Воронеж
Эльмиева, а было ей тогда лет пятнадцать, и как раз переехали из Казахстана в село под Воронежем дедушка с бабушкой по материнской линии - Эльмиева пыталась знакомиться с Воронежем.
Вокзал
В Воронеже был вокзал, единственный на весь город - тот самый вокзал, до которого ездила Эльмиева ежегодно лет с 12ти, уезжая с Казанского либо с Павелецкого Вокзала, от Москвы к Воронежу. /Эльмиева проводила у бабушки с дедушкой иногда летние, иногда другие какие-нибудь каникулы./ Тихо трогался поезд, из Москвы, под вечер, но ещё бывало светло - светло и пасмурно. Эльмиева сидела в не особо чистом купе - у не особо чистого окна; а перрон уже двигался, быстрее всё и быстрее: поезд набирал ход. Напротив Эльмиевой сидела с большою тщательностью накрашенная женщина между 25ю и 40ка годами, полноватая, и волосы - встрёпанная мальчишеская стрижка - были выкрашены в соломенный цвет, и дотошно были прокрашены ярким, блестящим розово-лиловым полные губы. Из-за такой же тщательной чёрной или коричневой обводки вокруг глаз особо заметны были уже начинающие разбегаться от глаз морщинки; лицо у женщины было застарело-усталое, нервное, но при этом кокетливое. Сочного травяного цвета была надета на женщине обтягивающая, с низким круглым вырезом майка, к майке тут ещё были вроде бы как для дополнения ансамбля прямые песочные брюки; на шее женщины старательным бантом был повязан сквозной платочек с зелёными и синими разводами, и тени на в'еках, тоже, были, одною частью жёлтые, другою зелёные. Женщина кокетливо изымала из чего-то среднего между чёрной сумочкой и чёрной сумкой симпатичный чёрный сотовый телефончик, дешёвая дамская модель, и в том телефончике начинала что-то просматривать. Длинные, блестящие розовым, ногти перебегали по кнопочкам телефона; потом изымались журналы какие-то и кроссворды, к разгадыванию которых подключалась тоже и Эльмиева. Покачивался плавно вагон, из стороны - в сторону; из стороны - в сторону... Ритмично колёса грохотали на стыках.
Заполнялся кроссворд аккуратным, немного печатным почерком попутчицы, жирно пишущей чёрной гелевой ручкой; ответы на кроссворд были: Фейхтвангер /автор, пишущий на исторические сюжеты/; дополнение одного слова к какой-нибудь популярной поговорке /например, "Без труда не вытащишь и ... из пруда" - так в третью колонку По Горизонтали вписывалась, стало быть, "Рыбка"/; Лихтенштейн /карликовое княжество в Европе/; какая-то порода - не то сладкой, не то сладководной - рыбы; певица Валерия /требовалось узнать её по представленной здесь же фотографии/, и ещё, в общем, много чего интересного требовалось в кроссворд вот в этот вписать. Лежавший на полу Люкс-Купе красный, с геометрическими узорами неопределённого цвета, коврик, не бывал выбит уже полгода как минимум; кроме коврика, удостоверяла, что купе - не просто купе, а класса Люкс - захватанная хрустальная вазочка тут же на откидном металлическом столике; из вазочки, агрессивно утверждая право на своё место в интерьере, торчала какая-то искусственная растительность с несколькими совершенно жуткими пластмассовыми цветочками на пластмассовых же, неестественно-зелёных стеблях.
Эльмиева - не тогда, значительно позже, когда, после поступления собственного в ВУЗ, всё никак не могла забрать обратно из ВУЗа свои документы /каждый день не оказывалось на месте человека, который документы берёт или отдаёт/ ...Так вот, получив тогда кучу свободного времени - всего-то и дела было, раз в день, через пол-Москвы съездить в ВУЗ за документами, после этого ни с чем вернуться домой - и вот, в тот, полугодовой, примерно, период собственной жизни Эльмиева узнала, что кроссворды всё печатают в газетах одни и те же, разве что меняя местами вопросы и разнообразя эти вопросы в пределах, скажем, десяти номеров - а с одиннадцатого номера снова всё прежнее повторяется. Тогда в Москве было особенно жаркое лето, такое, о котором поёт Майк Науменко, группа "Крематорий":
Лето, я изжарен как котлета
Время есть а денег нету
Но мне на это наплевать
Лето, я купил себе газету
Газета есть а пива нету
Я иду его искать
Лето, сегодня сейшн в Ленсовета
Там будет то и будет это
А не сходить ли мне туда, да-да-да
Лето, все хулиганы при кастетах
У них навреное вендетта
А впрочем это ерунда
Лето, от комаров спасенья нету
А в магазинах нету ДЭТы
В почете доноры у нас
Лето, оно сживет меня со света
Скорей карету мне карету,
А в прочем подойдет и квас
{модуляция в F#m}
Лето, штаны истерты как монета
Во рту дымится сигарета
Иду купаться в водоем
Лето, недавно я услышал где-то
Что скоро прилетит комета
И что тогда мы все умрем, умрем
Терялись в то лето, без конца проваливаясь куда-то, ключи от домофона; на крыше небольшой лоджии голуби, громко топая, танцевали краковяк; и чем-то напоминало зданьице бесова ВУЗа это вот самое здание Воронежского Вокзала, который там в Воронеже, кажется, единственный на весь город: оба здания, ВУЗа и Вокзала, были выполнены в сентиментальной какой-то псевдоклассической манере: бледные цвета /ВУЗ, например - бледно-жёлтый/; тоже ещё в здании ВУЗа был маленький характерный треугольный фронтон, и кажется несколько колонн из-под того фронтона спускались. В здании Воронежского Вокзала тоже была колоннада; и каким-то таким мощным, не вполне правильным полукругом возвышались над зданием Воронежского Вокзала каменные скульптуры в рост - всё, надо думать, каких-нибудь великих, заслуженных и прославившихся людей.
Но тогда, когда в купе ездилось в 13 лет, ещё было этого неизвестно, насчёт повторяющихся вопросов в кроссвордах; и бывала первые минут двадцать странная некомфортная натянутость между Эльмиевой и разноцветно раскрашенной попутчицей. Кроссворд приходил, наконец, на помощь, и натянутость эту снимал; или если Эльмиева ехала в сопровождении бабушки, то начинался разговор, кто куда едет и кто где живёт - на Левом ли, на Правом ли Берегу; и у кого какие где родственники; и кто где работает и как плохо становится в 90е. В как для выступления в цирке раскрашенной попутчице Эльмиева узнавала себя: тоже и сама Эльмиева любила нарядиться в такой, допустим, ярко-алый берет. Эльмиевское дефиле в этом берете по окраинному московскому району Марьино вызывало бурный ажиотаж и гогот среди парней, глушивших на лавочках у выщербленных, перебитых зевов подъездов тёмное, крепкое бутылочное пиво. Это, собственно, была эльмиевская перспектива: выйти замуж сравнительно удачно /ещё не дай бог по какой-нибудь бешеной этой любви формата "навязчивая идея дебила"/, и, стараясь нравиться мужу, вот таким вот образом одеваться, раскрашиваться и бантики себе сквозные газовые под шеей повязывать; а то собираться ещё на бабские посиделки и там такие на этих посиделках вести беседы, что только оттого, что такую вот эту беседу себе представишь - тут же заболеешь какими-нибудь нервами.
Набирая ход, под неприветливым сереньким дождиком, видимым сквозь серое захватанное стекло, проезжали Москву Товарную; потом ещё какую-то Вторую, что ли, Москву Товарную - а после второй, наверное, третью; двигались мимо платформы промежуточных станций, потом начинались леса и поля - на скорости леса эти и поля пролетали, луна оказывалась большая, круглая подвешена там над лесом; вспоминалось то и это, и как совсем ещё малявками-второклашками ходили друг к другу в гости, просто так и на Дни Рождения; и какая квартира то ли у Светки, то ли у Людки. Квартиры Светки и Людки были похожи: та комната, в которой принимали гостей, вся бывала душно выстелена коврами с преобладанием в этих коврах красного цвета; и с потолка люстра висела, такая, вся в стеклянных преломляющих свет побрякушках, побрякушки висели по плечи примерно высокому взрослому человеку; а внизу к побрякушкам ещё какие-то другие были нарочно привешены побрякушки - так эти побрякушки второклассница Юля Эльмиева уже и сама головой задевала. Играли, в основном, в настольные игры; кроме настольных, тоже была игра, новая и долго не продержавшаяся, потому что для успешной игры нужно было, чтобы никто, кроме двух-трёх устроительниц игры, сути игры не знал.
Игра называлась не то Фараон, не то Мумия; устроительницы /родившаяся второклашка-хозяйка празднества и две её второклашки-помощницы - растрепавшиеся к концу празднества косички, полуразвязавщиеся банты/ - так вот, значит, три девочки запирались в комнате и что-то там в комнате устраивали; после этого одна из девочек выходила из комнаты, и, поочерёдно завязывая очередной играющей глаза, с завязанными глазами вводила играющую в тёмную комнату. Одна из устроительниц игры там в тёмной комнате громко переливала из сосуда в сосуд воду, и замогильным вещанием рассказывала ведущая вед'омой /которая с завязанными глазами/, что идут сейчас по древней погребальнице египетских Фараонов, огибают там какие-то сады и ступени, переходят через ручей, который ручей вот как раз можно слышать /тут с усиленной громкостью начинала из сосуда в сосуд переливаться вода/, входят значит в главную погребальную комнату, а в погребальной этой комнате в открытом саркофаге лежит Мумия. Роль Мумии брала на себя тоже одна из девочек-помощниц - помощница ложилась навзничь куда-нибудь на диван, а на лоб лежащей помощнице ставили небольшую баночку с мазью. Ведущая брала руки вед'омой, и начинала этими руками ощупывать Мумию: это ноги, это руки, это шея - под конец палец вед'омой погружался в баночку с мазью с комментарием "а это глаз!", вед'омая страшно верещала и срывала с себя повязку. Обратно сыгравших девочек из комнаты не выпускали до тех пор, пока не сыграют все.
Никто не знал, откуда взялась игра; впрочем, тут пошли так называемые "игровые приставки "Марио"", которые быстро и без труда Фараонов и Мумий вытеснили.
По телевизору шла реклама: две леди сидят за столом, одна накрашена более эпатажно, другая менее; между ними на столе стоит консервированная банка зелёного горошка. Та, которая менее эпатажно накрашенная, и без бантика правда из сквозного такого платочка, художественно повязанного вокруг шеи - но, весьма возможно, только что перед эфиром она этот бантик с себя развязала - улыбалась улыбкой наркомана-идиота и с придыханием рассказывала о своём Пете. Уже не только нам зрителям, но даже и чуть более с мозгами собеседнице в импровизированном дамском клубе надоедал, всё этот Петя и Петя, и предлагала собеседница поговорить о чём-нибудь другом - вот хоть о зелёном горошке - потому что от горошка, в отличии от Пети, хотя бы польза. В ответ на смену темы, с Пети на зелёный горошек, лицо нашей первой, только что снявшей с себя бантик, озарялось светом и счастьем каким-то даже иномировым; наша значит по уши влюблённая жена хватала зелёный горошек и, прижав его к сердцу, восклицала: "Мой Петя тоже любит /далее шло название зелёного горошка/". На это хотя собеседница-более-с-мозгами и вздыхала - но как-то умилённо она вздыхала, и реклама оканчивалась усовершенствованной расхожей формулировкой "Всё лучшее Петям".
13-10-2014