Держи!
Конец девяностых . Час пик. Лето. Жара. Вечер. Решили после работы проехаться с Ларисой, моей подругой, в ателье, на Невский проспект.
Троллейбус плотно набит людьми. Все потные, размякшие, вялые, недовольные, спешащие поскорее домой... Жмутся. Липкие. Спина к спине, живот к животу, плечо к плечу, лицо в лицо. Ни Боже мой, кого случайно задеть. Их высочества этого не потерпят... Заранее уже готовы к обороне. Мы молодые, нам еще нет тридцати и мы -хохотушки. Смеемся о чем -то своем, о глупом... Многих, видимо, это внутренне раздражает, но, поскольку ни на ноги мы никому не наступаем, не толкаемся, не спорим,- нас терпят. Очередная остановка. У открытых дверей что-то происходит, какая-то непонятная возня, какое-то взаимное трение, сумятица, какое-то неожиданное уплотнение, и народ из дверей не выходит... Короче, образовался не объяснимый крепкий затор. Слышится чей-то недовольный низкий мужской голос: " Ну! Мужик! Что ты там застрял? Будешь выходить или нет?" А в ответ какое-то невнятное, растерянное бормотание, внизу, у пола, на уровне ног: " Да я... да я... где-то часы обронил только что..., здесь где-то..., никак не найду... сейчас-сейчас..., погодите..." " Да пошел ты, со своими часами! Мы что все ждать тебя будем с твоими раскопками? Давай! Двигай!!" "Да, я сейчас..., да я здесь где-то..., где-то здесь..." " А ну, турните на хрен, этого археолога!" И... мужик вылетает пробкой из троллейбуса... Народ с гулом вываливается вслед за ним... Другая волна вливается с остановки в троллейбус. Мужик растеряно и жалобно смотрит на дверь. Его кто-то раздраженно отталкивает и троллейбус трогается. И вдруг, обрадованный высокий женский голос : " Нашла! Нашла его часы! Вот они! Здесь!" Но..., мужчина уже на улице и троллейбус от него медленно, но неумолимо удаляется... И тут другой сопереживающий голос :" В окно! В окно их бросайте! " Какое-то шебуршение, какое-то всеобщее одобрение, похожее на сдержанное ликование, какой-то ток по всем благородный пробежался... Добро! Нашлись! Не останется мужик без часов! И часы с чьим-то восторженным, многообещающим криком :" Де-е- е-ржи!" летят, с размаху, в открытое окно и... с треском плюхаются на асфальт. Вдребезги!!! Владелец часов и не пытавшийся их поймать, в полном отупении, смотрит на то, что от них осталось... Мы с Ларисой, несмотря на грустный для обладателя часов финал, стараясь не глядеть друг на друга, сдерживаем идиотский прорывающийся из нас предательским бульканьем смех и только выйдя на улицу отпускаем его на полную волю. До колик в спине...
Василеос.
Зима. Суровая, морозная, заснеженная. Вечерний город, не подготовленный к снегопаду. По всем главным магистралям предсказуемые пробки. Автомобильный мост через Сортировку забит по полной и, видимо, надолго. В темноте видно только, как светятся вереницей фары машин на мосту. Идем с Ларисой пешком, на транспорт рассчитывать нечего. "Шлейфы" от выхлопных газов, зловеще поднимаются вверх, пугая своей отчетливостью во тьме и густотой. Летом их хоть не видно. От этого зрелища как-то не по себе, такое ощущение что тебя преднамеренно травят. Спускаемся с моста и идем под ним. Но и там картинка не намного веселее. И вот выходим на Ивановскую. Вспоминаем, что у обеих нет дома хлеба. Заходим в булочную. Там тепло и народа почти нет. Подходим к прилавку. Выложен хлеб. Над ним ценники. Смотрю, читаю: " Василеос." Говорю Ларисе: " Слушай, а что это за хлеб такой?" Она смотрит, недоуменно и говорит протяжно: " Не зн-а-а а -ю-ю-ю..., может новый какой, может с какими добавками?" Зовем продавца - молоденькую девчонку, спрашиваем: " А что это за хлеб у вас такой - Василеос?" Смотрит на нас, как на инопланетян, делает круглые глаза и удивленно говорит: " Где?!" "Да вот же, - говорим, - здесь, у вас на прилавке!" Смотрит на прилавок и округляет глаза еще больше. Потом пожимает легонько плечами и брезгливо - презрительно говорит: "Василеостровский..." Мы с набегающим юмором переглядываемся с Ларисой. Но еще стоим у прилавка. Потом, после короткой паузы, Лариса говорит: " Ленка! Гляди сюда!" Смотрю. Надписи под другими: " Бородинск. Карельск. Белорус." Лариса смотрит на меня насмешливо, а затем медленно, поучительно - твердо , произносит по слогам: "Бородинский! Карельский! Белорусский!" И в заключение, громко: " Дуры, серые!" И мы со смехом вываливаемся из магазина...
На фото мы с Ларисой, я - на втором плане.