Держи! и Василеос

Елена Афанасьева-Корсакова
Держи!

Конец девяностых .  Час пик. Лето.  Жара.  Вечер.  Решили после работы проехаться с Ларисой, моей подругой,  в ателье,   на  Невский проспект.
Троллейбус  плотно  набит людьми.  Все потные, размякшие, вялые, недовольные,  спешащие поскорее домой... Жмутся. Липкие. Спина к спине, живот к животу, плечо к плечу, лицо в лицо.  Ни Боже мой, кого случайно задеть. Их высочества этого не потерпят...  Заранее уже готовы к обороне.  Мы молодые, нам еще нет тридцати и мы -хохотушки. Смеемся о чем -то своем, о глупом...   Многих, видимо, это внутренне раздражает, но, поскольку ни на ноги мы никому не наступаем, не толкаемся, не спорим,- нас терпят. Очередная остановка. У открытых дверей что-то происходит, какая-то непонятная возня, какое-то взаимное трение,  сумятица,  какое-то неожиданное уплотнение, и народ из дверей не выходит...   Короче, образовался  не  объяснимый  крепкий  затор. Слышится чей-то недовольный низкий мужской голос: " Ну! Мужик! Что ты там застрял? Будешь выходить или нет?" А в ответ какое-то невнятное, растерянное  бормотание, внизу, у пола, на уровне ног: " Да я... да я... где-то часы обронил только что..., здесь где-то...,  никак не найду... сейчас-сейчас..., погодите..."  " Да пошел ты, со своими часами! Мы что  все  ждать  тебя будем с твоими раскопками? Давай! Двигай!!"  "Да, я сейчас..., да я здесь где-то..., где-то здесь..." " А ну, турните на хрен, этого археолога!"  И... мужик вылетает пробкой из троллейбуса... Народ с гулом вываливается вслед за ним... Другая волна вливается с остановки в троллейбус. Мужик растеряно и жалобно смотрит на дверь. Его кто-то раздраженно отталкивает и троллейбус трогается.    И вдруг,   обрадованный      высокий женский  голос : " Нашла! Нашла его часы! Вот они! Здесь!"  Но..., мужчина уже на улице и троллейбус от него медленно, но  неумолимо удаляется... И тут другой  сопереживающий голос  :"  В окно!  В окно их  бросайте! " Какое-то шебуршение, какое-то  всеобщее одобрение,   похожее на сдержанное ликование,  какой-то ток по всем  благородный  пробежался... Добро!  Нашлись!  Не останется мужик без часов! И часы с чьим-то восторженным, многообещающим   криком :" Де-е- е-ржи!" летят, с размаху,  в открытое окно и... с треском плюхаются на асфальт.   Вдребезги!!!   Владелец часов и не пытавшийся их поймать,  в полном отупении,   смотрит на то, что от них осталось...   Мы с Ларисой, несмотря на грустный для обладателя часов финал, стараясь не глядеть друг на друга, сдерживаем идиотский прорывающийся из нас  предательским бульканьем смех и только выйдя на улицу отпускаем его на полную волю. До колик в спине...



Василеос.

Зима. Суровая, морозная, заснеженная. Вечерний город, не подготовленный к снегопаду. По всем главным магистралям предсказуемые пробки. Автомобильный мост через Сортировку забит по полной и, видимо, надолго.  В темноте видно только, как светятся вереницей фары машин на мосту. Идем с Ларисой пешком,  на транспорт рассчитывать нечего.  "Шлейфы" от выхлопных газов, зловеще поднимаются  вверх, пугая своей  отчетливостью  во тьме и густотой. Летом их хоть не видно. От этого зрелища как-то не по себе, такое ощущение что тебя преднамеренно травят. Спускаемся с моста и идем под ним. Но и там картинка не намного веселее. И вот выходим на Ивановскую. Вспоминаем, что у обеих нет дома хлеба. Заходим в булочную. Там тепло и народа почти нет.  Подходим к прилавку. Выложен хлеб. Над ним ценники.    Смотрю, читаю: " Василеос." Говорю Ларисе: " Слушай, а что это за хлеб такой?" Она смотрит,  недоуменно  и говорит протяжно: " Не зн-а-а а -ю-ю-ю..., может новый какой, может с какими добавками?"  Зовем продавца - молоденькую девчонку, спрашиваем: " А что это за хлеб у вас такой - Василеос?" Смотрит на нас, как на инопланетян, делает круглые глаза и удивленно говорит: " Где?!"  "Да вот же, - говорим, - здесь, у вас на прилавке!"  Смотрит на прилавок и округляет глаза еще больше. Потом пожимает легонько плечами и  брезгливо - презрительно  говорит: "Василеостровский..."  Мы с набегающим юмором переглядываемся с Ларисой.  Но еще стоим у прилавка.     Потом, после короткой паузы,     Лариса говорит: " Ленка! Гляди сюда!"    Смотрю.      Надписи под другими: " Бородинск. Карельск. Белорус."   Лариса смотрит на меня  насмешливо, а затем   медленно,   поучительно - твердо ,  произносит по слогам: "Бородинский! Карельский!  Белорусский!"  И в заключение, громко: " Дуры, серые!"  И мы со смехом вываливаемся из магазина...


На фото мы с Ларисой, я - на втором плане.