, а у меня четвёртый курс. Значит, там четыре курсовых, лабораторные… Вот… Жили на квартире, попеременке бегали в институт – то он, то я (смеётся). Он дипломировался на заводе, так ему ещё работать надо было. Вот до сих пор не знаю, как я этот курс кончила. Серёжка тут ревёт, Андрей не знает, как с ним справиться. Он соску в сгущёнку макнул (хохочет), ребёнку два месяца…
Андрей – он очень быстрый, он всё делает удивительно быстро, но всё до того некачественно – я смотреть на это не могу (смеется). А я вылизываю каждый уголок, но делаю всё очень медленно. А потом он – жаворонок, я – сова, ещё и из-за этого никак не могли друг друга понять. Как только приходит десять часов, он говорит: у тебя какие-то заботы, какие-то дела… Ему спать в это время надо. А у меня утром ничего не получается, посуду – и то не всегда успеваешь вымыть, вот… А потом, в общем-то, я говорю: бежать мне было некуда, совсем некуда, и кровать у нас всегда была одна (смеется). И поэтому деваться было друг от друга некуда: подуешься, походишь – потом опять вместе.
- Так вот трудности и не разломали вашу семью?
- Тут, наверное, дело не в трудностях, а в точке зрения на трудности, в нашем к ним отношении…
…………………………………………………………..
Здесь я непременно прерву течение беседы, чтобы попросить ещё раз прочесть только что сказанное Надей: дело не в трудностях, а в нашем к ним отношении. Не трудности ломают семью и ограничивают число наших детей. Можно принимать их как должное и переносить с достоинством, а можно от них бегать всю жизнь, не так ли?
- Я только видела, что муж – очень хороший человек. И очень надёжный человек. Я была уверена, почему-то я была уверена, что мы с ним не расстанемся, он никогда не предаст. Он был несколько эгоистичен, поскольку… Ну, там родители, конечно, баловали… Это поначалу, по-моему, у всех. Не привык просто он заботиться ни о ком, всегда ведь заботились о нём, он ни о ком не заботился. А потом, когда появился Серёжка, а он, как вы видите, копия его, абсолютная копия… мы оба стали другими – надёжнее. Я когда кормила Серёжку и смотрела то на одного, то на другого, я была, наверное, самая счастливая в это время. Разве ж разделима любовь к тому и другому?
……………………………………………………………
Они живут недалеко от Каменных Палаток, в Екатеринбурге, на девятом этаже. Свили своё гнездо, как птицы – высоко. И облака близко, и лес – из окна, а им мало: ещё и лоджию сделали садом.
- Сорок шесть вёдер земли… Горох, цветы, земляника, клубника, гладиолусы.
- Земельный участок в поднебесьи…
- Да, висячие сады Семирамиды… Мама у меня повар по специальности, она прекрасно готовит, я же ничего не умела. У меня родители считали: учись, только хорошо учись. Я училась без троек, им больше ничего от меня не нужно было. Я почти ничего не делала, и вышла замуж – ничего не умела делать, а научилась – куда денешься, научилась. Мне вот матушка-свекровушка книгу подарила – "Кулинария". Большую вот такую – со мной одного года выпуска. Там куча рецептов – три тысячи с чем-то. Учусь…
Для меня самое главное, чтобы из сына вырос хороший человек. Я очень хочу, чтобы из него вырос хороший человек. Главное, чтобы он был добрый и отзывчивый к людям. Сегодня нос разбили две девчонки ему в кровь, он отмахнуться не мог – они же, говорит, девочки! То приходит: девочка какая-то ему букварём запустила, вот здесь вот остался след от букваря – ну что сделаешь… Помню случай такой: покупали апельсины, их было сначала много, а потом остался один и лежал, лежал долго на столе, никто не мог осмелиться к нему подойти. Как-то за ужином Серёжка взял нож, поделил его на четыре части, разрезал: одну положил себе, одну Андрею и две мне. Ну всё-таки ребенок, хочется лучшие кусочки ему положить. Я говорю: я не хочу, Серёжа, спасибо. Тебе, значит, две, а мне одну. Он говорит: нет, ешь. Андрей, значит, тут же схватил: а я, говорит, хочу! Серёжа на него очень строго посмотрел, говорит: ну и что же, что ты хочешь? Это – маме.
Здесь можно перепутать: кто Серёжа и кто Андрей? Отец, сын… Может быть, отец сказал сыну: не тащи всё себе на тарелку, будь мужчиной, не привыкай к самому-самому вкусненькому. А может, сын учит смеющегося отца, потому что сам успел чему-то у него научиться…
Правда, тут область сугубо личных побуждений и личных вкусов. В самом деле, другой отец будет говорить: молодец, тащи всё себе на тарелку, иначе – пропадёшь. Один говорит – тащи, другой – не тащи. Кто прав при такой самой абстрактной постановке вопроса? Смотрите: дети прямо-таки замерли в ожидании ответа, потому что очень часто и они, и мы принимаем многое просто на веру. Да, в слове "тащи" тоже свои преимущества и соблазны: сладко есть, мягко спать. А применительно к семейной жизни? Какой принцип способствует процветанию семьи и какой её разрушает?
Нет, морализировать под занавес я всё-таки не хочу, но можно просто вспомнить в заключение, что есть такие старые слова: "мораль", "этика". Мы говорили раньше об экономическом воспитании и о воспитании трудом, делом. Но ведь и там, где вроде бы об этике человеческих отношений и речи нет (бери больше – кидай дальше, чего уж тут?)… И там всё-таки без этики не обойтись. Хорош будет отец семейства и педагог, который только учит: трудись, трудись, а сам палец о палец не больно ударит… И здесь этика – в совпадении слова и дела или просто в том, что хозяйственные распоряжения отдаёт человек, который работает больше всех.
Конечно, хотелось бы ещё и слов, совпадающих с делом, хотелось бы правильных слов о правильной жизни. Ведь не бессловесные же мы создания? И сразу вопрос: а что такое правильная жизнь? Я знаю мать, которая ничего не могла ответить дочери: почему такие-сякие живут "хорошо", всё у них есть – и шубы, и кольца, а эти твои хорошие люди живут кое-как, одно демисезонное пальто пятнадцать лет носят? Что тут ответить? Может быть, так: пятнадцать лет носят пальто потому, что драп очень хороший…
Очевидно, должно существовать искусство отвечать на такие вопросы. Наверное, есть соответствующая наука… Давайте поищем в школьной программе: физика и геометрия, биология и зоология, русский язык и французский язык. География… Есть всё, даже эстетика и кружок бальных танцев, только этики нет, нет науки о нравственных отношениях в обществе, нет науки о нравственности. (Сегодня можно сказать: нет православного учения о смысле человеческой жизни, о спасении души…) Много внимания внешнему миру и мало – внутреннему. Нет книги со множеством поучительных историй, с разбором житейской практики, с изложением тысячелетних взглядов на хорошую жизнь, на приличную жизнь и на жизнь неприличную, плохую.
…А несколько шире посмотреть на проблемы этики поможет талантливый учитель литературы. У него столько помощников: Пушкин и Гоголь, Достоевский и Толстой, Белов и Распутин… Они могут объяснить очень многое, в том числе и правила поведения в семье: будь терпелив; не прячься за печку, когда другие работают; не будь упрям, то есть не добивайся своего любой ценой (часто цена – распад семьи); имей мужество самому расплачиваться за свои ошибки (стыдно, когда за твои ошибки расплачиваются брошенные тобой дети); поэтому – будь терпелив, не тащи всё себе на тарелку, не требуй: мне, мне! (мне – любви, милосердия, каши, сосисок, а другим – после, что останется). Помните Нину Николаеву: "Муж всегда прав"? Конечно, мы с вами такие умные, что понимаем – это преувеличение. Но способны ли мы с вами, такие умные, на подобное самоотречение? Может быть, стоит учить нас этому в школе? А потом уж жизнь покажет, чего стоят наши пятёрки по этике…"
+++
Это девятый номер "Уральского следопыта", осень 85-го. Марию уже душит стенокардия, и выход очерка – радость… Конечно, она не могла тогда написать: надо читать на уроках Евангелие – всем желающим. В её телефильме об исполнительнице народных песен хотели дать всего-навсего колокольный звон, но пришлось заменить каким-то эмоционально-насыщенным звуком.
"И вот, некто подошед сказал Ему: Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди.
Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя.
Юноша говорит Ему: всё это сохранил я от юности моей; чего ещё недостаёт мне?
Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною.
Услышав слово сие, юноша отошёл с печалью, потому что у него было большое имение.
Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и ещё говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие.
Услышавши это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус воззрев сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно" (Мф. 19, 16-26).
Однажды я прочитал… где-то прочёл и записал, к сожалению, без ссылки на источник: "Священник говорит невесте и жениху, что жизнь вместе – это мученичество. И венцы, которые над ними держат в храме, это мученические венцы. Вот в чём дело. Они, вступая в брак, идут на мученичество во имя Божие… Мученичество в браке церковном засчитывается человеку как подвиг. Поскольку венчание – это таинство, человек в церкви получает с самого начала силу от Бога для терпения всего, что будет потом".
+++